Мне жаль тебя, герцог! - Михаил Волконский

Бирон был человеком совершенно невоспитанным и от природы бестактным, но именно поэтому любил рассуждать о приличии и такте. Впрочем, в этих вопросах, в особенности когда они касались дипломатических дел, Остерман был для него авторитетом.

— Если вы находите возможным, — сказал он, — написать в Дрезден, тогда напишите поскорее!

— Я могу сделать это, только получив от вашего высочества приказание, как от регента Российской империи! По вашему распоряжению я могу написать официально!

— Да, да, я поручаю вам написать официально!

— Воля вашего высочества будет исполнена! — торжественно заявил Остерман и замолк.

Бирон был в восторге от своей выдумки. Он был полностью уверен, что это ему пришло в голову выписать Линара, чтобы воспользоваться им как сильным козырем в игре с принцессой. Эта комбинация была ему особенно приятна потому, что убеждала его в том, что он — тонкий знаток женщин. Но он все-таки не мог не отдать справедливости и Остерману, который так хорошо понимает его, Бирона, и, прощаясь с ним, он сказал, отвечая на его поклон:

— Я удивляюсь, как в таком больном теле бодрствует такой здравый ум, вопреки пословице, что в здоровом теле и здоровый ум!

— Бывают и исключения, ваше высочество! — улыбаясь своими тонкими, бескровными губами, проговорил Остерман. — Бывает, что и в очень здоровом теле совершенно никуда не годный ум… процветает!

Когда Остермана выносили из дворца, он внутренне торжествовал. Теперь он не сомневался в окончательном падении Бирона, так как видел, что герцогу и думать нечего о том, чтобы совладать с принцессой Анной; но он, Остерман, мог быть за себя спокоен — у него для себя теперь была страховка в письме в Дрезден с вызовом графа Линара, которое он сегодня же напишет. Но как Бирон был уверен, что до этой комбинации он дошел сам, так и Остерман забыл теперь о том, что он сам-то действовал все-таки не совсем самостоятельно, а по подсказке Андрея Ивановича Ушакова.

31

СТАРАЯ СОБАКА

— Я — старая собака, — сказал Иоганн, натягивая ботфорты герцогу, — и говорю вам, что все это очень плохо!

— Ты ничего не понимаешь! — ответил своему доверенному камердинеру Бирон. — Напротив, все очень хорошо! И Андрей Иванович Остерман говорит то же самое!

— Я Остерману не верю! — сквозь зубы проговорил Иоганн.

— Кому же после этого верить?

— Никому! Одному только Иоганну. Он один ошибиться не может.

— Отчего же так?

— Оттого, что я — старая собака и действую чутьем. Надо сейчас же показать власть и силу, пока еще не увидели, что нас можно не бояться! Велите сейчас же арестовать принцессу, а императора с почестями и церемониями перевести во дворец к вам!..

— Что за вздор! — усмехнулся герцог. Он был так доволен собой, что совет Иоганна показался ему смешной шуткой.

— Велите сейчас же, — повторил Иоганн, — завтра уже будет поздно!

— Полно, Иоганн! Видишь ли, нельзя управлять все только силой! Нужны также сноровка и хитрость!

— Хитрость — хитростью, а сила — силой! — угрюмо сказал Иоганн. — Я боюсь тут каких-нибудь внезапных подвохов!

— Что ты этим хочешь сказать?

— А то, что вчера под видом гадалки во дворец приходила какая-то француженка и беседовала с принцессой и Юлианой!

— Глупости! Ты не знаешь женщин, Иоганн! Они очень падки на всякого рода гадания! Покойная императрица тоже любила гадателей с тех пор, как оправдалось, казавшееся сначала невозможным предсказание одного из них, что она займет императорский престол.

— Да, но эта гадалка мне не нравится! Уж что-то она очень таинственна!

— Все гадалки таинственные, уж таково их ремесло.

— Но эта тщательно скрывает свое местожительство!

— Да разве трудно было выследить ее? Или ты не догадался послать за ней верного человека?

— Конечно послал, но этот осел Станислав оказался на этот раз неисправным и потерял все следы.

В другой раз такое сообщение вызвало бы приступ вспыльчивости у герцога, но сегодня он был в духе и потому только рассмеялся.

— Как же это он потерял их?

— Да кто его знает? Наплел какую-то околесицу! Одно несомненно, что он выпил! Пришел ко мне, потребовал людей, чтобы захватить в трактире человека, оставленного им там будто бы сонным, а когда туда пришли, то оказалось, что никакого человека там и нет!

— Твой Станислав, очевидно, соврал!

— Очень может быть. Но не в нем дело, вся суть в этой гадалке. Надо во что бы то ни стало узнать, что она говорила принцессе. Очевидно, это она придала смелости ей, а если это так, то, значит, что та гадалка была подослана и, очевидно, существует кто-то, желающий руководить принцессой против вас.

— Но кто же это может быть?

— Кто его знает? Остерман, Миних…

— Да ведь они же — немцы, и я объяснил им, что они сильны лишь до тех пор, пока мы все трое вместе!

— Ну я не знаю, герцог, может быть, и иной кто-нибудь!

— Иного никого нет и не может быть. Все это — вздор! Недоставало еще того, чтобы мне нужно было бы бояться какой-то там гадалки!

— Всегда надо бояться того, что неизвестно, а я докладываю вам, что мы этой гадалки еще не нашли.

— Перебрать всех гадалок в Петербурге!

— Да я-то вот думаю, что на самом деле то была не гадалка; ведь обыкновенной ворожее нет основания скрывать свой адрес, когда ее зовут во дворец. Напротив, этого довольно, чтобы все фрейлины и придворные дамы стали бы обращаться к ней за советами. Поэтому настоящей гадалке, существующей своим ремеслом, важно, чтобы ее имя стало как можно шире известно и чтобы все знали адрес, где она живет.

— Да что ты пристал ко мне с этой своей гадалкой! У меня заботы есть гораздо более важные!

— А я, как говорю вам, чувствую, что это важнее всего!

— Вовсе нет! Подай мне перчатки и шляпу. Карета подана?

— Ждет у подъезда. Далеко изволите ехать?

— В Зимний дворец, к принцессе.

— Вместо того, чтобы арестовать ее?

— Ах, Иоганн, я уже сказал тебе, что там, где действует человеческий ум, сила не нужна. Поверь мне, я слишком хорошо знаю сердце женщины, чтобы справиться с такой принцессой, как Анна Леопольдовна! У меня есть против нее оружие!

Герцог взял шляпу, перчатки и быстрыми шагами направился к выходу.

Иоганн посмотрел ему вслед и покачал головой. Он именно только чутьем, но зато совершенно определенно, чувствовал, что герцог, которому он служил уже тогда, когда тот был еще простым Биреном, дошел до того предела высоты, с которого для него начнется падение. И, злой, со стиснутыми зубами, Иоганн вышел из кабинета герцога.