Наследник императора - Александр Старшинов

– Эти люди убили твоего отца, – напомнил он.

– Сабиней не убивал…

Услышав имя заклятого врага, Приск едва не завопил от ярости, но все же сдержался.

– Сабиней? Твоего мужа зовут Сабиней? – Он шипел, как раскаленая печка, в которую сыпанули снега.

– Ну да, Сабиней, он в большой чести у царя, хотя и простой комат.

Она вдруг замолчала. Приск тоже молчал, только стискивал кулаки.

– А что делаешь здесь ты, Гай? Я слышала, где-то неподалеку держат римских пленников…

– Да, это как раз обо мне, – зло отозвался Приск.

– Ты попал в плен… Но ты же такой…

– Сильный? – Приск горько усмехнулся. – Я сопровождал римского посла, Децебал приказал нас схватить. А тебе приказал – выйти за Сабинея?

– Нет, нет, меня никто не неволил, я теперь свободная. Теперь не неволил… – Болезненная гримаса исказила юное личико, и Флорис отмахнулась рукой, будто отгоняла тягостные воспоминания о первых днях плена. – Я сама… сама решила, что выйду за Сабинея. Сабиней – он хороший.

– Флорис! – окликнула ее одна из женщин. – Пошли!

Она торопливо повернулась, собираясь идти, потом вновь глянула на Приска.

– Ты еще придешь? Приходи непременно, – попросил центурион.

Какой-то проблеск, пусть и очень слабый, надежда на помощь… Освобождение?

– Я попробую… – прошептала Флорис. Потом вдруг отломала проволочку, на которой крепилась к ожерелью одна из монет, и быстрым жестом вложила ее в ладонь Приску.

– Это же золото, – шепнул он.

– У царя таких монет полно. Но он ими никогда не расплачивается. Просто хранит.

– Только не говори Сабинею, что мы в родстве, ни за что не говори, – успел прошептать на прощание центурион.

Она едва заметно кивнула и торопливо пошла за остальными женщинами, поправляя плащ.

«Проболтается, непременно проболтается…» – решил Приск.

Надежды, что из-за сомнительного родства Сабиней станет ему помогать, не было никакой. Напротив, это могло лишь осложнить положение центуриона.

История Флорис походила на сотни и тысячи подобных в здешних местах. Похищенная даками, униженная и изнасилованная, она могла попасть на север на рудники, ублажать какого-нибудь смотрителя шахты, а потом, состарившись и подурнев, спускалась бы все ниже – от помощников, писцов и учетчиков до простых рудничных рабочих. Флорис очень даже повезло, что попала она сюда, в Сармизегетузу. Возможность сделаться женой Сабинея для пленницы – счастливый удел.

На другой день, когда за ним никто не наблюдал, Приск внимательно разглядел подаренную Флорис монету. Была она золотой, но странной чеканки – на одной стороне изображен был римский консул, два ликтора шествовали впереди и позади него. Подписано же было – «Козон» греческими буквами. Какое отношение Козон имел к римскому консулу и этой, возможно, римской монете, центурион не ведал. Подле имени Козон слева виднелась латинская буква «B» и еще одна – какая – не разобрать. На другой стороне изображен был орел, сидящий на скипетре. В одной из лап гордая птица сжимала венок. Приск еще раз внимательно оглядел монету. Или все же здешняя чеканка?

Центурион хотел показать Лонгину монету, но потом передумал. Он и про встречу с Флорис ничего не сказал.

Посему изумился, когда легат спросил его вечером:

– Значит, отыскал девицу…

Приск молчал, ожидая, что последует дальше.

– Ты давно искал свояченицу по имени Флорис, – напомнил легат о первой их встрече. – А сегодня одну женщину так окликнули ее спутницы. Именно ту, с которой ты достаточно долго беседовал.

Ну да, конечно, сидя на террасе, легат отлично их видел, хотя и не слышал разговор.

– Долго? – переспросил ошарашенный Приск, пытаясь сообразить, не подверг ли он Флорис опасности.

– Она сможет нам помочь? – продолжил свой допрос легат.

– Не знаю… ей скоро рожать.

– Не так уж и скоро – месяца через два, судя по тому, как она ходит.

Приск вдруг разозлился. Право же, легат сам потребовал, чтобы они залезли в эту дурацкую ловушку, а теперь хочет использовать несчастную девчонку, которую они, солдаты Рима, не защитили от унижений и плена.

– Рисковать ее жизнью не буду, – заявил Приск.

– И не надо. Но кое-что она для нас может сделать, не так ли? – Что-то вкрадчивое, липкое, обволакивающее появилось в голосе Лонгина, и Приск отвернулся, чтобы скрыть гримасу отвращения. Он не хотел втягивать Флорис в опасное предприятие, но понимал, что вынужден будет это сделать. Без ее помощи, хотя бы минимальной, им отсюда не выбраться.

– Говорят, женщины у даков отчаяннее мужчин, – принялся рассуждать тем временем Асклепий. – Что у даков, что у роксоланов, ни одна не выйдет замуж, прежде чем не убьет какого-нибудь мужчину из врагов. Спросить надо будет милую Флорис – кого убила она, дака или римлянина, кто теперь ей за врага?

– Старые басни, – фыркнул Приск. – Наверняка такого обычая давно уже нет, канул в Лету.

– А вот и есть, – засмеялся Асклепий, – нарочно спрашивал у здешних. Говорят, зимой собираются несколько ватаг да оправляются либо к языгам, либо в Паннонию, либо в Мезию – нарочно искать девкам поживу – чтоб отведали они крови. Говорят, после этого у здешних амазонок рождаются смелые воины. Право же стоит узнать – так ли свободны в нравах дакийские девицы, как у фракийцев на юге: те могут до свадьбы жить с кем пожелают и только после свадьбы честь свою строго блюдут.

– Тебе даки яйца не отрезали за весь твой интерес? – поинтересовался Приск.

– Вроде как на месте, – похлопал себя по низу живота Асклепий. – Вот только житья спокойного не дают. Ты бы попросил своего приятеля-дака, чтобы прислал нам парочку девок на забаву.

После того как Лонгин пошел на поправку, вольноотпущенник сделался необыкновенно нагл и развязен, как будто опасность уже миновала, и единственным их спасителем был именно он, Асклепий.

Центурион же пока не видел из сложившейся ситуации никакого выхода.

Вскоре Лонгин смог более или менее самостоятельно передвигаться по дому и даже начал устраивать небольшие прогулки. Охранники следили за ним вполглаза – куда может удрать изувеченный болезнью немолодой человек в этих местах да еще зимой? Лицо легата, еще недавно гладкое, румяное, теперь посерело, полнота сохранилась, но из плотной, здоровой сделалась отечной, стариковски-дряхлой.

– Ты посчитал, сколько человек живет за восточными воротами? – спросил Лонгин у Приска во время очередной прогулки, которая для легата заключалась в нескольких шагах близ дома – при этом легат непременно опирался на палку и на руку молодого центуриона.

– Я видел однажды, как из ворот вышли два раза по двенадцать новобранцев с командирами и столько же опытных коматов. Там наверняка живет немало народу. Хотя сейчас не больше пяти сотен, – ответил Приск.

– Почему так решил?

– Полагаю, за стеной еще одна крепость – больше этой. Как в Блидару. Но людей там сейчас немного: хлеб для них пекут вон в той печи! – Приск едва заметно повел в сторону пекарни подбородком. – По утрам уносят в корзинах. Я сосчитал корзины. Едят даки наверняка примерно столько же, сколько наши легионеры. Значит – их там не более пятисот человек.

– Неплохо, центурион… неплохо. Не зря тебе дали чин в таком юном возрасте вопреки обычаю. А что у южной стены? Разглядел?

– Там монетный двор. Чеканят монеты.

– Римские денарии?

– Именно. Рысь как-то хвастался царским подарком. Забавно. Как я понял, царь не платит своим воинам – он их одаривает. Когда захочет.

– К стене подходил вплотную?

– Стена была разрушена, теперь ее строят наново.

– Хотели сначала соблюсти договор, но быстро передумали? – Лонгин дернул ртом, что должно было обозначить улыбку.

– Вроде того. Но, как я понимаю, сверху кладка тонкая, из известняка, без промежуточной набивки – потому как не успевают утрамбовать… Известняка же у них вдоволь – подтащили по снегу из других мест.

– Не успевают утрамбовать… – Лонгин вцепился в это замечание центуриона, как волк в кусок сочного мяса. – До чего не успевают? До лета? До начала войны?

В этот момент Приск увидел Флорис, что шла с тремя женщинами к дому пленных. Женщины несли обычные дары: хлеб, молоко и сыр.

– А вот и местные красотки, – сказал Приск громко. Как он подозревал, оба охранника неплохо понимали римлян, так что речь предназначалась скорее для даков, нежели для Лонгина. – Правда, все они тут большие скромницы, почти что ничего не говорят, но как смотрят!

Как только женщины очутились рядом, Приск тут же направился к Флорис.

– У тебя самое вкусное молоко… – заговорил он намеренно громко.

– Сломай завтра утром одну из кроватей… – ответила она тихо. – Пришлют Марка починить, – продолжала Флорис. – Придумай, как с ним поговорить.

– И сыр наивкуснейший… А можно тебя поцеловать?

– Он поможет…

Свояченица спешно отвернулась и подошла к другим женщинам, делая вид, что обижена бесцеремонностью Приска. А он вернулся к Лонгину.