Я пел прошлой ночью для монстра - Бенджамин Саэнс

— Это неправильно, — ответил я.

— Что неправильно?

— Что, если Шарки вернется?

Адам ответил не сразу, а немного подумав.

— Ты можешь прийти ко мне сегодня?

— Как будто мне есть куда еще идти.

— После группового занятия. Давай проведем сеанс. Только ты и я.

— Угу.

— Все еще злишься на меня?

— Как будто это имеет какое-то значение.

— Может быть, имеет.

Я насмешливо улыбнулся.

— До встречи в группе, — сказал я.

В курительной яме Джоди дымила как паровоз. Мне нравится то, как она держит свою сигарету. Она ловит от курева настоящий кайф и курит так, словно от этого зависит вся ее жизнь. Черт, вот это я понимаю — зависимость. В Джоди живет еще парочка людей. Иногда эти люди показываются. Когда кто-то из них показывается, я бегу стремглав как перепуганный заяц, заслышавший выстрел ружья. Не могу я сталкиваться с этим. Адам говорит, что хорошо знать наши пределы возможного. Обнимать их. Ага. Обнимать, обнимать, обнимать. Вылез бы уже Адам, наконец, из моей башки.

Я улыбнулся Джоди и, взглянув ей в лицо, понял, что двое живущих в ней, сегодня отдыхают.

— Привет, — сказал я.

— И тебе привет, — ответила она. — Я тебя сейчас крепко-крепко обниму.

— Никаких прикосновений, — предупредил я.

Она засмеялась.

— Я могу обнимать красивых парней одними лишь глазами. Ты же знаешь это, да?

— Ты много чего можешь делать одними лишь глазами, — ответил я.

— Только не заниматься сексом.

— Никаких разговоров о сексе. У нас контракт.

— Да кому нужен этот секс? — приподняла она бровь. — Все что мне нужно — кофе и сигареты. Ну и новый психотерапевт. — Джоди ненавидит своего псих-врача. Она уже двух сменила, и говорит, что была бы счастлива заполучить себе Адама. Говорит, что Адам радует глаз. Я понимаю, о чем она, но, не думаю, что она была бы от него в восторге, стань он ее психотерапевтом. Она бунтарка по натуре, и мне это нравится.

Мы оба рассмеялись.

— Завтракал?

— Я не голоден.

— Ты должен есть, милый.

— Не хочу.

— Заканчивай с этим.

Я затянулся.

— Ты прямо как мамочка, — сказал я. — Принуждаешь меня вовремя есть.

— Я тебя ни к чему не принуждаю. К тому же немного материнской заботы тебе не помешает.

— Думаешь?

— Да, думаю.

— Значит, теперь ты — часть моей терапии?

— Конечно, дорогуша. Разве тебе никто не говорил, что мы все — часть терапии друг друга?

— Может быть, именно поэтому мы все не в себе.

— В этом ты, милый, пожалуй, прав.

Милый. Мне нравится, что Джоди так меня зовет.

— Славная улыбка, — сказала она, — очень славная. Давай гаси свою сигарету и идем посмотрим, не происходит ли за завтраком чего-нибудь захватывающего.

За завтраком всегда кто-нибудь скандалит или выкидывает какой-нибудь фортель, или психует, или рыдает, или кричит, или вытворяет что-то в том же духе. Завтрак тут почему-то считают самым подходящим временем для того, чтобы выплеснуть на всех свои эмоции. Джоди говорит, что в этом месте эмоции подобны летающим дискам — люди кидают ими друг в друга весь день напролет, как будто находятся в парке на прогулке.

Моя теория такова, что конфликты в этом месте неизбежны. Если собрать кучу проблемных людей в одном месте, то, как не крути, серьезных эмоциональных взрывов не избежать. Джоди страсть как любит наблюдать за такими взрывами. Я же… не знаю. Мне как-то неловко видеть, как люди демонстрируют нездоровое поведение при всех. Для меня это все равно, что читать в открытую, при всех, дневник Рафаэля. Или пить при всех бурбон.

Войдя с Джоди в столовую, я увидел сидящего там и читающего газету Рафаэля. Он умеет абстрагироваться от окружающего его шума. И дело не в том, что он сторонится людей, просто иногда… иногда он хочет спокойно почитать газету. Мы с Джоди сели с ним.

— Что нового?

Рафаэль поднял на Джоди глаза и улыбнулся.

— Этот мир распадается по частям. Тут прямо так и говорится, — он указал пальцем на заголовок.

Это вызвало у нас троих смех.

Джоди внимательно осмотрела столовую. Ей нравилось изучать других клиентов. Вот кто мы здесь — клиенты. Интересно, почему мы не пациенты? Шарки говорил, что мы клиенты, потому что можем уйти отсюда в любой момент. «Пациенты не могут уйти. Клиенты — могут». У Шарки на все есть ответ.

Джоди ткнула меня локтем, указала подбородком на Ханну и крикнула ей:

— А где грузовик?

— Какой грузовик?

— Который тебя переехал. Дерьмово выглядишь.

Я не выдержал и засмеялся. Ханна села рядом со мной, кинув на меня красноречивый взгляд.

Рафаэль продолжал читать.

Ханна потянула за край его газеты.

— Что интересного ты находишь в этих газетах?

— За этими стенами есть мир, Ханна. Тебе кто-нибудь об этом говорил? — улыбнулся ей Рафаэль.

— Этот мир чуть не прикончил меня.

— Так это мир тебя убивал?

Ханна одарила его деланной улыбкой.

— Тебе нужно почаще улыбаться, — сказала она.

— Я работаю над этим.

— Что ты предпочитал пить?

Ханна в какой-то степени заигрывала с Рафаэлем. В хорошем смысле. Я видел, что он ей нравится.

— Хочешь сводить меня в бар?

Она постучала пальцем по виску.

— Только в мечтах, дорогой.

— Красное вино, — сказал Рафаэль.

— Какое именно?

— Всегда любил хорошее каберне.

— А покрепче что-нибудь пил?

— Бывало манхеттен. А ты?

— Очень сухой мартини. Бокалов десять за ночь.

— Как ты определяешь, насколько мартини сухой?

Ханна с Джоди разразились смехом. Ханна покачала головой.

— Боже, как же я скучаю по выпивке. Чертовски скучаю.

— Я тоже, — отозвалась Джоди. — Иногда так хочу выпить, что готова заорать.

— Я тоже, — признался я. Не знаю, зачем. Но это же правда. Я тоже готов порой нахрен орать.

Ханна некоторое время разглядывала меня.

— У меня сын — твой ровесник, — сказала она, и у меня сердце перевернулось от нежности в ее голосе, потому что она может быть очень жесткой. Она погладила меня по щеке. — Я знаю, никаких прикосновений. — И рассмеялась. — Бурбон. Ты же его любил пить?

— Да.

— Надеюсь, ты больше не притронешься к нему. — Ханна вдруг заплакала. — Или закончишь хуже, чем мы. — Она глубоко вздохнула. — Мне грустно тут. Боже, мы все тут так грустим.

— Это не так, — возразил Рафаэль. — Мы тут просто приводим себя и свои мысли в порядок. Вот и все.

— Ты хороший мужчина. — Уголки губ Джоди изогнулись в легкой улыбке.

— Правда?

Рафаэль улыбнулся. В этот момент он выглядел совсем старым и измученным. Я знал, что он переживает что-то внутри себя и хотел спросить его об этом. Он должен выдержать. Кто-то же должен одержать победу над собой. Им мог бы быть Рафаэль. Шарки сдался. Рафаэль должен выдержать. Пожалуйста, Господи, пожалуйста, пусть он выдержит, — взмолился я Богу, с которым не ладил.

Я чувствовал, что сегодня в группе все будет по-другому. Не знаю, из-за чего, но внутри меня прочно обосновалась тревожность. Мне хотелось убежать. Отрешиться от всего. Уйти в себя, оборвав связь с этим миром. Мне невыносимо хотелось сделать это, но я усилием воли заставил себя собраться. Я уставился на пустующий стул Шарки. Он всегда любил сидеть на одном и том же стуле. Новый парень, Эмит, еще оформлял документы, и Адам сказал, что присутствовать в группе он не будет. Шейла с Мэгги приболели, а Келли непонятно куда подевалась. Иногда она обособлялась ото всех, не хотела ни видеть никого, ни разговаривать ни с кем. Я понимал ее.

Так что на занятии были лишь я, Рафаэль, Лиззи и Адам.

Адам вручил Рафаэлю карточку для разбора. Рафаэль взял ее, не улыбнувшись. Он всегда улыбался, даже когда у него было плохо на душе. Но не сегодня.

— Я Рафаэль. Я алкоголик.

И мы все ответили:

— Привет, Рафаэль.

Он мгновение помолчал, затем взглянул на карточку и отложил ее в сторону.

— У меня есть секрет, — сообщил он.

Адам ничего не сказал. Он просто ждал.

— Я убил своего сына.

Лицо Адама стало очень серьезным. Я видел промелькнувшее на нем удивление.

— Когда ты сказал, что убил своего сына, что ты имел в виду, Рафаэль? — мягко, не давя на него, спросил он.

Рафаэль уперся взглядом в пол.

— Ему было семь… — он умолк, слабо ударил кулаком себя в грудь, а потом еще раз, и еще, и еще.

— Дыши, — сказал Адам. — Просто дыши.

Рафаэль сделал два глубоких вдоха. Вдох и выдох. Вдох и выдох. Было такое ощущение, что я дышу вместе с ним.

— Все хорошо, Рафаэль. Не торопись. Ты можешь сделать это.

— Не могу.

— Можешь, Рафаэль. Ты можешь.

Рафаэль кивнул, закрыл глаза и еле слышно заговорил: