Свиток 2. Непобедимый - Егор Дмитриевич Чекрыгин

даже стало легче. Такой подленькой трусливой легкотой, появляющейся от радости, что твою грязную работу сделал кто-то другой. Теперь можно спокойненько уговорить свою совесть, что я тут ни при чем. Я в отрубе лежал и ничем делу помочь не мог. Это все Бокти с Лга’нхи, ну да, они известные дикари и головорезы, что с них взять?!

Но я уже видел один вырезанный поселок — поселок Осакат. Да и наше последнее стойбище мне никогда не забыть. Женщин со вспоротыми животами, детей с размозженными головами, младенцев, втоптанных в грязь. Можно сколько угодно ссылаться на суровые времена и жуткие обычаи. Можно смело притягивать дедушку Дарвина с его естественным отбором и тешить себя абстрактными рассуждениями про улучшение подобным бесчеловечным методом человеческой породы в целом. Вот только можете считать, что у меня кишка тонка, или обзывать паршивым интеллигентишкой, но соучастником всего этого я быть отказываюсь!

— Ну как ты, Дебил? — заботливо спросил меня подошедший Лга’нхи. — А то я уж думал, ты совсем мертвец, такой бледный лежал.

Я повернулся на бок, уперся рукой в землю и постарался привести себя в более-менее горизонтальное положение. Хренушки, будто скалу с места сдвинуть пытаюсь. «Помоги», — коротко не попросил, а приказал я. И Лга’нхи легко вздернул меня в сидячее положение. Грудь прострелила дикая боль, весь мир пошел юлой вокруг моей больной головушки, а к глотке подступил омерзительный комок. Но я сдержался, и через пару минут земля замедлила вращение и остановилась, комок упал обратно, а боль… боль и слабость остались. Но показывать их сейчас никак было нельзя. Как я тогда сказал? «Это тот мир, в котором загнанные лошади пристреливают себя сами!» Так что никакой демонстрации слабости. Слабак тут не может руководить. Это у них на уровне инстинктов. А если я не смогу руководить, поселку, а вместе с ним и всей нашей затее настанет скорый конец.

— Как там дела? Спасибо, — спросил я у Лга’нхи, одновременно принимая чашку с напитком из рук Осакат. — Много наших потеряли?

— Не-е-ет! — радостно протянул Великий Вождь и ткнул мне под нос обе свои руки с четырьмя отогнутыми пальцами на левой и полной пятерней на правой. — Вот, эти «забритые», а это — люди Кор’тека. Еще Кринтай погиб, но он человек Леокая. А еще у Бокти много, но они ведь не наши.

Так, четыре «забритых», аж пятеро у Кор’тека и до хрена, не меньше двадцати, у Бокти. И того тридцатник — почти треть всего отряда в первом же бою, а еще и раненых тут (я быстренько обежал глазами наш импровизированный лазарет) двенадцать человек.

— А этих сколько положили? — уточнил я у Лга’нхи, заранее зная ответ.

— Много! — с гордостью сказал он мне. — Совсем много! Все, что на берег выскочили, всех побили!

— Я же просил, парочку-другую отпустить! — едва не простонал я.

— Ну, может, кто и убежал, — равнодушно ответил на это Лга’нхи. — Мы их по лесу гнали, а это место плохое, за каждым деревом спрятаться можно. То ли дело у нас в степи!

— Вы там у себя как зайцы в траве прячетесь, — довольно пробасил неслышно подошедший Бокти. — Будто змеи ползаете. А у нас — встал за дерево и стоишь на ногах, как человек, а не на брюхе, как змея, — и заржал, очень довольный тем, как отбрил Лга’нхи.

— Да, Бокти, ты великий воин, — на всякий случай польстил я ему, прежде чем задать неприятный вопрос: — Сколько ты людей потерял?

Бокти горько вздохнул и начал перечислять по именам. Причем подробно рассказывая все степени своего родства с погибшими. Чтобы не запутаться, я загибал пальцы и насчитал восемнадцать погибших и шестерых раненых. Половина всего отряда Бокти.

— Ну да ничего, — оптимистично подвел итог печального списка Бокти. — Зато добычу большую взяли. Одного бронзового оружия — целую лодку загрузить можно. И лодок новых две полных руки и еще два пальца штук нам полагается. А в поселке еще больше возьмем, там у них и меда должно быть много, и зерна, и воска. Все, что с других караванов взяли.

Ну вот оно, началось!

— Бокти, нельзя поселок трогать, — начал я. — Пока нельзя, — подсластил пилюлю. — Мы тут, духи говорят, только треть этих положили. Но и своих треть потеряли. Пойдешь сейчас поселок брать, там всех своих потеряешь, — кто тогда добычу до дома довезет? А ведь еще и другие поселки есть. Помнишь, что нам тот пленный говорил, что ты сам в бою взял?

— Хм. После такой нашей победы и погибнуть не жалко! — гордо встав в позу, провещал Бокти. — Такая великая битва была, слава о ней не забудется никогда! Люди вечно будут петь былины о нашем подвиге на пирах и у лагерных костров! Но добычу упускать негоже, — подытожил он свою пафосную речь меркантильным соображением. — Если мы погибнем, кто привезет ее в наше племя и кто воспоет наши подвиги?!

«Ага, облизьяна волосатая, — мелькнуло у меня в голове. — Знаю я, какие былины вы споете. „Как великий Вождь Бокти со товарищи несметные полчища ворогов побили, а какие-то пришлые в это время у них под ногами крутились!“» Жаль, я не видел, что там произошло и почему именно у него такие большие потери. С оикия понятно. Хотя на них и пришелся основной удар, но тут так драться не умели, и против подобного дисциплинированного строя у местных дикарей нет ни единого шанса. Морячки мои с тылу напали, у них реальные противники, по логике, только те были, кто в испуге к лодкам рванул. Уверен, если бы морячки с ходу грабить не бросились, у них потери бы еще меньше были. А вот ребята Бокти? Небось, помимо потерь в бою, рванули в лес бегущих добивать и трупы обчищать. А там бой разбился на множество поединков, а в таком раскладе обычно размен один к одному идет.

— Вот именно, — подхватил я. — Если ты сейчас всех своих ребят положишь, про тебя будут только в твоем племени песни петь. А если всю Реку для караванов свободной сделаешь, так тебя все племена Реки славить будут. Таким даже старики похвастаться не могли!

Да. Судя по роже Бокти, такая перспектива потрясла даже его самодовольное до невозможности воображение. Заполучить славу в своем племени — это, конечно, дело обычное.