Свиток 2. Непобедимый - Егор Дмитриевич Чекрыгин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тяжело дыша, обернулся. Мои соратники, судя по виду, уже давно завалив своих противников, стояли рядом и обсуждали наш махач. Кажется, Лга’нхи извинялся за мою нерасторопность и хилость, объясняя это тем глубоким погружением в мир духов, что не позволяет мне уделять много внимания простым воинским развлечениям. Потому, мол, я и не тороплюсь добить врага, растягивая удовольствие от схватки. Бокти доверчиво кивал, но взгляд его был наполнен изрядным скептицизмом.
Помогать мне, естественно, никто даже не собирался, ибо это неспортивно. Зато Лга’нхи взглядом не преминул напомнить мне правила этикета, согласно которым победитель должен содрать с поверженного скальп. Тьфу на них. Мало того, что дикари, так еще и спортсмены!
Даже отыграться, похваставшись взятием «языка», у меня не получилось. Оба головореза тоже оставили по одному недобитому врагу. И это, рубясь вдвоем против семерых!
Зато потом, стоя прямо посреди поля боя, они не преминули устроить дискурс на тему, чьего пленника допрашивать, а чьих добить. Увы, тащить на допрос всех троих у нас не было никакой возможности, — у нас лодочка, а не баржа. Даже не пытаясь предлагать «своего», а посоветовавшись с духами, я ткнул пальцем в того, которого взял Бокти, — он выглядел побогаче одетым и лучше экипированным. Но обосновал это исключительно падением «волшебного» камешка правильной стороной. Камешек бросал прямо у них на глазах (правда, не сказав, какая сторона «правильная»), потому все было по-честному, и Лга’нхи не обиделся, тем более что и скальпов ему досталось больше.
Правда, не учел я, что мне придется самому добивать своего пленного. И хотя убийство в бою уже стало почти привычным, каждый раз, когда приходилось вот так вот добивать беззащитного человека, меня охватывала дрожь. Но добил. И скальп содрал. А потом сразу попытался допрашивать пленника, пользуясь «моментом истины». Но тот, хоть на его глазах только что и зарезали двух соплеменников, в ответ лишь плюнул в меня и попытался поднять тревогу. Крепкий малый. Пришлось вырубить, заткнуть рот и отдать в лапы Бокти. Мол, ты взял, тебе и тащить до лодки.
Вам трудно добивать пленных? Какая фигня! Попробуйте их пытать, а потом говорите о трудностях.
Да, почетное право извлечь из пленного информацию было предоставлено мне, как опытному переводчику-полиглоту, глубоко проникшему в мир духов.
Извлечь информацию. Проще из камня воду выдавить, чем запугать этого. Скорее уж это мне становилось страшно, когда пленник втыкал в меня свой ненавидящий взгляд. Мороз по коже! А причину подобной ненависти он озвучил стразу: тот парнишка, что я убил, был его сыном.
Да, конечно, говорят, что специалист по пыткам может сломать любого «кремня» и заставить петь, как соловья. Но я таким не был. Как, впрочем, и Лга’нхи или Бокти. Тут как-то не принято было разговаривать с жертвами, да и особо мучить их — тоже. Охотник, продляющий страдания своей жертвы, рискует нарваться на последний удар или приход хищника покрупнее. А воину пытать врага тоже без надобности: рабство пока толком не прижилось, а ломать воина, заставляя умирать в слезах и соплях, — портить его ману, которую собираешься взять себе.
Нет, никаких нравственных мучений они от пытки врага не испытали, а пожалуй, даже с интересом и любопытством приняли бы новый опыт. Вот только что-то мне не хотелось им его передавать. А особенно приобретать самому. Жечь огнем, загонять под ногти щепки, сдирать кожу — бр-р-р! Пожалуй, для всего этого нужны нервы покрепче моих. Одно дело, абстрактно рассуждать о допросах с пристрастием, а совсем другое реально этим заниматься. Да я даже мухам и тараканам в детстве лапки и крылышки не отрывал — жалко было. И ни одной кошке или собаке консервную банку к хвосту не привязал, по причине все той же жалости. А тут живого человека пытать. Да я даже не знаю, с какого боку к этому приступать, побить палкой, чтобы завести самого себя, а там уж? Сразу перед глазами встает Пивасик, и весь завод сразу пропадает.
Короче, сделал то, что умел. Наковырял глины и слепил изображение того парнишки, благо его черты довольно сильно врезались мне в память. Устрашенный перспективой приобрести профессию палача, что называется, вложил в работу душу. Парнишка получился как живой, с копьем-палочкой наперевес.
Потом объяснил мужику, кто я такой и какой авторитет имею в мире духов. И тупо предложил сделку — если он скажет все, что мы хотим, душа его сына будет в загробном мире, как у бога за пазухой. А коли нет, ее будут мучить мои хорошие приятели-демоны — экзаменаторы, гопники и будильники, и мало ей не покажется. Сделка состоялась.
Нет. Они не тупые. Просто боятся, что, если вдруг случайно подумают, у них голова взорвется! То, что голову им вражеские топоры и дубины проломить могут, — это не страшно. Это дело обычное, а вот подумать головой…
Впрочем, при чем тут голова? Они ведь, согласно утверждениям собственных экспертов, грудью думают, а голова у них просто, чтобы было обо что дубинками бить.
Так что получается, мне даже посоветоваться не с кем. Даже Гит’евек, на которого у меня почему-то была надежда, как на более прогрессивного специалиста по части массовых убийств, и то придержался общей концепции — «пойти и подраться». Что уж говорить про Бокти и Лга’нхи? Нет, возможно, Лга’нхи и попытался бы помочь подумать, но только не тогда, когда рядом эта лесная горилла, с которым у него уже который день идет негласное соревнование в крутости. Оно, конечно, понятно — парень молодой, и дурь из него прет так, что ни одной затычкой не удержишь, а жизнь еще не научила сдерживать свой гонор. Но только если я не представлю в ближайшую пару дней конкретного плана, они пойдут и тупо нападут прямо на вражеский поселок. И учитывая тот факт, что одних только мужиков там раза в два-три больше нашего, а плюс к этому бабы и подростки, которые тоже полезут в драку, перспективы вырисовываются малооптимистичные.
Но попробуй я только ляпнуть им, что боюсь баб и детишек, они меня в плевках утопят.
