Свиток 2. Непобедимый - Егор Дмитриевич Чекрыгин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
С пиратов особо взять было нечего. Почти все они представляли из себя слабовооруженный сброд. А в Вал’аклаве мы порадовали ребят лишь новой одеждой, ибо разбазаривать запасы Леокая на дорогие оружие и доспехи я не осмелился.
И вот теперь у них появилась возможность вооружиться по-настоящему. Что такое настоящие доспехи, «забритые» уже успели оценить на службе у верблюжатников. Даже степняки, привыкшие к легким, не мешающим бегать жилеткам, с радостью вцепились в новые доспехи. Ибо кожаный панцирь, при всей своей тяжести и неудобности, мешает бегать куда меньше, чем вражеское копье в брюхе.
Плата была достойной, и потому мне удалось уговорить этих вояк без труда. Куда сложнее было с моряками Кор’тека. В отличие от сирот-«забритых», они своих семей и племен не лишились, и им было что терять. Я сумел выторговать для них лишь несколько лодок, но они сказали, что лодки они и сами умеют делать, а жизнь дороже. Так что пришлось пообещать сверху немалую долю от нашей добычи. (Один хрен, нам с Лга’нхи лишняя добыча без надобности, коли мы и дальше собираемся вести привычный кочевой образ жизни.)
В общем, через три дня тронулись. Напоследок я еще зашел в ту самую харчевню, в которой произошло злополучное убийство. Огляделся. Возможно, будь я Шерлоком Холмсом, я бы и смог найти тут какие-нибудь следы и улики. Но, увы, я был в лучшем случае великим шаманом Дебилом, а в худшем — злополучным студентом Петей Ивановым. А ни тот ни другой гениальными сыщиками не были. Так что все, что я увидел, — это пустое обширное здание большущего сарая. Вся мебель была представлена тремя «парадными» столами, высотой примерно мне до колена, за которыми на циновках сидели наиболее «уважаемые» гости. В то время как публика попроще сидела просто на циновках. Около одной из стен стояла своеобразная стойка из прислоненных к стене большущих кувшинов а-ля амфора, из которых вино разливали в кувшинчики поменьше. У той же стены была парочка очагов, на которых жарили, пекли и варили. Собственно, все. В тот вечер мы сидели за центральным столом, а брат Митк’окока, кажется, где-то. Вот ведь хрень, я даже не знаю, где он сидел. Вон за тем столиком, кажется, гуляла компания малознакомых купцов. Тот, дальний, у стены вообще пустовал, а брат Царя Царей, получается, торчал вообще где-то на проходе, сидя на циновке. Что-то в этом всем чудится нечто странное. Каким бы разгильдяем не был брат Царя Царей, но, хотя бы из чистого уважения к роду, его должны были усадить за стол. Тем более что он пустовал. Так почему же они этого не сделали?
Поговорил с трактирщиком, или скорее уж с «заведующим столовой», поскольку распоряжался он тут исключительно по воле Царя Царей. Поначалу гад вообще отказался со мной разговаривать. Пришлось рассказать ему иносказательную историю про человека, который тоже не хотел говорить, а потом умер. Вот так вот, внезапно. Раз — и умер. От собственной молчаливости. Такая вот трагическая история.
Поскольку, рассказывая собеседнику эту поучительную историю, я, мило оскалившись улыбкой сумасшедшего убийцы и могучего колдуна, поигрывал тем самым кинжалом, который вынули из груди покойного (к моему собственному удивлению, после уплаты выкупа мне его вернули), трактирщик сумел уловить некий тонкий намек, скрытый в этой трагической повести. После чего у него внезапно появилось желание рассказать мне, как тогда было дело.
И опять мимо цели. Да, пришел брат Царя Царей. Того самого, по чьему распоряжению во всех кабаках Вал’аклавы этому брату продавали не больше одного кувшина за раз. Вернее, даже не продавали (откуда у этого пьяницы ракушки?), а просто давали, записывая все на счет его брательника. Ну да. Все-таки кровная родня, и вообще. Может быть, и посадили бы за стол, хотя к этому Питк’коту уже давно все относились, как к пустому месту, но кровь бы, наверное, уважили. Просто ждали восточных купцов, которые вроде как собирались отмечать тут свое отбытие, вот и приберегли место для них. Нет, так и не пришли. Сволочь Окин’тай, «заведующий» соседнего питейного сарая, перехватил дорогих клиентов самым подлым образом. Потому как этот Окин’тай, надо вам сказать, редкостная сволочь и даже не коренной вал’аклавец, поскольку… Да нет. Не видел я ничего. Я как раз побежал к этому Окин’таю, высказать ему все, что думаю о нем самом и о его подлых методах. Так вот, об Окин’тае.
Далее следовала душещипательная, хотя и абсолютно предвзятая, история происхождения и козней злобного Окин’тая, до которой мне не было никого дела. Однако заставить замолчать почтенного трактирщика оказалось не так-то просто. Это была его больная мозоль, одно касание которой запускало программу ненависти и жалоб. У ребят тут, видимо, развернулось настоящее социалистическое соревнование, и они готовы были загрызть конкурента на благородном поприще спаивания народа и вытягивания денежки из приезжих. Аут. Опять глухая стена.
На разведку отправились я, Лга’нхи и Бокти.
Я — потому что кому-то надо было увидеть расположение войск противника, кому-то, у кого хватит мозгов придумать, как их победить. А эти двое, во-первых, потому, что оба они были Вождями и имели право Прокладывать Путь. А во-вторых, тупо не пожелали уступать другому право больше выпендриться.
Я бы, наверное, предпочел взять кого-то из ребят Кор’тека или, может, другого лесника, поспокойнее и подисциплинированнее. Но эти двое сразу бы оскорбились таким пренебрежением их персонами, так что мне пришлось смириться, преисполнившись нехорошими предчувствиями. Души этих достойных героев томились жаждой подвига — самое вредное чувство во время разведки. Плюс их демаскирующе-громадный рост, желание командовать и нежелание уступить другому ни пяди своей заслуженной Славы. И все это в маленькой лодчонке. «Вот успешная формула провала любой тайной операции» — так думал я, уныло гребя против течения, впрочем, не особо сильно налегая на весло. Когда рядом два таких монстра, каждый мощностью в несколько лошадиных сил (и ослиных в голове), гребущих изо всех сил, пытаясь обогнать друг друга, плывя в общей лодке, налегать на весло
