Садовник (СИ) - Гавриленко Василий Дмитриевич

      Он заиграл. Женщина запела что-то о любви, которая наступает внезапно и никогда не проходит.

      И так дружно и ладно у них получилось, что Андрею захотелось подпевать. Вот у кого, должно быть, в жизни гармония, ни ссор, ни обид, – у этих вагонных певцов. Он достал из кармана кошелек и, когда певцы проходили мимо, протянул десятку.

      -Благодарствую, - пропыхтел гармонист, принимая бумажку красноватой рукой.

      Так как вагон был последний, пара присела передохнуть как раз за спиной Андрея.

-Что там считать – поезд пустой, - сразу послышался голос мужика.

-Доставай, я тебе говорю.

-Пошла ты.

-Ах ты паразит, алкаш.

-Заткись!

      Последнюю фразу гармонист сказал с такой злобой, что женщина умолкла.

Андрею стало грустно, а вместе с тем он испытал нечто похожее на удовлетворение: у всех, - у всех в этом, мать его, мире, - есть червоточина.

      Электричка добралась до большой станции. Вагон заполнился работягами, дачниками, студентами, стало тесно, весело и шумно. Гармонист с женой поднялись и снова исполнили свою песню.

      В окна полетела пыль: слева от железной дороги горбатилась многотонными грузовиками федеральная трасса. Сидящий напротив Андрея студент давил на кнопки мобильника. Трое пожилых дачников сначала говорили о посадке огурцов, затем переключились на политику.

      Вот и Малоярославец. Сейчас должна появиться она…

Вошла. Андрей махнул рукой: место свободно!

      На вид лет двадцать пять, не больше. Широковатые скулы, вздернутый нос, напомаженные пухлые губы. Анюта…

-Ну что, сбежал? – спросила она, присаживаясь рядом с Андреем. Сумочку из фальшивой крокодильей кожи поставила на закованные в джинсу колени.

-Сбежал, Анюта, - шепнул Андрей, косясь на студента.

-Когда ты, наконец, разведешься со своей?

      Андрей вздрогнул, взглянул на Анюту: тише, ведь люди. Он представил на мгновение, как говорит Гале о разводе, и у него заныло под ложечкой.

       Анюта повела загорелым плечом. На ней была розовая майка с надписью «FEMALE». Вытащив из сумочки зеркало, стала поправлять растрепавшиеся осветленные волосы.

Солнце кольнуло глаза. Андрей надел темные очки, и стал похож в своей, не по погоде надетой, куртке со стоячим воротником на шпиона из старого кинофильма.

-Выйдем, покурим? – предложила Анюта.

      Андрей кивнул и поднялся.

-Скажите, что занято,- негромко попросил одного из дачников.

В пустом тамбуре Андрей достал сигарету, почему-то стараясь не смотреть на Анюту.

      Та курила, выпуская дым из сложенных розой губ. Кончик фильтра тонкой сигареты испачкался в красной помаде.

      Докурив, Анюта кинула окурок на пол и вдруг полезла целоваться.

-Постой Анюта,- испугался Андрей.

-Почему?

-Тут люди…

Анюта хихикнула и, дернув Андрея за рукав куртки, увлекла за собой. Они очутились в сортире. Было тесно, воняло мочой и блевотиной. Андрей слабо протестовал, но жадные руки уже проникли под ремень брюк. Портфель со стуком упал на пол. Андрею показалось - все это происходит на глазах у толпы, вот сейчас дверь сортира откроется… Между тем горячая волна подхватила его на гребень. Он видел перед собой освобожденные из - под майки груди с коричневыми сосками – левая, кажется, немного больше правой, и на мгновение весь мир скукожился для него до размера этих грудей.

      -Андрюша, мне нужны деньги.

Анюта натянула джинсы и, глядя в замызганное сортирное зеркало, стала прихорашиваться.

       -Сколько?

      Андрей поднял с пола портфель и посмотрел на нее. В тусклом свете засиженного мухами электрического плафона Анюта показалась ему отталкивающе – некрасивой: крошечные глаза, неестественно-красный рот, волосы словно из папье-маше.

«Ярмарочная кукла», - подумал он.

-Десять тысяч…

-Хорошо, я подумаю.

-Десять тысяч долларов.

В дверь забарабанили и старушечий голос прогнусавил:

-Эй, долго там?

      Андрею захотелось спрятаться в ржавом унитазе.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

-Не суетись,- прошипела Анюта и крикнула, - Бабка, не лезь, у меня диарея!

-Чего?

-Иди ты.

      Старуха, видимо напуганная непонятным словом, ушла. Стукнули раздвижные двери.

      Любовники вывалились в тамбур. Смолящий сигарету работяга ухмыльнулся, но промолчал.

      В вагон Анюта и Андрей решили не соваться: до Обнинска оставались считанные минуты.

5

КАЛУГА

      Угли подернулись пеплом и лениво мерцали в темноте. Я знал наверняка, что там, за темнотой, опустив голову на рюкзак, спит Марина, но отчего-то казалось: я один в центре огромного мира, скрытого черной пеленой. Спать больше не мог: невыносимо видеть Андрея, Анюту, их возню в сортире… Какое отношение все это имеет ко мне?

      Вдруг что-то, выпившее свет углей, понеслось к моему лицу из темноты.

Я едва успел отстраниться и перехватить руку с заточкой.

Вскрикнула Марина.

Преодолев слабое сопротивление напавшего, повалил на пол и, свободной рукой выхватив из ножен заточку, вонзил во что-то мягкое.

      -Марина, как ты?

-Все н-нормально.

-Нужен свет.

Чиркнула зажигалка, вспыхнул хворост.

      Игрок лежал навзничь. Из раны на груди текла темная кровь. Теперь он и вправду был мертв. Мертв, как бревно. Рядом валялась заточка, которую этот хмырь, должно быть, прятал в сапоге.

-Ну что, похороним его? Может, еще всплакнем по нему?

      Марина выглядела растерянной. Еще бы – любитель поэзии бывших вдруг пытается убить своих спасителей...

-Это не он, это Джунгли, - сказала она слабым голосом. - Не всем хватает силы…

Наверное, мое лицо приобрело весьма неприятное выражение, потому что Марине явно стало не по себе.

-Андрей, если тебе трудно…

      Что-то екнуло у меня в груди, словно рычажок переключился. Что со мной сделала эта рыжая?

-Ладно, закопаю эту падаль,- сказал я.- Если ты так этого хочешь.

      Лучи наискось пробили будку. Марина поправила волосы – они вспыхнули, и мне показалось, что на голове у девушки надета корона. Почему-то вспомнилась Анюта из всполоха – ее нарисованные глаза и губы, жидкие волосы.

Марина улыбнулась, перехватив мой взгляд.

Я раскидал заграждение. Снег, добавившийся ночью, ровно укрыл следы вчерашних страстей.

-Ну что, пошли?

Я подвинул к Марине свой рюкзак и автомат, а сам взвалил на плечи мертвого игрока. Тяжелый, гад. Любитель поэзии.

Согнувшись, побрел к лесу, не задумываясь о том, что делаю и зачем. Увидел бы меня тот «я», что ждал на поляне Последний Поезд!

       Виновница моего «преображения» ковыляла позади, таща два рюкзака и два автомата. Ничего, пусть поработает, пока я исполняю ее блажь.

Найдя ложбинку, с силой швырнул туда труп – эта затея мне нравилась все меньше. Голова игрока ударилась о торчащую из-под снега корягу. Пока я стрелковой лопаткой ковырял подмороженную землю, Марина зачем-то протирала игроку снегом лицо.

-Можно подумать, что ты его знала.

-Я и тебя не знала.

Я хмыкнул: сравнила тоже, одно дело – я, совсем другое – какой-то игрок.

-Этот гад убить меня хотел. А потом и тебя.

-Не он, а Джунгли.

Я заткнулся: ее не переспоришь.

Яма получилась неглубокой.

Игрок таращился из нее остекленевшими глазами. Я поспешил забросать землей его голову, а затем - лопата за лопатой – все остальное.

Джунгли шумели. Еще бы – ведь они никогда не видали ничего подобного…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Утирая пот со лба, я подошел к Марине.

-Что ты делаешь?

Она возилась с короткой бечевкой и двумя неравными палками. Не ответила, быстро сделала узел, стянула зубами – получился крест. Подойдя к могиле, Марина воткнула его в землю.