Как я учился в магической школе (Ученик поневоле) - Александр Олегович Курзанцев

желаний ведьмы и, быть может, даже и моих, случись это при других обстоятельствах, встало одно непреодолимое «но» — я ОЧЕНЬ сильно устал.

Властные руки сдёрнули вниз штаны. Голую кожу чуть захолодило от ночного воздуха, что свободно проникал сквозь распахнутое слуховое окно.

— Хм, ты не рад меня видеть? — чуть игриво прозвучало от ведьмы. — Ну ничего, сейчас мы это исправим!

А всё происходящее дальше можно было описать всплывшими вдруг в моей голове строчками из песни группы «Сектор Газа»: «Его как джойстик и как скоростной рычаг, крутит так и сяк, но не выходит никак…»

«Не встаёт», — рассеянно констатировал я.

Что только она с ним ни делала — крутила, тянула, дёргала из стороны в сторону, бешено надрачивая всеми известными способами и неожиданно проявив в этом весьма глубокие… гм, познания. Но результат оставался всё тем же — нулевым.

— Я просто устал, — открыв глаза и смотря в пустоту, произнёс я после, наверное, десятка минут безуспешных «попыток реанимации» моего не подающего признаков жизни органа.

Впрочем, девушка и сама это уже поняла. Бросив наконец все попытки, она слезла с моих ног и, сплюнув, прошипела словно рассерженная змея:

— Вот что за невезуха! Мало того что безродный, так ещё и импотент!

Зашуршала одежда. Я, подняв голову, взглянул на ведьму, а та, матерясь сквозь зубы как матёрый сапожник, втянула в ладонь массивное кресло, стремительно, с силой вбивая каблуки в пол, пересекла чердак и, превратившись в размытое серое облако, резко, словно пробка из бутылки с шампанским, вылетела в окно.

— Я не импотент, — после небольшой паузы произнёс я ей вслед. — У меня был тяжёлый день.

Голова упала на кровать уже окончательно, и что характерно, мне даже ни капельки не было стыдно. В конце концов, меня только что чуть не поимели ради какого-то научного эксперимента, даже не задумавшись ни на секунду, хочу ли я, могу ли я, гов… Стоп, это не из той оперы… В общем, попытались трахнуть, притом согласия не спросив.

Нет, будем честны, в иных обстоятельствах стал бы я отказываться? Отнюдь, покувыркался бы с этой Элеонорой, а эксперимент или не эксперимент… Красотка она что надо, всё при ней, да и возраст — на вид, по крайней мере — вполне для меня подходящий, не малолетка какая-нибудь. Но то в других условиях! Сейчас же… Лицо увиденной твари всё никак не шло у меня из головы. Эти провалы рта и глаз, этот голос, казалось, наждачкой сдирающий кожу… Мурашки снова побежали по телу, и я быстрей натянул штаны обратно, а затем и вовсе почти с головой закутался в одеяло.

Пробурчал:

— Станешь тут импотентом, с такими делами.

И вот, пока я ворочался в постели, мысли независимо от меня переключились на допрос в инквизиторской, а затем и дальше по цепочке, до тех пор, пока я не смог всё же наконец заснуть.

И последней моей мыслью было, что, может, действительно ну их нахер, эти проклятья?

***

Подъем был жёстким и очень, очень ранним.

С воплем подскочив, отфыркиваясь от попавшей в нос и рот воды, я ошалело уставился на до омерзения бодрого Юрьича, что стоял напротив в тренировочном костюме с большими красными буквами «СССР» на груди, а также со свистком на шее и с ведром в руках.

Выматерившись — а цензурных выражений после произошедшего у меня просто не нашлось, — я оглядел залитую постель, себя — кстати, опять почему-то голого — и поплёлся под душ, подбадриваемый бодрым напевом Глушакова, что состоял из смутно знакомых строчек:

«Бегать, скакать, кувыркаться

Каждый обязан уметь:

Нужно лишь только собраться

И захотеть, и захотеть!»

Хорошо бы, конечно, захотеть… А если полночи не давали спать всякие разные события? Ведь чуть не убили, чуть не пытали, чуть не изнасиловали…

— Сколько сейчас? — угрюмо спросил я, снимая с сушилки трусы и майку и медленно натягивая на свои далеко не самые стройные телеса. И не смог сдержать тяжкий стон, услышав страшное:

— Шесть утра.

Спал я, наверное, часа три, не больше. Завалиться бы ещё на столько же, а лучше до обеда, но штаны и кеды были неумолимо всунуты мне в руки, а тушка — выпихнута в коридор. Одевался я уже на ходу, а точнее, на скаку, пытаясь нормально натянуть треники и обувку и параллельно проклиная себя самого за излишне длинный язык. Нет, тогда, ночью, для меня всё выглядело очень логично, правильно и обоснованно: надо тренироваться, учиться драться и вообще становиться мужиком. Но не так сходу же!

Уже на улице Глушаков остановился и, глядя мне в глаза, серьёзно сказал:

— Хотел завтра начать тренировки, но потом понял, как они для тебя важны, и решил не откладывать.

Я было поискал в его прямом, открытом взоре скрытую издёвку, но не нашёл и силой воли подавил очередной рвущийся наружу стон. Стоящий напротив меня мужчина действительно считал, что я жажду начать приобщаться к миру боевых искусств буквально немедленно, и мне даже стало чуточку стыдно за необоснованные подозрения.

— Сначала зарядка, затем лёгкая пробежка — пять километров, дальше по твоему состоянию. Готов?

— Я… э… эм…

Мысленно прикинув длину пяти километров, я малость приуныл. В теперь уже прошлой жизни самым большим расстоянием, на которое я бегал, были метров пятьсот до магазина за пивом и пельменями, когда рейд-лидер в ВОВке объявлял перекур.

Глушаков улыбнулся, хлопнул по плечу — да так, что меня неслабо качнуло в сторону — и произнёс, весело щурясь:

— Не дрейфь, это только на словах страшно, а на деле… ещё страшней, — после чего рассмеялся, но, опять-таки, как-то не обидно, по-доброму.

Дальнейшее я запомнил смутно. Сначала были попытки в наклоне дотянуться кончиками пальцев до земли. Безуспешные. Затем попытки сесть на шпагат, если, конечно, можно так назвать прямой угол, на который смогли раздвинуться мои ноги. Потом были наклоны, махи рук и ног, приседы и прочее, и прочее…

Уже через пять минут я дышал как загнанный волк, вывалив язык наружу. Но если двадцатиминутную зарядку я ещё как-то пережил, то лёгкая пробежка убила меня окончательно. Когда всё такой же бодрый Сергей бросил, что мы пробежали километр, я думал, что моё сердце пробьёт грудную клетку и со скоростью снаряда улетит вперёд.

Бежать я уже не мог и, перейдя на шаг, пошатываясь, продолжил плестись вперёд, на остатках гордости удерживая себя от падения. Пот заливал