Свирель в лесу - Грация Деледда

— Я вас ждала, — еле выговорила она слабым, упавшим голосом. — Дядя, верно, говорил вам, что я собираюсь продать дом. Да, я продаю его за ту же цену, что купила; упаси меня боже, чтобы я запросила хоть на одно чентезимо больше. Завтра придет покупатель. Но прежде мне нужно кое-что проверить... Я хочу, чтобы вы сняли, а потом поставили на место несколько нижних ступенек. Я уверена, что под ними зарыто что-то такое, что наводит на весь дом злые чары. Если мы не достанем это оттуда, мы погибли. Вот уже целых два дня я сиднем сижу здесь наверху и вообще не сойду больше вниз, если только вы, мастер Антони, не поможете мне снять заклятие с моего дома.

Мужчина, стоя у дверей, смотрел на нее с высоты своего роста, озадаченный и встревоженный. Колдовство дело нешуточное, а если в нем, к примеру, замешан священник, то это вообще беда.

— Ну что ж, вставай! А скажи-ка, тебе, часом, все это не приснилось?

— Эх, кабы приснилось! — воскликнула женщина, поднимаясь с пола. — Проклятие пало на нас сразу же, как только мы с Паоло переступили порог этого дома. Разве так мы жили раньше? Ведь мы с Паоло миловались, как двое голубков. Но как только попали сюда, начался сущий ад. Мы тотчас же оба расхворались: у него заболело ухо, у меня — нога. И по сей день еще опухоль держится. Потом у нас пал конь, убили пса, куры дохнут, словно им подсыпают отраву. В очаг заползла змея. Но это все еще цветики, ягодки — впереди. Хуже всего то, что мы с Паоло теперь день и ночь ссоримся. Он уходит из дому и пьянствует, а я все плачу и плачу. Он твердит, что я его терзаю, а на самом-то деле все наоборот: это он меня изводит. Клянусь вам, мастер Антони, с тех пор как мы здесь поселились, не было у нас ни дня покоя. Вот и сегодня утром мы поругались, и он, уходя, грозился, что ноги его больше здесь не будет. Но он вернется, обязательно вернется, если мы снимем колдовские чары.

— А кто же мог заколдовать дом? — спросил муж­чина, еще больше помрачнев.

— Кто? Вы еще спрашиваете кто? Да ведь все знают, что прежние хозяева, Пирасы, наложили заклятие на того, кто купит дом. А Мимия, та еще повсюду сыпала соль: это для того, чтобы из колодца ушла вода и весь сад высох. Все видели, как перед самым отъездом она, скрестив руки, призывала проклятие на дом. Раньше я не верила всем этим россказням, ну, а теперь убедилась собственными глазами. Но это еще не все. Мне приснилось, что она зарыла в доме что-то такое, что наводит на всех нас злые чары. Я уже копала у две­рей, но там ничего нет. Нужно заглянуть под лестницу. Вы же знаете, чары действуют всего сильнее там, где наступаешь ногой. Но одна я не могу поднять ступеньки и поэтому позвала вас. Ведь я знаю, вы честный человек и добрый христианин, вы мне поможете. Пойдемте, мастер Антони.

И они идут. Хозяйка спускается по лестнице неуверенно, прихрамывая, кажется, будто ее тащут вниз против воли. Дойдя до последних ступенек, она крестится, испуганно оборачивается и ждет отставшего от нее мужчину. Озабоченный, встревоженный, мастер Антони следует за ней. Он идет медленно, осторожно, слов­но боится упасть, и машинально, наметанным глазом мастера отмечает прочность стен и ступенек и трещины на потолке. Говоря по правде, эта каменная лестница, сбегающая вниз, зажатая между высокими белыми стенами, при свете, падающем сверху из слухового окошка, имеет какой-то таинственный вид, кажется, будто она ведет в подземелье.

Очутившись внизу, мастер Антони тщательно выстукивает все стены сверху донизу и наконец произносит:

— Найдется у тебя лом?

Оказывается, у Аннедды есть и лом, и лопата, и еще много других инструментов, и все это свалено в кучу под лестницей.

— Здесь должен быть еще железный рычаг, — припоминает она и принимается за поиски. Чтобы помочь ей, мастер Антони зажигает спичку и сам роется в куче хлама. Короткая вспышка света вырывает из темноты ржавые инструменты, паутину, тряпки, мешки и кусок земляного пола, изрезанного глубокими трещинами. Обветренные щеки мастера Антони вдруг вспыхивают и становятся похожими на апельсины, а круглые голубые глаза впиваются в трещины на земляном полу. Кажется, что Антони хочет расшифровать какие-то загадочные иероглифы. Наконец он бросает на пол недогоревшую спичку.

— Вот что, — говорит он. — Послушай-ка моего совета, давай поищем здесь.

Аннедда вздрагивает и обращает к нему бледное, как смерть, лицо. Потом, с трудом преодолевая дрожь в ногах, поднимается, идет на кухню, приносит оттуда свечу, зажигает ее и держит над Антони, пока тот, согнувшись, долбит земляной пол под лестницей. Через некоторое время он оставляет молоток, берет лопату и принимается копать. Женщина вся дрожит: одной рукой она держит свечу, другой опирается о стену. На работу Антони пришел поглядеть и котенок, хозяин этого угла под лестницей. Вспрыгнув на перегородку, он выгибает спину, поднимает хвост трубой и, сверкая большими зелеными глазами, с любопытством и опаской следит за движениями лопаты. У него такой вид, будто он знает какую-то тайну, неведомую людям. Вдруг, пронзительно мяукнув, он прыгает вниз, хватает белую косточку, показавшуюся среди вскопанной земли, и бросается наутек.

У Аннедды вырывается крик.

А тем временем на свет появляются другие косточки. Аннеда опускается на колени и, поставив свечу на пол, принимается собирать их в передник.

Мастер Антони вспотел так, словно копал глубокий колодец: ему даже приходится вытирать ладонью влажный, лоснящийся лоб. Однако он доволен, так доволен, что, быть может, впервые в жизни ему хочется пошутить:

— Ну как, Анна, хороши орешки?

Закончив работу, он засыпает яму и притаптывает землю ногами. Но когда они выходят из темноты на свет, Анна несет в переднике кости, он отряхивает испачканные землей руки, оба они чувствуют, что им страшно взглянуть друг на друга и высказать вслух свои мысли.

Анна садится на ступеньку — теперь она больше не боится лестницы, плачет, причитая и раскачиваясь, будто убаюкивает младенца.

— Вот видишь, — всхлипывает она, — тебя убили и закопали, несчастное создание, дитя греха. Это ты мучил нас из преддверия ада! Так вот почему злая мать перед отъездом сыпала повсюду соль!

Мастер Антони тоже уверен, что перед ним кости убитого младенца, но совесть подсказывает ему, что пока лучше молчать, молчать и сомневаться.

Неожиданный приход мужа разрешил трудное положение. Муж явился хмурый, насупленный, готовый тотчас же ввязаться в ссору с женщиной, которая стала мучением его жизни. Но, увидев плачущую жену и каменщика, стоящего перед ней в раздумье, он смеется:

— А, так вы, значит, нашли эту проклятую штуку? Ну-ка, ну-ка, покажите!

Жена открывает передник, и, увидев кости, он мрачнеет.

— Да что ж это такое?

— Ты еще спрашиваешь, Паоло? Смертный грех, вот что! Это кости убиенного младенца, зарытого у нас под лестницей. Это он мучил нас из преддверия ада. Сейчас я пойду похороню их в освященной земле, и тогда господь вернет мир в наш дом. Аминь! — И, повязав голову платком, она направляется к двери.

Но мастер хватает ее за руку.

— Постой, хозяйка. Сначала мы должны выполнить свой долг. Кости нужно отнести судье.

Анна смотрит на мужа. Он охотно уклонился бы от этих хлопот, но ему не хочется прослыть человеком менее честным, чем мастер Антони.

— Давай их сюда, — говорит он, расстилая на ступеньках красный носовой платок, и женщина с неожиданной покорностью повинуется, осторожно пересыпая в платок содержимое своего передника. А потом вдруг хохочет, как девчонка, вспомнив шутку мастера Антони:

— Хороши орешки!

Муж внимательно разглядывает каждую кость, потом зажимает в кулаке кончик платка и, перевернув туго набитый узелок, ощупывает его.

— Мастер Антони, скажите по совести, вы все там перекопали? Тут не хватает черепа.

— Я вам говорю по совести, там больше ничего нет. А теперь идемте к судье, и ни о чем не беспокойтесь.

Когда муж, передав кости судебным властям, вернулся домой, Аннедда уже успокоилась и занялась стиркой передника. Огонь ярко пылал в очаге, в доме опять воцарился мир. Только поздно ночью она проснулась и снова заплакала, вспомнив, что одну косточку утащил котенок. Муж встал и принялся терпеливо искать ее, обшаривая каждый уголок.

— Нигде нет, — серьезно сказал он, снова укладываясь в постель. — Не бойся, Анна! Мы выполнили свой долг, и наша совесть чиста.

— Наша совесть чиста, — повторила она, и, успокоенные, они заснули.

Так мир вернулся под их кров. И остатки сомнений рассеялись как дым, когда спустя некоторое время экспертиза установила, что это были кости поросенка.

Дичь

(Перевод Р. Миллер-Будницкой)

Разалия давно уже никого не ждала, и все-таки, заслышав шаги, она каждый раз поднимала свою маленькую удлиненную голову, закутанную в позеленевший от ветхости, выгоревший черный платок, и, скорее по привычке, чем по злобе, осыпала бранью всякого, кто проходил мимо. А проходили все больше женщины с амфорами на головах или мальчики с пробковыми кувшинами: все они шли за водой — либо вниз, к ручью в долине, либо вверх, к горным родникам.