Повесть о красном галстуке - Пичугин Виктор Александрович

Дед все время поглядывал на потемневшее небо, хмурился и торопил уставших лошадей.

Вдоль обочины и прямо в поле виднелись искореженные, обгоревшие, разбитые немецкие танки, машины, орудия. Вся земля была изрыта воронками…

Вдали показался долгожданный, родной Богучар. Тревожной радостью забилось сердце. Почуяв знакомые места, веселее зашагали лошади.

Полуразрушенным, осиротевшим предстал перед Юрой город.

Первым встретился Витя Лелекин. Он сидел на завалинке своего дома и вроде бы грелся на солнышке. Кивнув в его сторону, дед Макар сказал:

— Сиротой парень остался. Его сестру немцы в Германию угнали, мать у школы убили. За дочь вступилась. Так он все время на завалинке сидит, сестру ждет. А она погибла. С девчатами бежать вздумали, да не повезло им, всех фрицы из автоматов расстреляли. Эх-хе-хе! Сколько беды людям война принесла, всего и не перескажешь. — Дед крутанул вожжами, крикнул: — А ну, окаянные, пошли живее, ишь вы, совсем обленились! — Спросил бабушку: — Вас домой аль к Ксении? Ваш-то дом к жилью непригоден. Зима студеная была, дров не было, вот люди в брошенных домах кто полы, кто переборки разобрал. За это людей не судите, всем выжить хотелось. И я ваш сарай на дрова перетаскал. Но я вам другой, еще лучше сделаю. Поможешь? — спросил он Юру.

— Помогу.

Бабушка попросила остановиться.

— Что так? — удивился дед. — Я ж довезу.

— Ничего, ничего, спасибо. Теперь дойдем. По родной земле пройтись охота, соскучилась. А ты поезжай. Чемоданчик наш Ксении завези.

— Ну, смотрите, я как лучше хотел.

И дед уехал. Юра с бабушкой пошли медленно, разглядывая опустошенный город.

Ксения Захаровна сажала в огороде морковь, когда к дому подкатил дед. Узнав о возвращении домой Подтыкайловых, она тотчас бросила свои дела и, вытирая о фартук руки, помчалась навстречу.

На другой день утром появился Ванька Кусуров, остановился на пороге, радостно гаркнул:

— С прибытием вас!

Друзья обрадовались встрече и Долго сидели в тени за домом, рассказывая друг другу, как жили они все это время. Потом Юра сказал, что видел вчера Лелекина, но говорить с ним не говорил и предложил сходить вдвоем. Кусуров согласился, но не сейчас, а позднее.

— Ты знаешь, как Лелекин за мать и сестру мстил?! У пяти машин все колеса шилом истыкал. Немцам драпать нужно, а уехать не могут. Так и удрали пешком. В одной легковушке он отверткой радиатор изуродовал, на прицепе уволокли. Только теперь Лелекин тихий стал. Говорят, это от нервного потрясения у него…

— Школа-то вся сгорела?

— Почти, но ее уже ремонтируют. Все наши ребята помогают. Ты придешь?

— Конечно!

— Кроме того, мы в колхозе работаем, в овощеводческой бригаде. Землю готовим под посадку капусты и огурцов. За это нас кормят.

На крыльце появилась Ксения Захаровна, позвала ребят:

— Идите к столу, картошка сварилась.

Кусуров замялся, но она прикрикнула на него, и он покорно вошел в избу вслед за Юрой…

С каждым днем фронт удалялся на запад. На душе у людей становилось светлее. В освобожденных районах налаживалась прежняя жизнь. Дети во всем помогали взрослым. Никого не приходилось уговаривать, убеждать. Все работали, не считаясь ни со временем, ни со здоровьем.

Юра заметно подрос. Военная форма стала ему маловата. Да и пообносилась давно. Бабушка не раз штопала ему и гимнастерку и брюки.

Обычно Юра спал очень крепко. Быстро засыпал. Только один раз никак не мог уснуть, ворочался с боку на бок. Задремал перед утром и увидел во сне отца. Весь перебинтованный, в шинели, отец сидел в окопе с автоматом в руках. Сверху на каску сыпалась земля. Отец поднял голову, увидел Юру, протянул к нему руки. Счастливый Юра прыгнул отцу навстречу и… тут же проснулся! После этого сна он уже совсем не мог заснуть. Встал, тихонько оделся и пошел к своему дому помогать деду Макару строить сарай. Неделю назад дед привез откуда-то старые доски и начал из них сколачивать стены. Юра, конечно, помогал ему. Дед всегда приходил рано, чуть свет, но сегодня его еще не было, и Юра стал выдергивать из досок ржавые гвозди, выпрямлять и складывать в старый солдатский котелок.

Солнце поднялось уже высоко, а деда все не было. Заболел, что ли, подумал Юра и услышал, как скрипнула за его спиной калитка. Юра оглянулся. Но вместо деда перед ним стояла сияющая бабушка с каким-то незнакомым улыбающимся майором медицинской службы.

— А ну, солдат, доложи, как твои дела? — обратился к Юре майор.

Юра невольно подтянулся, козырнул, как бывало.

— Все в порядке, товарищ майор… — и вдруг обмер. Из-под офицерской фуражки на него смотрели родные, отцовские глаза. Да, да! Это был он, он!

— Па-а-пка! — Юра пулей бросился вперед.

— Сынок мой, родной!..

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Скорый поезд Караганда — Москва мчался в Москву.

Запоздалое октябрьское солнце выглянуло из-за синей дымки, скользнуло по вершинам гор, отразилось в белизне первого снега. Утро просыпалось свежее, бодрое, приветливое.

Около окна вагона стоял стройный молодой человек лет тридцати. Его седая голова была удивительно белая, как первый снег за окном. Молодой человек задумчиво смотрел на солнце, горы и о чем-то сосредоточенно думал.

Это был первый секретарь Целинного крайкома комсомола Юрий Георгиевич Подтыкайлов. И думал он о своей жизни. Невольно вспоминал тяжелые годы войны. Нет, не все получается, как мечтаешь. Не вернулся с войны Иван Бондаренко. Не испытала материнского счастья Маринка. Возвращаясь с боевого задания, погибла в партизанских лесах. Выследили гестаповцы Михалыча. Принял он смерть на фашистской виселице…

Поезд, замедляя ход, катил под уклон. Мимо прошел проводник, весь какой-то кругленький, веселый.

— Все смотрите? Я вот чайку сейчас заварю. Любит его народ, ой как любит! — и удалился с желанием сделать людям приятное.

Почему этот проводник напомнил Юрию Георгиевичу безногого Федота, передавшего ему «лимонки» и два незабываемых сухарика? О, память, память, как благодарить тебя…

Его тоже не забудут. Через, двадцать лет ветераны 40-й армии разыщут Юрия Подтыкайлова. Из украинского города Нежина придет волнующее письмо от генерала в отставке Степана Ивановича Черныха. Слова привета прилетят из Житомирской области от Петра Смыка. А затем встречи, встречи…

Из купе, потягиваясь, выглянул Миша Довжик, бригадир первой целинной комсомольско-молодежной бригады совхоза «Ярославский».

— Что, не спится, Юрий Георгиевич?

— Не спится.

— И мне тоже. Лежу всю ночь, ворочаюсь, а сон не берет. Неужели в столицу едем, в Кремль, на съезд партии. Даже не верится!

Миша задумался.

— Сам себя спрашиваю, а заслужил ли я право быть делегатом на этом съезде? Ведь есть же люди, которые лучше меня работают. Не хочу думать, что меня избрали по ошибке или по чьему-то настоянию…

— Нет, дорогой Михаил Егорович, ошибки нет. Ты заслужил это право, и пусть совесть не мучает тебя. Я говорю правду, можешь мне верить.

Миша облегченно вздохнул. Разве мог он предполагать, что его скоро представят к званию Героя Социалистического Труда, а его первая целинная палатка будет установлена в Центральном музее Революции СССР.

…Москва торжественно встречала делегатов XXII съезда КПСС. Всюду музыка, цветы, улыбки.

В один из дней делегатов съезда приветствуют пионеры. Они заполняют проходы, балконы, сцену. Звучат приветственные слова. В руках пионеров яркие красные галстуки. Их повязывают делегатам съезда.

К Юрию Георгиевичу подбегает маленькая, сияющая радостью пионерка. Он наклоняет к ней голову. Он не может оторвать глаз от красного галстука. Он взволнован. Девочка старательно повязывает ему галстук и вдруг вздрагивает. Вздрагивает от слез. На ее руках — его слезы.

Она с удивлением смотрит на молодого поседевшего человека. Что с ним? Почему он улыбается и плачет?