Аркадия - Лорен Грофф

Он нужен нам, Ханна, говорит Эйб. И не то чтобы я уже не слышал этого в его дыхании.

Ханна вздыхает и крепче сжимает руку Кроха, и это все, что остается, потому что на колени к ней взобраться нельзя.

Да ладно, говорит Крох, просто расскажите, и все.

Эйб говорит: Извини, что мы втягиваем тебя в это, но приспешники Хэнди уничтожат сейчас то, что мы рассчитывали пустить на пропитание в следующем году. Зимой кое-кто из нас в Бизнес-подразделении решил вложить деньги в высококачественные семена марихуаны, которая поспеет как раз в июле, ко Дню Кокейн. Те аркадцы, что ушли, согласились распродать ее во Внешнем мире. Это довольно масштабный сговор, мы назвали его Шмальплот.

Крох молчит, но его разочарование в родителях мечется по комнате пойманной птицей.

Послушай, говорит Ханна. Мы знаем, что это неправильно.

Я бы выразился иначе, говорит Эйб. Незаконно всего лишь.

Нам пришлось взвесить риски, говорит Ханна. Мы не пошли бы на это, если б не были так бедны. Мы уже два года не платим за семена. И еще эти новые гребаные проекты, которым Хэнди дал зеленый свет, Школа акушерок Астрид в Теннесси и дурацкий тур “Певцов Сирсенсиз”. Господи, этот Хэнди навел бы сначала порядок в собственном доме. Мы все в долгах. Мы умрем с голоду, если не сделаем этого, говорит она и вцепляется огрубелыми пальцами в простыню, на которой сидит.

Крох хмурится. А что же Гараж? И наша керамика? И труд по найму? И продукты, которые мы производим? Должен же быть какой-то другой способ.

Всего этого и близко недостает, говорит Ханна. И к тому ж Кайфуны, Куры и все эти Беглецы! У нас перебор ртов, которые нужно кормить. У нас нет выбора. Я лучше рискну и в тюрьму сяду, чем дам детям голодать.

Аминь, говорит Эйб, и родители обмениваются взглядом, который смущает Кроха до дрожи. Секс – это смерч, который обрушился на него с год назад. Это свист, высоковатый для человечьих ушей, и однажды утром он проснулся собакой. Теперь он натыкается на это повсюду, особенно там, где оно отвратно: в разбухших, словно огромная молочная железа, сочащихся влагой марлях на Соевом молокозаводе; в скольжении вил по компосту, напоминающем полумерзкий механизм полового акта. И сейчас это здесь, в румянце его отца, когда он смотрит на Ханну, в том, как светится уверенностью ее лицо.

Ты нужен нам прямо сейчас, малыш, говорит Эйб. Мы с мамой решили самую большую плантацию сохранить в тайне от Титуса, Смак-Салли, Хэнка и Хорса. Именно потому, что случилось сегодня.

Даже чертов Титус, с горечью говорит Ханна, и Крох вспоминает, как жарко Титус внимал Хэнди, сразу после вертолетов, как освещал его луч надежды.

Но, говорит он, я еще мальчик.

Ты мальчик, который отлично бегает, говорит Эйб. Крох старается не глянуть на ноги отца и терпит неудачу; наваливается привычное чувство вины, больное, липкое. Но Эйб еще не закончил:…доберись туда первым и сделай все, чтобы они не нашли. Скажи, что ты там уже был, все осмотрел, и там ничего нет. Издай клич дикого лося, что-нибудь в этом роде. Прогони, шмякни камнем по голове.

Никакого насилия, говорит Ханна.

В коридоре слышится шарканье, и они смолкают, дожидаясь, чтобы тот, кто там шаркает, прошел мимо. Крох, милый, я не стану заставлять тебя делать то, что тебе неприятно, шепчет она. Если ты скажешь “нет”, я сама кинусь туда со всех ног, но в отличие от тебя я не знаю тайных тропок в лесу. Ты проворный и умеешь бегать неслышно. Но ты должен знать, чем нам грозит это дело. Если поймают, нас могут посадить – или с позором вышвырнут из Аркадии. Выбор за тобой. Мы всегда будем любить тебя, что бы ты ни решил. Мы уважаем то, что велит тебе твоя совесть.

Ее голос противоречит тому, что она говорит. В нем напряженность. Это невыносимо. Что ж, ладно, говорит он.

Хорошо, выдыхает Эйб. Это островок в ручье к северу от Верды. Она про Шмальплот все знает и сочувствует нам. Поспешай изо всех сил, но не по нахоженным тропкам, и когда Ханна дойдет туда, она сменит тебя на вахте. Ты готов?

Нет, думает Крох.

Готов, говорит он.

Беги, говорит Эйб.

* * *

Крох бежит. Костер на Овечьем лугу дымит вовсю. Должно быть, одну плантацию уже разгромили. Минует палатки, где живут те, кто не смог найти койку в лагерях, которые в последний год расплодились по лесу; минует запахи полей, сортиров, компостных куч. Он слышит, как люди ломятся через лес, неуклюжие огры. Крох знает оленьи тропы. Он проникает, невидимый, дальше всех. После пережитого шума древняя сторожкая тишина леса придавливает, и тогда он сосредотачивается на движении своих ног, позволяя деревьям проноситься мимо себя. Вспугивает журавля в озерце, гонит белые хвостики оленей вскачь через бурелом. Еще несколько миль, и, замедлив ход, он видит остров, выплывающий из потока. Только перебравшись на него по пояс в воде и сделав несколько шагов вглубь, различает участок, с востока удачно прикрытый деревьями. Ханна знала, что поисковые вертолеты полетят с военно-морской базы на западе или с сухопутной базы на юге.

Сердце перестает колотиться, Крох смывает с груди и плеч засохшую грязь, находит привязанное к дереву ведро и, чтобы убить время с пользой, поливает посевы.

Потом он прячется в холодной выбоине между ив и вглядывается в ту сторону, где Аркадия. Ничего не видно, не слышно, кроме обычных звуков леса, утихающего после того, как его потревожили. Жирный инверсионный след струится над головой. Ондатра рисует в воде две тонкие линии. Через некоторое время он поворачивает голову и смотрит в сторону коттеджа Верды, от которого поднимается тонкая струйка дыма.

С Вердой Крох знаком целую вечность, с шести своих лет. Прежде чем освоиться с просторами этого леса так же, как со своим собственным тельцем, он не раз терялся в блужданиях. Старуху он встретил однажды вечером, когда разошлась внезапно снежная буря и быстро стемнело. Одну красную рукавичку он потерял, сунул обе руки в другую и держал ее перед собой, как фонарик, освещающий ему путь. Но лес был голоден в ту ночь, он хотел съесть его. Крох тащился сквозь снежную пыль, сквозь тьму. Наконец учуял спасительный древесный дым и, следуя ему, прибрел к низкому каменному домику, который стоял на краю поля. Он стучал и стучал. Дверь раскрыла та самая ведьма, что прошлой весной привиделась ему в темном лесу,