Долг наемника - Евгений Васильевич Шалашов

и поесть не кулеш или супчик, сваренный из собранных по дороге трав и корней, а навернуть кусок баранины в чесночной подливке, или холодную телятину со специями и овощами. Впрочем, соглашусь на свинину и гороховое пюре. Главное, чтобы это была не каша! Хотелось еще отведать свежего пирога с какими-нибудь ягодами, запивая его не кипяченой водой, а квасом. А, ладно, что предложат, то и буду есть. Еще — посидеть за настоящим столом, а не держать миску на коленях, словно бродяга.

Я не очень удивился, узнав, что вся наша компания мечтает о том же. Даже цыгане, привыкшие к кашам да кулешам, хотели чего-нибудь вкусненького.

Посему, мы решили перекусить, а потом уже искать ночлег. Обычно, свободные комнаты есть и в трактирах, и на постоялых дворах. Ну, а дальше нам предстояло расстаться. У цыган в Швабсонии свои дела, а у нас с господином магом свои.

Выбор трактира доверили мне. Я не стал долго думать, а остановился на том, у которого были чистые, сияющие свежей побелкой стены, а из кухни пахло не протухшей рыбой, а чем-то вкусным. Разумеется, чтобы была коновязь и поилка со свежей водой для лошадей.

Как только мы уселись, подбежал юный официант. Смерив удивленным взглядом странную компанию — солидный мужчина в старомодном, но дорогом дорожном камзоле, немолодой солдат, не снимающий кирасу даже в трактире, а еще старый цыган с цыганкой в ярких лохмотьях. Но в трактирах еще и не то видывали. Скользнув по нам взглядом и, оценив платежеспособность, паренек выбрал главного — нашего мага.

— Если господин пожелает, могу подать наше лучшее блюдо — почки теленка с гарниром из репы. Есть свинина. Есть парная телятина.

— Печень есть? — перебил я парня, пытавшегося пересказать все меню.

Давно бы пора давать клиентам лист бумаги с перечнем блюд. Сколько бы времени сэкономили! Ах да, большинство посетителей все равно неграмотные.

— Есть печеночные котлеты, есть печень куриная, свиная, — снова начал перечислять официант.

Ну, ничего себе! Похоже, это точно город, а не деревня, коли такое изобилие.

В конечном итоге решили, что возьмем по куску свинины на ребрах, печеночные котлеты и гороховое пюре. Хлеба нам принесли целую корзинку. Вино, шнапс, пиво — этого было вдоволь, но кваса не оказалось. Маг заказал бутылку хорошего вина, цыгане ограничились пивом, а я, слегка загрустив, уже решил, что придется довольствоваться свежей колодезной водой (обычно, так и бывало), но паренек предложил:

— Для господ, не употребляющих вино и прочее, есть кава.

— Кава! — обрадовался я. — Тащи. И чашку побольше!

Все было изумительно вкусным, и мы уминали за обе щеки. Но видимо, я рано обрадовался. Если все хорошо, то значит сейчас произойдет какая-нибудь пакость!

В трактир ввалилась шобла мужиков, человек шесть. Судя по запаху своего и лошадиного пота, это были не то возчики, не то гуртовщики, перегонявшие скот из одного города в другой и, не озаботившиеся перед приходом в трактир ни помыться, ни поменять одежду.

Крепкие, уже выпившие парни, разговаривали нарочито громко и жизнерадостно ржали. Видимо, недавно получили деньги за работу, теперь «обмывавшие» и завершение трудов, и саму оплату. Как водится, заказывали много шнапса и пива, а на закуску взяли лишь миску мелкой жареной рыбешки. (Не то караси, не то окуни. Нет, караси с окунями покрупнее будут. Видимо, пескари или еще что-то в этом духе, не силен я в речной рыбе. Да я и в морской не силен. Палтуса от камбалы отличу, и то хорошо.) Все правильно. Если тебе хочется «душевно» выпить, то нужна закуска, а не еда. Есть они дома будут, а здесь так — выпить-закусить. А рыбешка пахла очень даже ничего. Да что там, очень даже вкусно пахла. И мне захотелось отведать жареной рыбки, но ее названия я не мог вспомнить, а спрашивать было неудобно.

Мужики потихонечку надирались, рассказывая друг другу какие-то истории, время от времени разражаясь хохотом. Словом, все, как положено.

Наверное, мы бы просто все доели-допили, да и ушли, постаравшись избежать скандала — успеть к тому времени, когда мужиков не начнет окончательно «развозить» и они не начнут искать приключений на свою задницу (или на чужую голову). Шесть мужиков — это не много, тем более, для наемника Артакса. Но для землевладельца, сопровождающего придворного мага в важной миссии, трактирная драка совсем ни к чему. Удивляюсь, но за последнее время я стал гораздо спокойнее и мудрее, не то, что в прежние времена, когда не задумываясь, лез в любую драку. Не иначе, начал-таки взрослеть. Да и пора, к пятидесяти-то годам, а не то можно умереть от старости, оставаясь подростком (впрочем, кого этим удивишь?).

Подспудно я ожидал, что пьяные возчики начнут приставать к цыганке («Эй, красавица! Выпей с нами! Не хочешь, что ли? Чё, нос воротишь, шлюха драная!»), но один из них, обратил внимание на Зарко.

— Глядит- твою! — громко хмыкнул мужик. — И этот, который цыган, здесь! Ишь ты, конокрад, а пиво жрет, как порядочный! Эй, конокрад, ты чё тут забыл? Ну-ка, вали отсюда, пока я добрый.

— Зарко, ты что, и тут отметился? Когда и успел? — удивился я.

— Эх, баро, — с легкой грустинкой отозвался цыган. — Ты что, не знаешь? Ежели цыган, то обязательно конокрад! Я в Швабсонии еще ни одного жеребца не свел! Клянусь!

Ишь, жеребца он не свел, а про кобылу, или мерина ничего не сказал!

Эх, да простит меня читатель, но в мою голову сызмальства было вбито, что конокрад — это не обязательно цыган, а вот цыган — это непременно конокрад. Нет, мне попадались и «неправильные» цыгане, служившие когда-то вместе со мной в армии — ремесленники, оружейники, коновалы. Лучшие лошадники, умевшие вылечить любую скотинку от любой хворобы, кроме смертной. Но все равно, даже мой полковой коновал (отличный малый!), однажды украл кобылу у нашего маркитанта и продал ее втридорога нашему же, полковому капеллану. Я потом еле-еле спас его от петли. (Нет, не капеллана, разумеется, а конокрада. А капеллан потом долго бился головой о стенку, причитая — мол, а на кой черт ему лошадь, да еще за такие деньги? Черт попутал, не иначе! Если епископ о том узнает, места лишит, к чертям собачьим!)

Я стоял, грустно взирая на разбушевавшегося Главнокомандующего герцога Эзеля, изображая на морде вселенскую скорбь. Старик же мерил мелкими шагами пространство шатра и ругался, сообразно направления. Слева направо у него были проходимцы, прохвосты и канальи, а справа налево — идиоты, мерзвавцы и сволочи. Он даже меня обозвал молокососом, юным слюнтяем,