Бестиарий - Иван Наумов

Лека был единственным близким родственником Петера в Германии. Остальные братья, дядья, племянники не спешили уезжать из Козмета[19] так далеко, худо-бедно обустроили дела дома или подались в Албанию. Бестолковый простоватый шофёр три года как перебрался в Цвайбрюккен под крыло Джака Уштара. Лека стал для Петера нитью, вновь связавшей его с оставленной давно и без сожаления, полузабытой, но всё-таки родиной.

Лека так и замер с поднятой рукой, удивлённо глядя на острую мушку направленного ему в грудь пистолетного ствола.

— Не надо было тебе трогать эту Свинью, кузен, — сказал Петер и спустил курок.

Лека вздрогнул. Накрыл ладонью незаметное отверстие на уровне сердца, как будто выражая признательность. Озадаченно посмотрел на Петера, и вдруг, словно лишившись разом всех костей, осел на пол бесформенным кулем.

— Вот так, — сказал Петер устало.

Обойдя стол и переступив тело Леки, он заглянул в лицо Везунчику. Тот еле заметно дышал, быстро и мелко, как мышь на лабораторном столе. Петер выстрелил ему в лоб, скалясь от ярости. Из-за этого червяка, из-за его ядовитых речей, из-за дурацкого талисмана погиб Лека.

Француз мёртвой хваткой зажал в кулаке серебристую тушку Свиньи. Петер дошёл до тумбочки и достал оттуда плотный бархатный мешочек, небольшую жестяную коробочку и пассатижи. Минуты две ушло на то, чтобы инструментом выковырять из непослушных пальцев француза блестящую фигурку.

Ни при каких обстоятельствах не дотрагиваться до талисмана, неужели так трудно было запомнить главное правило Процедуры, Лека? Что же ты наделал, кузен?

Растянув завязки мешочка, Петер положил в него пассатижами Свинью. Стянул витой шнурок, обмотал его тугим узлом вокруг горловины. Мешочек идеально вошёл в жестянку. Яркий узор на крышке и по стенкам, изысканная надпись: «Музей волшебных фигур Гюнтера Фальца». Поверх декоративного замка-защёлки Петер наклеил цветную полоску скотча с той же надписью. Процедура предусматривала все мелочи. Лека-Лека, надо было просто следовать Процедуре, и мы уехали бы отсюда вместе.

Половину тумбочки занимали пишущий видеомагнитофон и устройство слежения, объединяющее в одну картинку и шифрующее запись с четырёх камер, развешанных по углам контейнера. Петер нажал на кнопку «Стоп» и включил обратную перемотку. Зашуршала лента, противно задребезжала пластмассовая скобка, закрывающая кассетный отсек.

Дохнуло ветром — будто кто-то прошёл за спиной. Некому тут быть, напомнил себе Петер, борясь с желанием развернуться и проверить. Некому. Местным платят достаточно, чтобы свет не застили, а больше некому. Наваждение, морок от проклятых фигурок.

Лента с глухим ударом домоталась до упора. Кассета выехала Петеру в ладонь. «Титаник». С новомодными голограммами, никаких неаполитанских подделок. Случись кому проверить, он найдёт там ровно то, что написано: эпическую драму о тонущем пароходе и гибели людей из-за отсутствия правильной процедуры спасения. Лишь в конце, после финальных титров, обнаружится лишний кусок ленты длиной около часа, но там ничего не будет — только рябь и шуршание.

В другом отделении тумбочки топорщилась жёсткими складками кожаная одежда, и стоял собранный мотоциклетный рюкзак, набитый всяким хламом, вполне соответствующим стандартному дорожному набору «ночного волка». В основном отделении нашлось место и для талисмана, и для кассеты. Прятать никогда ничего не надо.

Петер переоделся, превратившись из лощёного импозантного здоровяка в недружелюбного громилу. Беспечный ездок, каких тысячи колесят туда-сюда по скоростным автобанам.

Выйдя из контейнера, Петер вытянул за собой толстый провод питания и отсоединил провода. Лампы дневного света потухли, и ещё несколько секунд гнилостное сиреневое свечение позволяло разглядеть контуры стола, стульев и лежащих тел.

И вот тогда-то Петер увидел своими глазами белёсое привидение, угрожающей коброй поднявшееся над распростёртым в кресле Огюстом. Сгусток тумана, уплотнение воздуха, мутный негатив человекоподобной тени с колышущимися парусами рук, округлым облаком лица.

Там ничего нет! Петер отступил назад, споткнувшись о порог, не в силах отвести взгляд от нацеленных прямо на него тёмных провалов глаз.

Ухватился за тяжёлую створку двери, закрыл её, зафиксировал запоры, потом захлопнул вторую — до последнего глядя в пустое нутро контейнера. Туманная тень так и реяла над мёртвым французом. Только когда тяжёлый засов окончательно запер контейнер со всем содержимым, Петер разжал зубы.

Дрожащими пальцами нашарил в кармане ключи и телефон. Мучительно захотелось чего-то крепкого — запить страх.

У боковой стенки контейнера стоял поблескивающий хромом мотоцикл «БМВ» с немецкими номерами.

Петер набрал короткий местный номер.

— Можно закрывать, — сказал он.

Пояснений не потребовалось — Процедура была согласована заранее.

Через пару минут на коптящем дизелем подъёмничке подъехал неразговорчивый пожилой сторож. Петер отдал ему ключи от минивэна. Сторож привёз сварочный аппарат.

Пока Петер выкатывал мотоцикл и обустраивал рюкзак в седельном ящике, зашипел и заискрил плавящийся металл. Полчаса — и контейнер будет герметично заварен. Затем маркирован таким образом, чтобы веки вечные никто не заинтересовался его судьбой.

Наверное, от пережитого испуга Петеру вдруг захотелось сказать старикашке что-то злое, пригрозить, чтоб держал язык за зубами, но он, конечно удержался. Здесь все и так знали, что как делать, и умели молчать.

— Спокойного пути, — единственное, что произнёс сторож. По-албански, с отвратительным французским акцентом.

Петер махнул в ответ перчаткой. Мотоцикл басовито рыкнул и покатил седока к воротам хранилища.

Выйдя на основную дорогу и отъехав километров двадцать, Петер притормозил, вынул из телефона сим-карту, сломал её пополам и утопил в придорожной канаве.

Вставив другую, набрал Бюро. Джак Уштар называл головной офис на немецкий манер и приучил к этому подчинённых.

Несмотря на раннее время, — до шести утра оставалось минут двадцать, — трубку сняли почти сразу.

— «Аллес Гут Логистик», чем можем быть вам полезны? — безукоризненно немецкий женский тенор на том конце провода был дружелюбно вежлив.

— Это Петер. Пронар[20] на месте?

Заиграла-забаюкала электронная мелодия.

— Руай у телефона.

— Доктор? А Джак у себя?

— Он занят. Не в Бюро, — голос у доктора Руая был запоминающийся, надтреснутый, словно поскрипывало сломанное сливовое дерево. — Как дела, гуляка?

Петер огорчился — хотелось доложить об успехе пронару лично, а тут посредник нашёлся. Петер рассердился — не любил, когда кто-то ставит себя выше других и допускает такие вольности. Гуляка!

Но Руай и стоял выше — правая рука пронара, особый человек, советник и помощник. Ему не нагрубишь — себе дороже. Не стоит забывать, из чьих рук пилюли принимаешь.

— Где я могу его найти?

— Он занят. Не в Бюро, — бесстрастная констатация факта: у пронара дела, и не стоит по телефону трепаться о его местонахождении.

— Спасибо, доктор! — Петер представил себе, как с размаху засаживает кулак Руаю под дых, и сразу полегчало. — Увидите Джака — скажите, скоро буду!

И, не дослушав удивлённого восклицания доктора, нажал на сброс.

Через сорок километров извилистая дорога влилась в широкое шоссе с разделённым движением. Дальнобойщики уже проснулись, и с каждого въезда на трассу вползали гружёные фуры. Постепенно нарастал поток легковушек: спешили к местам службы менеджеры, инженеры, банкиры, повара, госслужащие — целая прорва людей, намертво привязанных к своему ежедневному расписанию. Одинокий мотоциклист затерялся среди них маленькой чужеродной пылинкой.

На объездной Метца Петер остановился на заправке, пополнил бак и выпил чашку «бочкового» немецкого кофе со свежим хрустящим сэндвичем. Стоило разобраться, куда ехать — Процедура не предусматривала отсутствия Джака на момент возвращения Петера. Только лично, только в Бюро, с глазу на глаз. Можно бы и подождать возвращения Джака, но груз в рюкзаке тяготил Петера, как будто это была тикающая бомба. «Промедление смерти подобно», всплыла откуда-то напыщенная книжная фраза.

Решившись, из тесного кармашка потрёпанного бумажника Петер мизинцем выудил маленькую костяную пуговицу. Пуговицу с пиджака пронара, оброненную вечность назад на какой-то вечеринке и поднятую заботливым помощником. Тогда наутро Петер позабыл о ней, а, наткнувшись пару месяцев спустя, так и оставил у себя. Теперь он крутил её в пальцах, собираясь с духом.

Дорожный люд сновал вокруг, торопясь, торопясь, торопясь — у мельтешащих человечков была спокойная ночь, они выспались и набрались сил, чтобы целый длинный день спешить и суетиться, решать свои никчёмные проблемки и выполнять никому не нужные обязательства. Петер с отстранённым любопытством разглядывал их бодрое броуновское движение между прилавком, кассой, свободными столиками, стойками с утренними газетами, жвачкой и шоколадками.