Исповедь на подоконнике - Ева Таксиль

нервно провел по коленям в струящихся коричневых брюках, украденных у Есенина, и кивнул. Его изнутри распирало чувство такой гордости, такой благодарности за то, что есть у него в жизни такой человек, человек-история, за каждым повтором которой интересно наблюдать. И художник обрадовался еще больше, поняв, что сможет сделать так, чтоб сюжет не свернул в бездну отчаяния и бесконечной тоски.

— Когда есть человек, на которого можно опереться, меньше становится того, из-за чего придется опираться. — пробормотал наконец Ваня.

Чехов протянул ему руки и обнял. Так крепко, так только мог. Упускать такую искорку нельзя, и Женя молча осознавал, что даже если весь мир будет погибать, то они с Есениным будут стоять рука об руку. Они же лучшие друзья, нет во вселенной ничего, что может их разделить.

«Я всегда буду рядом», — пронеслось в кудрявой темной голове.

«Я всегда буду на твоей стороне», — прозвучало в рыжих вьющихся волосах.

Коровьев повернул ручку. На шатающихся ногах он забрел в комнату и остановился, глядя на Базарова. Тот заулыбался и подскочил к товарищу, его красивое лицо, крепкое тело выделяли будто единственные лучи солнца, видные за тучами.

— Адам, я только хотел к тебе пойти. Друг, что с тобой в последнее время? Ты такой бледный. Расскажешь? — он поставил руки на плечи товарищу и очаровательно улыбнулся ему в лицо. — Понимаешь, на учебе завал полнейший, с Алиной еще нужно время проводить, вот не мог секунды найти, чтоб ты мне все мог объяснить. Впервые тебя вижу таким, хочу, чтоб ты счастлив был, ты же мой лучший друг! Садись, я чай сделаю, и мы с тобой…

— Я люблю Алину. — тихо произнес музыкант, шатаясь. — И она меня.

Глаза Адама были пусты, кожа бела как снег, а спутавшиеся волосы ударяли по плечам. Витя отшатнулся, наткнулся спиной на стул и схватился рукой за шкаф. Он побледнел и запрокинул голову наверх. Базаров схватился руками за лицо, и из горла вырвался сиплый и пустой стон:

— Нет!

Базаров закачался, начал ходить по комнате, из глаз текли хрустальные слезы, он хватался за мебель, а в один момент истошно закричал, падая на кровать. Перед глазами стояла тьма, в горле застыл комок, мешавший нормально дышать. Боль нарастала с каждой секундой, невозможно было смотреть, куда идешь, все тело болело. Он поднял красное лицо на Коровьева и закачал головой. Взгляд его сменился. Вместо друга стоял предатель, жестокий и мерзкий человек, разрушивший самое ценное в жизни Вити.

— Базаров, я не мог совладать со своими чувствами. Но, друг, все же хорошо, да? Вы не встречались, у меня с Алиной ничего не было… — успокаивая себя, прошептал Адам.

— Нет… — протянул медик. — Мы встречались. Она просто попросила меня не говорить никому.

Коровьев отшатнулся и ударился о дверь. Он устремил пустой взгляд в воздух, челюсть его тряслась, дрожали и руки. Ноги налились каким-то свинцом, Адам втянул воздух ртом, закрыл глаза ладонью и закачал головой, стремительно зашептал что-то невнятное. Все в миг упало. Парень увел девушку у своего лучшего друга, у самого близкого, можно сказать, человека в мире.

— Витя… я не знал… — через глубокие вздохи сказал он, переводя нервно бегающие глаза на рыдающего на кровати Базарова.

— Ты знал, что я ее люблю. Зачем, зачем ты сделал это? Как ты мог? — слетел с места медик и бросился к товарищу. — Ты мерзавец, ты предатель! За что ты так со мной, скажи? Что я сделал тебе плохого? За что ты мстил? Что у вас сней было, почему?

— Ничего, Витя, пойми… Мы не целовались, ничего такого. — он выждал секунду и продолжил. — Я не могу врать тебе больше. Она сидела на всех моих репетициях, давала мне воду, обнимала, когда я подходил уставший, мы гуляли, упали в воду, и она грелась в моей рубашке, гладила мои щеки. Но у нас не было ничего такого, Витя.

Базаров закричал, ударил рукой по шкафу, затрясся, неконтролируемо водя руками, схватил Коровьева за футболку на секунду, уткнулся лицом в руки. Он весь дрожал, плакал и кричал обрывки фраз.

— Как ты не понимаешь? Это еще хуже! Она изменила не телом, а душой, это еще страшнее. Как ты мог, Адам, мы же друзья… Как ты посмел поступить так, что ты наделал? Она была самым ценным в моей жизни, а ты… ты уничтожил все живое во мне! Тебе было просто скучно, да, Коровьев? Чудовище, я ненавижу тебя. — он отлетел назад, поставил руки на подоконник и заплакал еще сильнее.

— Витя…

— Замолчи! Я не хочу слышать твой голос! Был бы на твоем месте посторонний человек, я был бы спокоен, но ты мой друг! Нет, как же я был глуп. Любовь — пустота, счастье — мираж… И, самое главное, дружба — обман. Нет никакой дружбы. Она изменщица, это понятно, но ты виноват не меньше, потому что ты даже не задумался, что я ее люблю! Весь мир крутится вокруг тебя, да? Твои чувства очень важны, драгоценны, я бы сказал, а мои никому не нужны? Как же я тебя ненавижу! — Базаров носился по комнате, врезался в шкафы, он не видел ничего на своем пути, он просто кричал. — В этом доме я познал искренность, я узнал, каково это ничего не стесняться, но ты! Ты разрушил все! Я, как дурак, смотрел на вашу «дружбу» с Алиной, верил ей, верил, черт, тебе! Сейчас я узнал всю правду жизни, спасибо, дружище! — Витя кинулся к Адаму, схватил его за рубашку и толкнул к двери, сильно ударив по ней. — Ты никогда больше не будешь мне другом. — он откинул фигуру Коровьева в сторону, уткнулся локтем в шкаф и зарыдал.

Музыкант прорычал и указал дрожащим пальцем на Витю. Он не следил за тем, что говорил, совсем не придавал смысла своим словам, Адам хотел защититься.

— Это ты виноват! Если бы ты давал ей достаточно любви, этого не случилось, ты слышишь? Я не знал, что вы встречаетесь! То, что парни соперничают за девушку, это нормально! Это все твоя вина! — он не успел произнести последнее слово, так как дверь резко открылась, и Коровьев отлетел на коленях на пол, ударившись.

— Закрой рот, Адам, ты перегибаешь! — Есенин и Чехов переглянулись и кинулись к рыдающему у шкафа Вите. — Ты как?

— Базаров, мы с Ваней знали все это уже три дня. Ничего не говорили, потому что Коровьев сам пообещал.

Адам перекатился на спину посреди комнаты и закричал, рыдая и поджимая ноги.

— Превосходно, Адам! Так держать! — рявкнул Витя. — Ребят, ребят,