Шалва Амонашвили и его друзья в провинции - Борис Черных

Меня и Сырова охватило ожесточение, мы не переставали стрелять, пока пушка не откатилась от горящего сарая и не прибежали ребята из расчета, которые сменили нас. Потом командир орудия Фатахов рассказывал, что дежурившие у пушки ребята были напуганы внезапным появлением немецких танков, которые открыли огонь по деревне с близкого расстояния.

Вдруг немецкая колонна остановилась, замерла. Мы продолжали расстреливать танки в упор. Немцы стали бросать свою технику и разбегаться в темноте.

Признаться, в пылу боя я на какое-то время потерял управление батареей, а когда бой стал утихать, немного успокоился и прежде подумал: а как ведут себя в этом аду другие расчеты? Целы ли люди? Стал осматриваться кругом: ближние расчеты на местах и продолжают вести огонь. В суматохе боя один наш танк, разворачиваясь возле горящего дома, зацепил «Студебеккер» и, помяв ему переднюю часть, вывел его из строя. Но мне в это время было не до него. Хотя бой и утихал и немецкие танки были брошены, а многие подбиты, но немцы были рядом и опасность существовала.

На другой стороне дороги находилась еще одна наша пушка и танк, надо было выяснить, целы ли они. Разгоряченный боем, не думая об опасности, я перескочил через дорогу, побежал мимо немецких танков к орудию Терентьева. Еще издали я увидел, что пушка цела и там копошатся люди. Лейтенант Куценко доложил, что ими подбито восемь немецких танков. Все они стояли рядом с подбитыми боками. Потерь в расчете не было. Наш танк также был цел и невредим. Я успокоился и решил возвращаться обратно. Вызвался меня сопровождать заряжающий Гридин. Во время боя ему замком защемило палец, и боец оказался там мало полезным. На обратном пути мне пришлось вторично проходить мимо лежащего в кювете вниз лицом немца, перед которым был ручной пулемет. Немец лежал в хорошем дубленом полушубке и меховой шапке. Проходя первый раз мимо этого немца, я подумал, что он убит, и спокойно перешагнул через него. А на обратном пути сопровождающий меня боец, видимо, заинтересовался возможными трофеями и попытался перевернуть немца. Немец оказался живым, а в руке под собой держал браунинг. Видимо, затаился и ждал, пока все утихнет, чтобы в темноте исчезнуть Гридин отскочил от него, как ужаленный, из автомата выстрелил ему в голову, уже мертвого мы перевернули его, расстегнули полушубок и увидели, что это был крупный немецкий офицер – эсэсовец с крестами на груди.

На походе к Варшаве в 1944 году дедушку контузило. Потом он сильно огорчался, что не дошел до Берлина, ведь оставалось около 500 километров. В оставшуюся жизнь дед жил с одной почкой и двумя не вынутыми осколками снаряда. Сегодня деду было бы 81 год, но его уже нет. Зато со мной его фотографии, военные награды. И память, долгая, как вся моя жизнь.

«Частна роева жизни»

Мельников Антон

Что нынче счесть большим, что малым —Как знать, но люди не трава,Не обратишь их все наваломВ одних – не помнящих родства.

Каждый человек – участник истории. Он, по Л. Н. Тостому, проживает как бы две жизни – «частну» и «роеву», поэтому его не могли не коснуться ни война с немцами, ни Освенцим, ни ГУЛАГ. Нынешнее поколение молодежи, увы, думает, что фашизм исчез с лица земли и все раны, нанесенные им, зажили, нас все пережитое не касается. Касается! Вспомним строки А. Твардовского:

Но даром думают, что памятьНе дорожит сама собой,Что ряской времени затянетЛюбую быль,Любую боль…

Думаю ли я о войне, знаю ли я о ней? Да, Девятое мая в нашей семье считается светлым днем Памяти. Мы всегда идем в этот день на площадь Победы, к Вечному огню, дарим в этот день цветы неизвестным нам прохожим с медалями на груди. Я всматриваюсь в их лица, среди них мог быть и мой прадед.

В нашей семье бережно хранится портрет, на котором изображен человек в военной гимнастерке. Строгое лицо, умные глаза, волевой подбородок, это мой прадед Константин.

Самые сильные впечатления в моей, еще совсем детской, душе оставил рассказ моего деда Саши (я так называл его в детстве) о своем отце Константине Мельникове.

До войны он жил со своей семье на Западной Украине. Направлен был туда после окончания учебы, где в городе Дрогобыч работал первым секретарем райкома. Жизнь была трудной, становление Советской власти на Украине проходило тяжело. Банды бандеровцев бесчинствовали. Приходилось на ночь класть оружие под подушку. Началась война, прадеда сразу призвали на фронт политруком. Те немногие весточки, что получала семья, увы, не сохранились, все погибло в пожаре во время бомбежки.

Вскоре семья прадеда (жена и трое детей, одному из них было пять месяцев) – была эвакуирована на Урал. Эвакуация стала тяжким испытанием. С ней рядом шли горе, отчаяние, страх, смерть. Беда же, то застилающая горизонт черной гарью, то кружащая самолетом-птицей со свастикой на крыле, то обрушивающаяся шквалом немецких бомб, следовала по пятам. Прабабушка потеряла младенца в этом ужасе, он умер от голода и болезни. Но и на этом тяготы и лишения войны для нашей семьи не закончились.

В 1942 году пришло извещение – политрук майор Константин Мельников скончался в госпитале под Москвой от ран, похоронен в братской могиле.

Если бы война не унесла жизнь моего прадеда, если бы ее вообще не было, сколько бы он, как и все другие, смог сделать для своей страны, для своей семьи.

Слушая рассказы о прадеде, о прошлом своей семьи, я чувствую, что причастен к истории нашей страны. И это никогда не позволит мне забыть ее прошлое, пренебречь настоящим, не задумываться о будущем. Мне бы хотелось что-нибудь сделать для того, чтобы навсегда прекратились войны и трагедии. И тогда ни одной семьи не коснется большое горе.

За хлебом на ночь глядя

Михайлик Арина

Нередко приходится слышать: «Ах, если бы не было войны…». Как правило, эти слова произносят взрослые, но все чаше и чаще мы слышим их из уст ребят. А что такое война глазами детей, детей 40-х годов?

Попробую рассказать.

Начну с самого нежного возраста, когда ребенок живет в тихом, спокойном и добром мире. Младенец не видит войны, он ее чувствует. Чувство голода не дает ему покоя, но стоит попросить поесть, как тебя гладят по головке и просят потерпеть. Час, два, три, двенадцать, пятнадцать, а еды нет. Сутки – еды нет, голод не дает уснуть, дети плачут, плачут и засыпают без сил, а на следующий день – опять…

Ребята постарше видят войну немного иначе. Им тоже хочется есть, родители отдают свои небольшие обеды, но этого мало. Хлебные «довесочки» были детской радостью – ведь ели, в основном, картошку и капусту, да еще казавшиеся тогда вкусными соевые лепешки. И каждый день слушая радио, они ругали немцев: «Сколько городов взяли, собаки!».