Не такая, не такой (СИ) - Хаан Ашира

Потом понял, что это не вариант, особенно когда сыну скоро должно было исполниться три. Ольга уже во мне разочаровалась и не планировала обзаводиться вторым, чтобы продлить мою отсрочку.

Тогда я пошел и поступил в МГУ. На юридический.

С первого раза и сам.

Собственно, готовился тоже сам, почти не спал последние несколько месяцев перед экзаменами.

Хватило мозгов понять, что эти мозги у меня есть. И что тратить их на пеленки, орущую от отчаяния Ольгу и разгрузку ящиков с гнилыми яблоками их не стоит.

Ольга сошла с ума, когда узнала.

Потом она мне популярно все объяснила, а тогда думал — она обрадуется.

Она и так бесилась от бесконечной нищеты, подсчета копеек на еду, называла меня бесполезным.

Вот же, думал я, — польза.

Я поступил, у меня будет хорошее образование и когда-нибудь — крутая работа. Оказалось, нужно было просто зарабатывать деньги, а не поступать на дневное, планируя как-нибудь выкрутиться.

На что мы будем жить? Как ты будешь работать, учась на дневном?

На что-то жили.

Только я ее уже не любил.

Да и любил ли когда-нибудь?

В институте внезапно обнаружилось, что в мире есть не только короткие ночи без темноты с завешенным ночником, вечно влажный от сохнущих пеленок воздух, запах гнилой картошки в подсобке овощного и мутные подработки за стремительно теряющие свою ценность деньги.

Оказалось, в институте учатся чистенькие славные девочки с ясными глазами, которым никогда не приходилось выбирать между проездным на автобус и фруктами ребенку. Глупенькие как бетон, потому что умненьких подкладывали под мальчиков из МГИМО. Мне оставались остальные. Но они так отличались от моей замотанной жены…

И когда она подала на развод после пяти лет безрадостного нашего брака, я согласился, не раздумывая.

Мне пришлось научиться находить подработки получше — хоть и опаснее. В те времена деньги были только там, где был риск. Надо было кормить сына, бывшую жену, которая не понимала, как жить в новых условиях, случившихся со страной, и чистеньких девочек. На одной из которых я и женился моментально, как только услышал, что на постель она согласна только после свадьбы.

Свадьба так свадьба.

Через два месяца развелись, потому что потрахаться — это не то, на чем строят брак.

С Ольгой так и остались близки.

Потом, уже после университета, ввязываясь в мутные авантюры самого острого и богатого на крупную рыбу времени, я понял, что к деньгам у меня тоже талант.

Я приносил Владу все самое лучшее. Лучшие игрушки, лучшие сладости, вещи, которых в стране и быть не могло, а я доставал. Влад был единственной константой моей жизни, неизменным смыслом.

Когда обида на Ольгу прошла, некоторые жирные куски моей добычи стали доставаться и ей. Тут-то я и понял, что в принципе мой первый выбор был неплох — вместо того чтобы отъедаться и одеваться как другие, она начала вкладывать деньги в какие-то мелкие и не самые прибыльные дела. Доход был крошечный по сравнению с тем, какую прибыль получали те, кто действовал смелее. Зато на удивление стабильный. Пару раз она мне отплатила за добро, дав кредит, когда я, со всей своей смелостью, намертво пролетал..

Родственники, что уж.

Поправил рукава рубашки — пришлось по случаю торжества влезть в костюм, изменив любимым свитерам, подхватил со стола какой-то лихой коктейль, не вглядываясь, что там внутри, и направился к тестю. Бывшему тестю.

Уйти без личного поздравления немыслимо.

— Долгих лет, — аккуратно отсалютовал я, вглядываясь в бесстрастное лицо старика.

— Я тебя все еще не простил, — отозвался он тоном старого убийцы.

— Это неважно, — ухмыльнулся. Давно перестал его бояться.

— Я надеюсь, твой сын тебе еще покажет, что такое — предавать семью.

— Если покажет, буду знать, что это я его воспитал, значит сам и виноват.

Спасибо старику за то, что не убил меня, когда Ольга залетела. Но за развод, даже по ее инициативе, он возненавидел меня навсегда.

Кстати, где же все-таки Влад? На семейные торжества он никогда не опаздывал. Временами он балбес, но не самоубийца.

Ну вот, теперь осталось дождаться торжественной части и можно уезжать.

В зале полно народу — человек триста, если не больше. Из них я знаю хорошо если четверть. Юбиляр, думаю, половину. Остальные — гости Ольги, нужные ей для дела. А вот эта девица, что уже минут десять стреляет в меня глазками, наверняка гостья Влада. Ну, или задуманная Ольгой невеста. Хотя вряд ли, тогда бы она сейчас не направлялась ко мне, покачивая бедрами и вызывающе эротично поглаживая ножку бокала.

Она заводит какой-то бессмысленный разговор про свежесть креветок на фуршетном столе, нужный исключительно для того, чтобы ненароком прикоснуться ко мне, задеть грудью, заставить вдохнуть запах духов. Посмотреть в глаза долгим взглядом, облизывая губы.

Но и губы, и сиськи у нее — конвейерная штамповка. Смотреть интересно — трогать нет. Разве что задница ничего, но этого маловато.

Отворачиваюсь, показывая, что разговор мне больше не интересен, и вижу входящего в зал Влада.

А за ним, цепляясь за его рукав, как за последний спасательный круг «Титаника», входит Соня.

Нет, мне не мерещится.

Действительно, Соня.

Замираю, и все вокруг замирает.

Время растягивается, заворачиваясь в бесконечность.

Нахожу глазами Ольгу.

Она уже увидела — лицо ее искажается при взгляде на них.

Не могу не отметить краем мозга, что это забавно.

Не глядя, она протягивает бокал в сторону, выпуская из пальцев, и его в последнее мгновение подхватывает официант.

Она направляется к этим двоим, впечатывая стальные каблуки в мрамор пола, так что крошка летит фейерверком.

Соня тоже видит Ольгу и на лице у нее дикая паника.

Она поворачивается к Владу, что-то у него спрашивает, Ольга подлетает фурией…

А этот паршивец, спокоен, как будда, берет с подноса бокал и ищет глазами… кого?

Упирается взглядом в меня и отпивает шампанское.

Люди вокруг движутся медленно, как ленивые толстые рыбы в аквариуме. Музыканты все тянут и тянут одну ноту. Бесконечная секунда все длится: Сонино испуганное выражение лица, Ольгино яростное, совершенно спокойный Влад.

Ольга что-то спрашивает, Соня растерянно что-то отвечает. Лицо у нее упавшее. Она оглядывается на Влада, но тот кладет ей руку на спину и, не поворачивая головы, что-то говорит.

Требовательный жест Ольги, Влад тревожно оглядывается на Соню и жестом предлагает матери отойти.

Соня остается одна.

Отхожу в сторону, чтобы между нами было как можно больше людей, надеюсь, что она не наткнется на меня ищущим взглядом.

Как они встретились?

А это важно?

Пытаюсь сформулировать вопросы.

Почему это меня все еще волнует.

То, что она явно не знала, что Влад мой сын — очевидно.

А вот Влад все знал.

В этом есть что-то неправильное.

Но подумать об этом я не могу.

И уйти не могу.

Не хочу.

К тому же пришло время торжественных речей. Мой бывший тесть встает, откашливается, и я перевожу на него взгляд просто по инерции, как ящерицы видят лишь движущиеся объекты. Особенно говорящие торжественную речь.

Я запоминаю ее до последнего слова. Видимо, мозг считает, что у нас сейчас суровый кризис, и захапывает все, до чего дотянется.

Зачем моему мозгу информация о том, что в этом зале нет случайных людей, что все собравшиеся связаны с ним незримыми узами и заслужили свою толику уважения, а кто не с нами, тот против нас и лучше с семьей не ссориться, я не понимаю. Но ему виднее, вдруг пригодится.

Еще несколько дней назад я был уверен, что с Соней все.

Ей неинтересно. А мне неинтересно бегать за взрослой женщиной как будто мне пятнадцать.

Но она сыграла свою роль — показала мне, что за пределами моего обычного круга чужих жен, одиноких искательниц необременительного секса и задорных девочек на один раз как раз и водятся те, кто мне нужен.