Не такая, не такой (СИ) - Хаан Ашира

Где в моей коллекции музыки не затесалось ни одной паршивой композиции, потому что винил не хранит дурное: плавится, бьется, но не хранит.

Где синицы, белки и косули приходят к кормушкам даже летом: давно перестали меня шугаться, привыкли, запомнили.

Где в спальне темно и тихо.

Бешеный город далеко.

По дороге, немного отойдя, все-таки позвонил Соне, понадеявшись, что по телефону она сможет нормально со мной поговорить. Но она, явно на взводе, отчеканила полную хренотень про то, что я могу ее убить, и мне ничего не будет. И пока я тупил, соображая, чем успел заслужить, еще раз уточнила, что не хочет меня видеть.

Дом встретил холодом, несмотря на работающий на полную котел.

Меня не было-то всего… сколько? Неделю? Полторы? Я просил поддерживать тепло на первом этаже и в подвале, но ощущение заброшенности и привкус нежилья все равно успели вырасти и расползтись, как плесень.

По-быстрому разжег камин, понадеявшись, что живой огонь развеселит моих пенатов, и спустился в мастерскую. В почти герметичной комнате неоткуда было взяться пыли, но мне показалось, что я смахнул ее с застывшего, будто окаменевшего кресла. Дерево было неприветливым. Не откликалось, не тянуло к себе — вот тут сделай завиток, вот тут отшлифуй. Молчало.

Так хотелось вернуться обратно в свой понятный мир, но и он на меня взъелся, заревновал.

Почесал подбородок с пробивающейся к вечеру щетиной. Отрастить обратно, что ли? Хотя лето скоро, жарко будет. К зиме отращу. Да и перееду сюда окончательно. Может, даже Владу отдам завод полностью, мне остального хватит.

Ведь неплохая мысль была у Ольги — новую жену мне найти. Слишком пустой дом для меня одного. Выбирал ведь на самом краю поселка, самый большой участок, чтобы можно было притвориться, что живу один в глуши лесной. С поселковым клинингом, приходящим поваром и управляющим — все-таки дрова приятнее рубить, когда хочется, а не когда кончились. Но персонал был обучен попадаться на глаза только, когда хозяин пьет — на случай, если понадобится компания.

С женой будет повеселее.

Только не малолетку. В тридцать, помню, решил, что у меня кризис среднего возраста и пора проверять, как там порох в пороховницах — окружать себя бодрыми восемнадцатилетними телами.

Совратил, иначе не скажешь, Анжелку, женился как порядочный…

Ух, она дала мне прикурить! Вроде ничего особенного, обычная женщина, только все то, что у тридцатилетней идет периодом в месяц-два, у малолетки укладывается в сутки. Утром она меня обожает, в обед ей показалось, что я ее не люблю, вечером она решила вызвать ревность, к ночи рыдает, что она ужасная, отвратительная, как я только могу ее такую любить. Только поспал три оставшихся часа — с утра все заново.

Не потяну.

И не бизнес-стерву. Мне Ольги достаточно. Отважные мужики эти ее любовники, я бы сейчас уже не рискнул.

Мне бы какую-нибудь… Ну, помоложе, но уже понимающую все про себя и про жизнь. Как в анекдоте — чтобы знала признаки инсульта. Без закидонов.

Где таких берут? Тоже, что ли, вслед за Соней на сайт знакомств зайти?

Все-таки стар я стал для строптивых женщин. Вот она в тридцать пять как трепетная козочка закрывает глаза и с развевающимися волосами бежит в леса, испугавшись моего возраста, статуса, и, прости господи, денег.

Денег она испугалась! Того, что у меня нормальное мужское дело есть!

Того, что у меня есть прошлое.

Нормальное. Мужское.

Я бы понял, будь ей двадцать. Но даже двадцатилетние дуры всегда соображали, что я не вчера родился.

К хренам все эти драмы.

С сожалением погладил так и не отозвавшееся кресло, плотно закрыл дверь в мастерскую и пошел в тренажерный зал. Часа три там упахивался, пока голова не очистилась от лишних мыслей.

Пока от ворот не заверещал видеофон.

На экране была машина Леры.

Черт, опять забыл.

Домой ее послать?

А…

Зачем, собственно?..

Встретил Леру на крыльце. Она быстро и деловито мазнула губами по щеке и сразу прошла в дом. Села на диван, расстегнула куртку, стащила огромный объемный шарф, наклонилась, чтобы расстегнуть сапоги, и подняла вдруг голову:

— Юль, а ты чего такой снулый? Раньше я войти не успевала, как уже голая и с членом во рту. Похмелье?

— Как ты меня тут нашла? — я прислонился к косяку, скрестив руки на груди. Вообще-то немного здорового секса без выноса мозга мне бы сейчас не помешало. Только в душ зайти после зала, Лера не любит всего этого телесного-натурального.

— Я сначала заехала в квартиру на всякий случай. Но тебя не было, и я сразу сюда.

— Позвонить?

— Ой, Матвей на днях опять слил мои разговоры, не стала пока рисковать, — она стащила наконец сапоги и осталась в тонких чулках и коротком кашемировом платье. Подошла ко мне, поднялась на цыпочки и лизнула кончиком языка подбородок. — Ура, ты побрился! Сегодня с тебя куни.

— Лер… — вдруг заинтересовался я. — Зачем ты изменяешь?

— Что? — хохотнула она, не понимая моего тона. — Юль, тебя совесть, что ли, замучила?

Она потерлась лицом об отрастающую щетину и положила мои руки на свою задницу. Дальше все случилось само — руки прижали ее к паху, бедра толкнулись вперед. Хорошее, красивое, упругое женское тело. Самое то, чтобы развеять холодную тоску, поселившуюся в доме. Стащить это платье, отодрать ее прямо в чулках на ковре у камина, потом перебраться в спальню и продолжить… К утру вся дурная рефлексия пройдет.

Хотя нет, какое утро, у нее же Матвей в режиме Отелло.

— Зачем, Лер? Я ведь у тебя не первый и не последний такой, — я отстранился, пытаясь поймать Лерин взгляд, но он куда-то все время убегал, не попадаясь в плен. — Почему не разводишься?

— У тебя опыта больше, вот ты мне и расскажи… — Лера поерзала у меня в руках, требуя продолжения. — Почему люди разводятся, почему не разводятся, зачем изменяют.

— Понятия не имею. Никому не изменял. Зачем? Захотел другую — пошел и развелся.

— Деньги, имущество, дети… — закатила она глаза.

— Брачный контракт.

— Нет, я к браку серьезно отношусь… — Лера дернула меня за ремень джинсов, но я не сдвинулся с места. — Ну, пошли уже…

— Серьезно?

— Да, Гришин, я серьезно отношусь к браку, он у меня один! — отчеканила она, отходя к дивану и устраиваясь на нем с ногами. — Матвей мудак, я не лучше. Но мы все равно остаемся вместе, потому что так решили.

— Так ты понимаешь брак?

— Так я понимаю брак. Что за тяжелая философия вместо нормального секса, Юль? Не стоит уже? — она потянулась к своей сумке, порылась и вытряхнула блистер с одинокой синей таблеткой. — Держи, я запасливая.

Стервозина. Всегда была и всегда будет. Раньше меня это заводило. Теперь что-то смотрю — и больше похоже на хамство. Не шевельнул бровью, продолжая наблюдать за ней.

Лера пожала плечами, убрала виагру обратно в сумку и легла на диван так, что платье очерчивало все ее изгибы. У нее хорошо с изгибами.

Гораздо лучше, чем с верностью. А что у меня вместо совести, интересно? Все еще отменная эрекция? Тогда беда, раз именно сегодня меня замучило любопытство. Раньше мало интересовало, почему Матвей знает о похождениях своей жены, но ничего с этим толком не делает, если не считать регулярных демонстративных сцен ревности.

— После семи жен решил узнать, зачем людям брак? — Лера перекатилась на живот, выгнулась на диване кошкой, откинула волосы. — Кто подаст тебе стакан воды в старости? Кто позаботится, когда начнешь рассыпаться в труху?

— Для этого есть сиделки, — буркнул я, неприятно осознавая, как перекликается ее ответ с моими мыслями о признаках инсульта. Вот так все с шуток и начинается.

— Засовывать свой сморщенный член ты тоже будешь в сиделок? — ехидно спросила Лера, села на колени и одним движением сняла платье. — Или ты уже все, отвоевался, смотрю?

Что она там смотрит?

Вот я, например, смотрю.

Ее хорошо сделанное тело, еще упругое, еще бодрое в нужных местах, а в тех, где уже нет — для тех есть подмога: бюстгальтер, настолько точно и соблазнительно прозрачный, что и снимать не тянет. И чулки. А вот трусики ей не нужны, их и нет. Она сначала садится спиной — знает, как меня заводит ее крутая накачанная задница, а потом смотрит на меня из-за плеча, разворачивается лицом и широко разводит ноги.