Наркомпуть Ф. Дзержинский - Самуил Зархий

— Я считаю, что эту линию нужно срочно передать в ведение НКПС. У вас несравненно больше сил и возможностей завершить строительство и тем самым ускорить вывоз угля.

— Пожалуй, другого выхода нет, — промолвил после небольшого раздумья Дзержинский. — Но ведь кроме Ленина никто срочно не решит этого вопроса. Не хотелось бы беспокоить Владимира Ильича, он нездоров… И все же придется ему телеграфировать. Когда вы решили уехать в Москву?

— Завтра.

— Тогда попрошу вас сегодня в 15 часов вместе с членами вашей комиссии придти к нам на совещание. Оно целиком будет посвящено топливному вопросу.

Поездка Ф. Э. Дзержинского в Сибирь зимой, 1922 г. Художник М. Клячко.

…Мы проводим большую работу, и она дает свои результаты, она приостановила развал, она начинает сплачивать усилия всех в одном направлении и дает уверенность, что трудности будут преодолены.

Ф. Дзержинский

— Хорошо! Придем в полном составе. Я очень обрадовался, узнав, что вы едете в Сибирь. Теперь уверен, что дело пойдет, Феликс Эдмундович! Как вы оцениваете состояние сибирского транспорта?

— Я еще не успел как следует разобраться, — ответил Дзержинский. — Несомненно одно — положение очень сложное и крайне тяжелое. Настолько, что мне, вероятно, придется всю зиму здесь пробыть. Наша экспедиция не уедет до тех пор, пока не поставит на ноги сибирские железные дороги!

— Да, но почему вы лично должны оставаться здесь до конца?

— Посудите сами, — доверительным тоном сказал Феликс Эдмундович. — В декабре здесь был мой заместитель Емшанов и никакого сдвига не добился. Теперь меня послали для принятия чрезвычайных мер. Если бы через некоторое время и я уехал, не добившись результатов, то спрашивается, чего бы я стоил тогда как нарком путей сообщения? Мы-то с вами хорошо знаем, что в данный момент сибирский хлеб — спасение Республики. А раз так, то мой долг пробыть здесь до тех пор, пока железные дороги не выполнят государственного задания. Я предвижу, что это будет адски трудно, но хлеб мы вывезем. Во что бы то ни стало и чего бы это нам ни стоило!

Дзержинский говорил тихо, без всякого пафоса, и в то же время очень твердо, со страстной внутренней убежденностью.

Берзин смотрел на его волевое, но усталое лицо, лицо человека, не знающего отдыха, день и ночь поглощенного заботами о деле, которое ему доверила партия, и думал: «Вот он — образ настоящего коммуниста! Пока живет, он весь горит буйным пламенем, зажигающим сердца людей».

Когда Берзин ушел, Феликс Эдмундович закончил воззвание. «Как озаглавить его? — размышлял он. — „Обращение ко всем рабочим и служащим Сибири“ или просто „Приказ“? То, что я написал — это и обращение к уму и сердцу людей, и вместе с тем приказ народного комиссара. Ведь наряду с призывом к сознательности я требую навести революционный порядок на транспорте, приказываю от имени правительства РСФСР своевременно вывезти продовольствие. Пожалуй, правильнее назвать „Приказ“… И Дзержинский озаглавил свое обращение так: „Приказ № 6. Всем рабочим и служащим железных дорог Сибири“».

Перед тем, как поставить свою подпись, он еще раз перечитал написанное. Концовка показалась ему суховатой, а ведь она должна быть обращена к добрым чувствам людей. Следует напомнить железнодорожникам об их славных революционных традициях, призвать к верности этим традициям. И Дзержинский дописал:

«Всему миру известно, какую огромную революционную роль сыграли железнодорожники Сибири. Все знают, какую колоссальную работу проделали сибирские железнодорожники по восстановлению разрушенных колчаковщиной железнодорожных путей Сибири».

Народный комиссар на минутку задумался, а затем его перо уверенно и быстро заскользило по бумаге:

«Я убежден, что и теперь железнодорожники Сибири поддержат эту славу и не позволят никому сказать, что дело помощи голодающим, дело восстановления крупной промышленности, дело укрепления РСФСР было сорвано из-за плохой работы сибирских железных дорог».

Только нарком успел поставить свою подпись и дату — «10/1—1922 г.», как вошел Зимин.[11]

— Феликс Эдмундович, — обратился он. — Вы вчера поручили мне подсчитать, сколько хлеба нужно выделить в фонд премирования Пермской дороги. По нашим расчетам требуется 16 тысяч пудов.

Нарком взял со стола и протянул ему две записки:

— Это — телеграмма начальнику дороги, а это — председателю Сибпродкома в Новониколаевск.[12] И тут и там проставьте указанную вами цифру. Узнали ли вы, как обеспечиваются пайком партийные работники на Омской дороге?

— Я говорил с комиссаром Сверчковым, — ответил Зимин. — Примерно такая же картина, как и на Пермской дороге, где в течение трех месяцев они не получали зарплаты и пайка ни от партийных, ни от транспортных органов. Неизвестно, кто их должен снабжать.

— Видимо, это — повсеместное явление. Я уже дал телеграмму в наркомат, чтобы партработников транспорта приняли на довольствие из фонда НКПС.

— Еще несколько срочных дел, Феликс Эдмундович, — продолжал Зимин. — Когда мы останавливались в Екатеринбурге, я узнал, что на Боткинском заводе лежат без дела запчасти для паровозов. Хорошо бы передать их Пермской дороге. Далее. На складах округа не хватает баббита, нечем при ремонте заливать подшипники паровозов и вагонов. И последний вопрос. В округе нет денежных знаков для выдачи зарплаты. Финансовое управление наркомата почему-то медлит с переводом средств.

— Давайте, не откладывая, принимать срочные меры, — предложил нарком. — В чьем ведении Боткинский завод?

— Он подчиняется Москве. Промвоенсовету.

Дзержинский тут же набросал текст телеграммы в Промвоенсовет, после этого написал Богданову, председателю ВСНХ, просьбу — ускорить отливку баббита для дорог Сибирского округа. Затем он составил для передачи по прямому проводу указание финансовому управлению НКПС. В соседнем вагоне, в купе управделами экспедиции сидел Беленький. Он пробежал глазами содержание телеграмм, написанных хорошо знакомым почерком, и покачал головой:

— Что же ты, Николай Николаевич, такими мелочами загружаешь Феликса Эдмундовича? Не мог поручить Матвееву подготовить текст этих телеграмм? Неужели о баббите и запчастях нарком собственноручно должен составлять бумажки?

— Во-первых, Абрам Яковлевич, — с обидой в голосе ответил Зимин, — баббит и запчасти — это «мелочь» только в твоем разумении. Во-вторых, Феликс Эдмундович не чурается черновой работы.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});