Три влечения Клавдии Шульженко - Глеб Скороходов

– Теперь парфюм исчезнет, – сказал он, когда началась война, – а в городе всегда найдутся любители изысканного аромата – нам копейка на пропитание.

Кто знал, что ленинградцам скоро станет не до парфюма и губная помада превратится в деликатес, что быстро был съеден…

Откуда брались силы, чтобы снова садиться в автобус и ехать на концерты, проводить в поездке несколько дней и, возвратившись ночью в Дом Красной армии, назавтра снова быть готовой к выступлению. «Силы, – говорила Клавдия Ивановна, – приходили от сознания, что тебя ждут, что ты нужна, что твоя жизнь в том, чтоб помогать родному городу. Силы эти я черпала в слушателях, в их любви и признательности, дружбе, которые я чувствовала при каждой встрече».

Однажды Шульженко приехала с концертом на оборонный завод, путь до которого был чуть короче, чем до передовой. Рабочие не покидали цехов, работали без смен, отходили от станков только на время перерыва или сна.

Теперь был объявлен перерыв для концерта. Зрители расположились у станков и в пролете между ними.

Направляясь в цех, Шульженко прошла через небольшую комнату завкома. Здесь она увидела скромный ужин, приготовленный для рабочих: тоненькие ломтики ленинградского блокадного хлеба и на каждом – по одной, чудом сохранившейся до этих дней шпротинке.

Рабочие уже ждали актрису. Она видела аплодирующих зрителей, но аплодисментов почти не слышала. Виновата была не акустика – у людей не было сил аплодировать громче.

Они слушали Шульженко с жадным вниманием, плакали и улыбались, просили петь еще.

Когда актриса спела все, о чем ее просили, и простилась со слушателями, ее пригласили в ту же завкомовскую комнату. Здесь артистов ждал ужин – от каждого кусочка хлеба была отрезана тоненькая долька и от каждой шпротинки отломан кусочек – рабочие поделились своим пайком с участниками концерта. «Это был самый высокий гонорар за всю мою жизнь», – говорила Клавдия Ивановна.

В «Истории Великой Отечественной войны Советского Союза» подвигу ленинградских артистов, музыкантов, поэтов посвящены сдержанные, почти протокольные сроки: «Вместе с трудящимися Ленинграда боролись с врагом и переносили трудности блокады работники литературы и искусства. Они выступали на передовых позициях, в цехах заводов и фабрик, по радио, создавали произведения, которые звали защитников Ленинграда к борьбе и победе». Читая эти строки, вспоминаешь Дмитрия Шостаковича, Ольгу Берггольц, Николая Тихонова, Владимира Софроницкого, Карла Элиасберга, Ефима Копеляна и многих других, отдавших свои душу и сердце городу, попавшему в блокаду.

Среди них была и Шульженко. За первый год она дала 500 концертов. Цифра огромная и для мирного времени – такого количества выступлений не знала она никогда. А это были 500 блокадных концертов.

И не о таких ли, как она, рассказывала песня, написанная бойцом народного ополчения, литератором и артистом Леонидом Артом:

Это кто там идет по полянкеПолосой рубежей огневых?И на Ладоге, и у Славянки,И под Пулковом встретите их.Что за люди, откуда такие?Каждый день на военном пути…Улыбаются им часовые,Командиры кричат: «Пропусти!»И бойцы говорят:Это что за отряд?Не саперы они, не связисты,Но дела, говорят,Боевые творятЛенинградского фронта артисты!

Шульженко и ее ансамбль называли боевым подразделением песни. Его посылали туда, где оно было нужнее. В Кронштадт. Там бой затихал лишь на недолгое ночное время, и Шульженко, добравшись до Кронштадтской крепости на катере, попавшем под обстрел, пела для моряков под аккомпанемент орудий.

На Ладожском озере в конце ноября 1941-го проложили знаменитую ледовую трассу – Дорогу жизни. Шульженко пела для тех, кто днем и ночью дежурил на дороге, флажками или фонариками указывая машинам путь, кто круглосуточно охранял ледовую трассу, ремонтировал ее, прокладывал новые объездные пути. Пела в наскоро сколоченных сараях, палатках, трепещущих на ветру, а чаще – прямо на льду, припорошенном снегом. Горло обжигало холодом, от слабости порой подкашивались ноги, но актриса пела и снова ехала на концерт в другую бригаду. Четвертый гвардейский истребительский полк военно-воздушных сил Краснознаменного Балтийского флота был одним из тех соединений, что защищали Дорогу жизни. Служивший в этом полку писатель Михаил Львов рассказывает: «Однажды весной сорок второго года комиссар полка Степан Григорьевич Хахилев позвонил в политотдел и попросил прислать хотя бы несколько истребителей вместо выведенных из строя во время сражений над автоколоннами, везущими хлеб ленинградцам.

– Самолетов пока нет, – ответил начальник политотдела бригады и затем добавил: – Артистов пришлем.

Хахилев молчал.

– Ты что, отказываешься?

– Нет-нет, – поспешно ответил комиссар полка.

…Драный фургон, пробитый многими осколками, появился под вечер. Мы отбили ладони, аплодируя Клавдии Ивановне Шульженко.

– Обещаю: как только добьетесь очередной победы над Дорогой жизни, снова приеду, – сказала Шульженко.

На следующий день – один бой за другим. Фашистские самолеты волнами шли на трассу… Балтийцы делали вылет за вылетом, не отдыхая. Все летчики полка в тот день вели напряженные бои…

Комиссар Хахилев объявил, что немедленно даст телеграмму в политотдел. Для верности еще и по телефону позвонил.

– Ты опять насчет самолетов? – спросил начальник политотдела.

– Нет, насчет артистов.

– Ты ведь не просил в прошлый раз.

– А сейчас прошу. Клавдия Ивановна к тому же обещала. Полк ждет.

– Не знаю, сможет ли она. Артисты страшно устали. Фургон обстреляли фашисты. Не обещаю…

На другой день знакомый фургон, в котором прибавилось пробоин, снова появился в Четвертом гвардейском. Артисты исполняли программу на бис… Клавдия Ивановна выполнила все заявки летчиков.

Провожал певицу весь полк. Потом уже мы узнали, что за фургоном охотился «мессершмитт». Фашистский пилот пытался расстрелять грузовик. Но точно в назначенный час на другом балтийском аэродроме, как ни в чем не бывало, улыбаясь, Клавдия Ивановна выступала перед летчиками, техниками и оружейниками».

Пятисотый концерт ансамбля проходил 12 июля 1942 года в торжественной обстановке. На этот раз в гости в Дом Красной армии приехали сами фронтовики. Они приветствовали актрису, ее друзей по работе, дарили ей непривычные для города букеты васильков и ромашек, благодарили за песни, за деятельность, которая была по праву приравнена к армейской фронтовой службе. Шульженко и артисты ансамбля были удостоены медали «За оборону Ленинграда».

В этот вечер она много пела. Репертуар ее пополнился новыми произведениями. В их числе была завоевавшая огромную популярность «Вечер на рейде» В. Соловьева-Седого на стихи А. Чуркина (Шульженко – одна из первых профессиональных исполнительниц этой песни), «Моя тень» («Опустилась ночь над Ленинградом»), написанная в блокаде Б. Тимофеевым на стихи поэта В. Крахта и жонглера, участника фронтовых бригад А. Жерве, песня М. Табачникова «Давай закурим» (стихи И. Френкеля). Это были лирические песни, отражавшие настроения и чувства, которыми жили слушатели. В «Вечере на рейде» – песне о прощании с любимым городом – В. Соловьев-Седой, по оценке Ю. Милютина, «нашел такие интонации и такую тему, которые явились обобщающими для всех слоев населения, и песня стала по-настоящему народной». В «Моей тени» героиня песни вела рассказ о верности любимому, об ожидании часа желанной встречи, о неразрывности звеньев, соединивших тех, кто сражается на фронте, и тех, кто работает для фронта в тылу.