И обратил свой гнев в книжную пыль... - Петер Вайдхаас

Мне принесло облегчение, что я смог рассказать кому-то о той сверхтяжести, которая камнем давила на меня. Словно приоткрылся маленький клапан и позволил ослабить столь мощное давление. Женщина-врач терпеливо и с пониманием выслушивала меня в течение нескольких недель, не навязывая своего мнения по поводу моей ситуации. Головные боли поутихли, и я уже настроился протянуть оставшиеся мне полтора года обучения с помощью этого защитного компетентного сочувствия.

Но слабой надеждой я тешился недолго. На мою беду врач-психотерапевт заболела и призналась мне в своей любви, и тогда я бросился наутек, пока не поздно.

Вообще ничего больше не понимая, я бежал по улицам Дуйсбурга, пока не запыхался. Потом зашел в первую попавшуюся пивную, где сидел и вливал в пересохшую глотку одну кружку пива за другой.

Обучение в «Книжном магазине Брауна» я прошел до конца. 31 марта 1964 года я держал в своих руках диплом помощника книготорговца. Еще летом 1963 года я окончил также шестинедельные курсы по книготорговле во Франкфурте, в течение которых сумел почти полностью изжить болезненное неприятие этой профессии. Я все-таки выдержал и испытывал сейчас удовлетворение, был даже счастлив, словно все проблемы моей жизни наконец-то разрешились.

Однако я всего только месяц проработал помощником продавца в том книжном магазине, где так настрадался, хотя и испытал триумф, заслужив признание покупателей. Получив свою зарплату (420 немецких марок без вычетов!), 1 мая я уже опять стоял с рюкзаком за спиной на автобане и голосовал проносившимся мимо попутным машинам, не в силах унять рвущуюся наружу радость.

Естественно, мне необходимо было наконец-то вырваться из этого магазина и из этого города — прочь от монотонного ритма жизни, которому я три года подчинял себя, напирая на жесточайшую самодисциплину. Я не собирался убегать, как прежде. Не хотел возвращаться к своей былой бродячей жизни. Я хотел лишь вознаградить себя, какое-то время отдохнуть, расслабиться, чтобы, окрепнув, продолжить потом тот путь в цивилизованном мире, на который уже вступил. Я собственными силами преодолел свой жизненный кризис. Впервые в жизни чувствовал себя победителем. В двадцать шесть лет (что другие уже свершили в эти годы?!) со скромным профессиональным почином я ощущал в себе «исполинскую» силу.

В годы ученичества, в полном одиночестве, я часто испытывал неодолимую потребность поразмышлять аналитически: о себе самом, о своем окружении, о времени. Мне не давало покоя многое из того, что я не понимал, особенно в себе самом, и мне хотелось разобраться с этим, и как можно скорее. Теперь я раскаивался, что из-за своего поведения в прошедшие годы закрыл сам себе дорогу к дальнейшему учению. Поэтому, когда я услышал от своего американского друга Дэвида Лестера, проходившего военную службу в Германии, об одном колледже в горах Швейцарии — колледже имени Альберта Швейцера в Курвальдене, — где проводились летние шестинедельные курсы по философии, психологии и политике, я решил пожертвовать свободой «дикаря» и поехать туда на лето.

Но прежде чем поехать, я еще прилежно подал заявление о приеме на работу по конкурсу в один из самых знаменитых книжных магазинов Берлина — «Киперт», где хотел продолжить сразу после окончания лета свою карьеру книготорговца в качестве «заведующего отделом», получая за это 1000 марок.

Не только из-за экономии денег, но и потому, что я не привык пользоваться при дальних поездках скучным общественным транспортом, я опять стоял на автобане при выезде в южном направлении и, едва сдерживая распиравшее меня чувство свободы, ждал новых романтических приключений, которые вот-вот должны были свалиться на меня нежданно-негаданно. Однако это путешествие прошло вполне пристойно, без неслыханных авантюр, при рассказе о которых у людей волосы вставали дыбом.

На своем твердо намеченном пути в Швейцарию я посетил три алеманнских собора — во Фрейбурге, Страсбурге и Базеле, поразился таким разным скульптурным изображениям в христианском храме и синагоге, согласно Новому и Ветхому Завету, строгой классической готике в Страсбурге и упитанным алеманнским святым в Базеле и провел целую ночь в маленькой капелле, построенной Ле Корбюзье под Бельфором, чтобы наблюдать на рассвете проникающие сквозь узкие, похожие на бойницы окна первые солнечные лучи. Я на самом деле стал заметно задумчивее, спокойнее и рассудительнее.

В Курвальдене я встретил пестрое сборище молодых людей четырнадцати национальностей в возрасте от 18 до 30 лет, все нонконформисты, ищущие и нуждающиеся в совете, — среди них были серьезные, сентиментальные, веселые, трудные в общении, жадные до жизни, бесшабашные и уравновешенные люди. Нас было около тридцати пяти юношей и девушек, собравшихся в бывшем трактире на краю деревни в живописной горной местности. Лекции по политике читали в трактирном зале молодые американские профессора, проводившие здесь свой sabbatical — оплачиваемый годовой отпуск в целях научного эксперимента. Для лекций по психологии и философии приглашались профессора из университетов Цюриха и Женевы.

Этот коктейль из высококаратных академических докладов и требующих физической выносливости многочасовых дневных походов по горам и ежевечерних дружеских посиделок за крепким вином в деревенской харчевне, где подавалось знаменитое на весь мир граубюнденское вяленое мясо, действовал как бальзам на мою израненную душу: наконец-то я чувствовал свою принадлежность к обществу людей, которое целиком и полностью принимал сам и которое принимало меня. Там завязались незабываемые дружеские связи, не обрывавшиеся долгие годы, пока естественный бег времени не унес их, к сожалению, с собой.

Чем ближе подходил день отъезда, тем неразговорчивее и грустнее я становился. Я знал, что сейчас мне нужно нечто другое, чем размеренный рабочий день в книжном магазине. Слишком многие вопросы остались еще открытыми: я по-прежнему не разобрался со своей немецкой сущностью и своей уродливо порушенной национальной идентичностью. Вот ведь и здесь я был единственным немцем среди всех участников!

В последние дни я не вылезал из огромной библиотеки колледжа, располагавшей по темам «холокост», «национал-социализм», а также «психология масс» богатым набором американской и английской специальной литературы. Здесь я встретился с господином Амштуцем, профессором теологии из Женевы, которому поведал о том, что меня мучило, и он предложил мне записаться на весенний семестр, начинавшийся сразу после наступления Нового года. Я мог бы тогда изучать под присмотром «супервизора» — научного куратора — в течение нескольких месяцев исторические и политические причины, а также проблемы психологии масс, приведшие к тому непостижимому, что произошло в истории Германии и что не давало мне покоя. Он пообещал даже проследить, чтобы я получил стипендию!