Зеленый дельфин - Светлана Ягупова

«А любовь? Я хочу любить тебя всегда».

«В Сондарии любовь проживает на цепи в самом глухом подвале».

«Но ведь она не забывает о нас с тобой, правда?»

«Правда».

«Я хотела бы взять свой красный зонт с серебряными звездами и пробежать с ним по проводам через всю Сондарию. Внизу останутся машины, люди. Балансируя, я буду обходить верхушки телеграфных столбов, пока не выберусь за город. Меня тянет туда, за проспект Фонтанов…».

Пипл наклоняется к ней и вдруг видит другую Эльзу. В волосах новой Эльзы серебряные искры. Вместо пылкого румянца – спокойная бледность. Только глаза все те же, и даже ярче – оттого что в густых лучиках морщин.

«Что это?» — Он осторожно трогает серебряную искру.

«Годы, — печально говорит она и встает. — Я, пожалуй, пойду».

«Не уходи!» — Он вскакивает,

«Чтобы не было страшно, человеку нужно тепло другого», — говорит Эльза. И они долго смотрят в глаза друг другу.

Длинная белая дорога развертывается перед ними. И нет дороге конца. Они идут быстро и радостно. И горизонт еще далеко.

Но тут Пипл вспоминает, что его ждут. Что он нужен сейчас не на этом призрачном пути. Он отпускает руку спутницы.

«Прощай, малыш, — клоун целует ее в растерянные глаза. — Иди».

…Белый пол. Белые стены. Окон нет. Чьи-то голоса. Дверь открылась, и вошел человек с очень знакомым лицом. Где он видел эту гриву до плеч, тонкую прорезь рта, удлиненный нос, пышные бакенбарды? За спиной человека охрана.

Пипл сидел на полу и снизу вверх смотрел на вошедшего. Легкий оскал зубов и окрик «Встать!» мгновенно прояснили, кто перед ним. «Да-да, это он. Это его уши, нос и грива красуются на золотых монетах и ярлыках от рейтуз. Ха-ха, к нему пожаловал сам Умноликий!». Пипл продолжал сидеть, с любопытством поглядывая на посетителя.

— Чем удостоился такой высокой чести? — насмешливо спросил он.

Губы Умноликого вздрогнули, изо рта вылетело нечто хриплое и бессвязное:

— Ты!.. Как смеешь! Хамство! Хрр!

Пипл беззвучно рассмеялся.

— Присаживайтесь, ваше умнейшество, — сказал он. — Ножки крест-накрест, очень даже удобно.

К изумлению охраны, Умноликий, нелепо усмехаясь, сел на пол напротив клоуна.

— Пришел взглянуть на тебя, — сказал он Пиплу.

— Что же во мне особенного? — клоун дернул себя за нос. — Все как у людей.

— Все, да не все. — Умноликий прищурился. — Исчезать умеешь – раз, с предметами разговоры ведешь – два. И еще кое в чем замечен… Давай, выкладывай!

— Да что выкладывать?

— Ну-ну, не робей. — Он запросто хлопнул клоуна по плечу, придвинулся совсем близко и доверительно зашептал: — Душетренировка, да?.. Уй, обожаю! — Умноликий взвизгнул, вскочил, расслабил конечности и стал болтать ими, припевая: — Рэз-два, рэз-три! Нет ни рук, ни головы! Сели-встали! Встали-сели! Мышцы стали, как кисель! Там, где ноги, — два чурбана. Погружаемся в нирвану!

Пипл захохотал.

— Здорово это у вас!

— Рэз-два, рэз-три!.. Нравится, а? — Умноликий опять подсел к клоуну. Взгляд его маленьких глаз стал острым и жестким. — Признавайся, умеешь превращаться в предметы? — прошептал он, хватая Пипла за плечо. — Я тридцать два часа лежал колодой – не получилось!

— Да ну? — удивился Пипл. — У вас-то, у всемогущего, и не вышло? А во что именно вы пытались превратиться?

— В подушку. Большую, мягкую пуховую подушку. Когда я стал уже обрастать перьями, вошел мой болван Первый Эрудит и все испортил. Научишь, а? — почти заискивающе подмигнул Умноликий. — И еще одно дело к тебе. Государственное, от которого зависит твоя жизнь. Впрочем, об этом завтра. А сейчас тебе предстоит новое жилье, поинтересней этого: поживешь в моей Библиотеке. — Он утробно загоготал и, махнув рукой, вышел.

Двое полицейских схватили Пипла за руки и вывели из камеры. Через широкую бетонированную площадку прошли к цилиндрическому зданию, узкий коридор которого наполняли непонятные звуки. Остановились перед желтой стеной с серебряными пломбами, и она тут же полезла вверх, открывая вход в сумрачное помещение. Пипла подтолкнули вперед, и стена за ним вновь наглухо задвинулась.

Темно. Свет едва пробивается лишь из маленького окошка под потолком. Но вот глаза постепенно освоились, и клоун увидел, что сидит за решеткой.

— Что ж, испробуем себя в роли циркового зверя, — с усмешкой сказал он.

И вдруг услышал чьи-то шаги, покашливание, вздохи. Неужели тут люди? Кажется, да. И совсем близко, по соседству, за решетчатой оградой напротив.

— Эй, кто здесь? — спросил он, вглядываясь в силуэты, которые становились все более отчетливыми. Их можно было уже не только сосчитать, но и рассмотреть.

Из шести клеток напротив три были заняты. Присмотревшись к арестантам, Пипл увидел, что они не были похожи ни на одного сондарийца – у каждого свое лицо, своя одежда, а на шее таблички с крупными буквами. Глаза так освоились в сумраке, что можно было прочесть написанное. Пипл изумленно читал с детства знакомые, но проклятые всеми имена, которые запрещалось даже упоминать. Неужели та самая Библиотека? Да, это Живая Библиотека, если перед ним не актеры. Или его разыгрывают?!

Он рассмеялся, но все же спросил:

— Кто вы?

— Похоже, в этой стране не знают славного Дон Киха, вечно влюбленных Рома с Джулией и меня? — удивился человек с табличкой «Отважный Шкипер».

И по тому, как он спросил, как необычен был его голос, Пипл понял, что это не обман. Голова пошла кругом.

— Отчего же? Я сразу… узнал, — запинаясь, сказал он. — Так вышло, что ваши имена известны мне с детства. Хотя в общем-то немного найдется сондарийцев, знакомых с книгами, откуда вы пришли. Но… как это случилось?

— Ученые Сондарии настолько всемогущи, что додумались нас, бесплотных, превратить в живых людей.

— Это называется материализацией. Вы, наверное, и не знаете такого слова. Впрочем, вы многое не знаете из того, что известно нам. Но это вовсе не означает, что мы умнее вас. Вам когда-нибудь показывали наш город?

— Однажды под вечер нас куда-то повезли на таком чудном фургоне без лошадей, — вспомнил Шкипер. — Мы увидели улицы в странных огнях и множество бегающих без лошадей фургонов. И мне показалось, что мы попали в книгу какого-то строгого ученого – так все вокруг было упорядоченно, так все разлинеено, расчерчено… А ты из какой книги?

— Я… Я, право, здесь случайно. Но зачем вас?..

— Наверное, для того, чтобы эффектнее с нами разделаться, — хмыкнул Шкипер.

— Любезный сеньор, — промолвил Дон Ких, и Пипл замер, услышав его приглушенный голос. — Вы родились с лицом шута, но одежда ваша ни о чем не говорит. Позвольте все же узнать, кто вы?

— Я и есть шут.

— Скажите, достопочтенный шут, живет ли в этом краю, куда мы попали, дух отважного благородства? Есть ли здесь люди, способные с открытым забралом защищать обиженных, утесненных и непонятых? Под градом насмешек и плевков отстаивать истину?

— Есть, конечно, есть! — горячо сказал Пипл. — Только им, ох как трудно! Потому что день и ночь поют над ними колыбельную, глаза их слипаются, а рты раздирает зевота.

— А обжигает ли сондарийцев любовь? — улыбнулась Джулия, положив голову на плечо Рома. — Или они превратились в ледышки?

— Любовь дремлет и тлеет в укромных уголках и лишь в сердцах немногих полыхает костром, — вздохнул Пипл. — Люди стали скупы: боятся тратить себя друг на друга.

— Не потому ли, что они разучились мечтать? — предположил Шкипер.

— Увы, и поэтому. Если у человека вдруг вырастают крылья, его признают уродцем, а крылья спешат ампутировать на операционном столе… Но есть в Сондарии кварталы, которых не коснулись душевная лень и сонливость. По ночам, когда город смотрит фильмосны, жители этих кварталов идут на окраину и там, где почти нет огней, любуются звездным небом. В такие минуты они слышат то, чего не слышат те, кто не может оторваться от сонографов: морской прибой. Да, они слышат шум моря, хотя никто никогда не видел его.

— Как это они не видят моря, если живут на его берегу? — изумился Шкипер. — Я и сейчас чую его близость всей своей толстой кожей!

— Это долгий разговор. так сразу не все вам и будет понятно. — Пипл задумался. Потом со вздохом спросил: — Однако, что будет, если Благородство, Любовь, Мечта исчезнут совсем? Недоброе затеял Умноликий. И что ему нужно от меня?

— Разве до сих пор не догадался? — усмехнулся Шкипер. — Ты должен казнить нас.

— Я? — опешил Пипл. — Но почему я?

— Потому что это будет не простая казнь. Это будет казнь смехом. Ведь смех – древнее оружие клоунов. Скоро тебя поставят перед выбором: смерть или смех.

Медленным, недоуменным взглядом обвел Пипл своих соседей-пленников. Но они как-то сразу потеряли к нему интерес – будто кто-то намеренно отключил от него их внимание.