Ричард Длинные Руки — курфюрст - Гай Орловский

— Гиллеберд должен быть смещен, — твердо сказал я. — И вовсе не потому, что он меня обидел! Ваше Величество, он единственный из королей этого региона, кто постоянно увеличивает и укрепляет армию! Вы вот экономику поднимаете, а он все войско вооружает, маневры, смотры, полководцев одних гонит, других назначает! Вы уверены, что он удовольствуется одной Армландией?

Он хмыкнул.

— Варт Генц ему не Армландия.

— Верно, — согласился я. — Сейчас вы ему почти не уступаете, особенно в обороне. Но с ресурсами Армландии он точно станет сильнее вдвое!

Он нахмурился.

— Гиллеберд не нападет на Варт Генц.

— Ему что-то помешает? — спросил я. — Гиллеберд политик, а не рыцарь. Для него договоры ничего не значат. Хотя допускаю, прежде чем напасть на Варт Генц, он может после Армландии подмять сперва Шателлен. Король Найтингейл не сможет ему ничего противопоставить.

Он нахмурился.

— Да, не сможет.

— И вот тогда, — сказал я с настойчивостью, — уж простите за прямоту, но с ресурсами Армландии и Шателлена Варт Генцу не устоять. Даже несмотря на ваше, несомненно, гениальное руководство стратега и полководца!

Глава 11

Он откинулся на спинку кресла, опустил веки, чтобы я не видел его глаз, разговор слишком серьезен, и в нем чересчур много недосказанного и подспудного, чтобы позволять заглядывать в свои мысли.

После тяжелой паузы он произнес, все так же не поднимая тяжелых набрякших век:

— Вы даже не представляете, как отнесутся к вам при моем дворе, когда узнают, зачем прибыли…

— Разве король не вы?

Он поморщился.

— Сэр Ричард, я не тиран. Я правлю, опираясь на волю и желания двора, где у меня собраны лучшие люди королевства…

— Лучшие, — уточнил я, — это наиболее знатные и могущественные?

Он снова поморщился, поднял веки и посмотрел с укором.

— Что вы за язва такая?.. Это само собой, наиболее знатные и могущественные, но я собираю в столицу также инженеров, музыкантов, художников, философов… После того страшного разорения все хотят жить мирно и отстраивать королевство, украшать его, воспевать, жить счастливо… Кстати, я тоже. И потому помогаю в их стремлении. Я — хороший король, сэр Ричард.

— Я в этом уверен, — воскликнул я. — Иначе бы не приехал!

Кривая улыбка пробежала по его сухим губам.

— В данном случае вам бы лучше поехать к нехорошему королю. К такому, который любит войны, сражения, битвы.

— Такой в наших пределах только Гиллеберд.

— Вот-вот. Ладно, я подумаю, чем могу помочь. А вы пока отдохните перед обратной дорогой… поразвлекайтесь, насколько сможете при вашем не самом веселом настроении.

Я понял, что аудиенция окончена, поднялся и учтиво поклонился.

— Ваше Величество.

— Ваша светлость, — ответил он столь же церемонно.

Я вышел, за дверью ждал молчаливый Клифтон Джонс, на этот раз он долго вел совсем другими коридорами, в результате после многих поворотов, где никого не встретили, мы вышли в другое крыло здания, что на противоположной стороне от самого донжона.

— Здесь вы дождетесь решения Его Величества, — проговорил он ровным голосом. — Вон та дверь — гостевые покои. Там все необходимое и даже больше. Если что понадобится…

Я вздохнул.

— Думаете, после такого важного разговора я смогу вот так лечь и заснуть? Я не знаю, что решит Его Величество, меня трясет, как медведь грушу…

Он посмотрел настороженно.

— Медведь? А зачем он ее трясет?

Я пожал плечами.

— Не знаю. Дурак, наверное. Я пока пройдусь по саду. Может, еще с кем-нибудь погавкаюсь.

— Вы уже один раз подрались, — напомнил он, — и дважды поссорились за сегодня.

Я кивнул.

— Да, точно. Может быть, становлюсь добрее?

Он посмотрел искоса, наморщил нос.

— Как хотите. Хотя я бы не советовал.

— Почему? — спросил я. — Что вас беспокоит?

Он сказал негромко:

— Его Величество сейчас обсудит вопрос, с которым вы прибыли, с сыновьями и наиболее доверенными лордами. Но содержание переговоров станет моментально известно двору. Боюсь, вас примут еще неласковее.

— Почему?

Он сказал негромко:

— У нас уникальная ситуация, сэр Ричард. Вообще, нет таких групп, которые хотели бы с помощью войны изменить свое положение. Или хотя бы положение страны.

Я пробормотал:

— Вообще-то заслуживающая уважения позиция. Но я вот милитарист с головы до ног и не понимаю, как можно жить без войны?.. А как же слава, боевые подвиги, трофеи, право победителя, грабь чужое, законная добыча? Разве не война — дело чести, дело славы, дело доблести и геройства?

Он сказал угрюмо:

— Говорю вам, даже его сыновья не захотят воевать с Гиллебердом. Слишком уж у него блестящая репутация правителя! Он никогда не проигрывает…

— Это я слышал много раз.

— Это правда, сэр Ричард. Секретари королей лучше их самих следят за тем, что делают соседи. Гиллеберд в самом деле все делает трезво и расчетливо.

— И все же я рискну, — сказал я. Он посмотрел с вопросом в глазах, я пояснил: — И прогуляться, и бросить вызов Гиллеберду.

Он молча поклонился, а я миновал его, прошел по длинному коридору, дорогу уже запомнил и вышел в сад.

На западе странно зеленое небо, чистое и пугающе прозрачное, уже застыло перед заходом солнца, облаков нет, красный отблеск падает на внутреннюю стену хрустального купола, которым накрыт мир, затем наступят сумерки, время летучих мышей и крохотных дракончиков размером с воробьев, из-за дальнего леса поднимется мертвая и беспощадная луна…

Гуляющих почти нет, только иногда издали со стороны уединенных беседок донесется тихий смех, но в таких случаях надо делать вид, что ничего не видишь и не слышишь. Я так и делал, хотя особой куртуазностью и не страдаю, затем вдали увидел высокую красивую женщину, с нею двух помоложе, не служанки, а как бы фрейлины, вид у них таков…

Женщина, заметив меня, некоторое время всматривалась, продолжая двигаться по аллее исполненной достоинства царственной походкой, затем властным жестом остановила сопровождающих и продолжила путь в мою сторону одна.

Я выждал, когда подойдет ближе, почтительно поклонился.

— Леди…

— Вирландина Самондская, — произнесла она и, заметив, что мне это ничего не говорит, добавила: — Жена принца Марсала, среднего сына Его Величества.

Я поклонился еще раз.

— Ваше высочество.

Она прямо смотрела на меня, красивая и сильная, я молча ждал, наконец она произнесла с прежним чувством достоинства: