Череп со стрелой (СИ) - Дмитрий Емец

— Из соседнего пы-подъезда! Пробивают х-ход! — прошептал Макс и осторожно стал воро­чать арбалетом, перенацеливая его на быстро об­разующийся пролом.

Ул тоже взял шнеппер и, положив его себе на ко­лено, ждал. Его левая свободная от шнеппера рука поглаживала отполированную ручку саперки. Пере­зарядиться он не успеет, это уж точно.

Стена крошилась легко, как печенье. Хрущев­ки — особое пространство. Снаружи они довольно прочны, но изнутри сотворены наспех, с осознани­ем глубинного единства человеческой природы и того, что людям по большому счету нечего скры­вать друг от друга. Кому интересно, как сосед Вася через три подъезда дергает в туалете шнурок, одно­временно ухитряясь ругаться с женой? У всех жены, у всех шнурки, у всех настроения — все мы заперты в своем человечестве.

Еще два-три сильных удара — и сквозь стену про­бился злой носик топора. Застрял и сердито заше­велился, кроша кирпич. В образовавшуюся брешь кто-то предупреждающе свистнул, а еще секунду спустя просунулось лицо в белом серебре бороды. Макс опустил арбалет.

— Это Ры-ры... не н-надо! Родион это! — крикнул он, перескакивая через слово, чтобы обмануть свое заикание.

Да, это был Родион. Щетина на его запавших ще­ках казалась седой. Рина не сразу поняла, что это налипшая штукатурка. Вот и загадка белой бороды!

Еще пара минут — и в стене образовался проход,

достаточный для того, чтобы выбраться. К Дане и

Насте пробиться было невозможно: мешали пуль­сирующие нити. Пришлось бросать доски из на­стила, чтобы образовать проход. Лопнувшие нити усилили болотную вонь, и Рина только чудом ни­кого не покусала.

— Лезем по одному! — велел Родион. Выбравшись из пролома следом за Улом и Ярой, Рина обнаружила рядом с ногами Родиона еще од­ну пару ног. Ноги принадлежали худенькой девушке с не самыми добрыми глазами. К боковому карма­ну ее куртки было пристегнуто матовое стеклышко на цепочке. Девушка поигрывала им, обкручивая вокруг пальца. Над ее верхней губой стояла точка родинки. «Здесь природа закончила свою работу, и вот точка — знак завершения!» — подумалось Рине.

— Юля! — представил Родион. — Без нее я бы сюда не попал!

Худенькая девушка недовольно дернула головой. Она и так помнила, что ее зовут Юля. Степенью же осведомленности прочих о своем имени не инте­ресовалась.

Макс поставил свой арбалет на предохранитель и, забросив его за спину, извлек Данин шнеппер. В тесном переплетении коридоров от него было больше пользы.

— Берсерки г-где? — заикнулся он.

Да, в общем, везде... — равнодушно отозвался Родион. — Юля жизнь мне спасла. Толкнула кое-ко­го под руку.

Рина увидела, что лоб у Родиона ободран сколь­зящим ударом.

— Я не хотела никого спасать. В другой раз сама тебя прикончу! — буркнула Юля.

Где-то рядом зазвонил телефон. Вздрогнув, Ро­дион сунул руку в карман. На ладони у него вздра­гивал темный смартфон. Видимо, доставая, Родион случайно нажал на прием, потому что из трубки по­лился жизнерадостный женский голос:

— Павлик, ты меня слышишь?.. Это мама! Тебе Алена не может дозвониться, чтобы ты Лешу из школы забрал!

Родион боком придвинулся к окну и, положив трубку на подоконник, отошел. На телефон он те­перь глядел с ужасом, точно это была змея. Трубка продолжала хлопотать. Теперь она требовала, что­бы Павлик не покупал хлеб в том же магазине, что и в прошлый раз. Он оказался неудачным и почти вдвое дороже.

— Чтоб я сдох! Никогда не поднимайте трубки мертвецов, — сквозь зубы сказал Родион.

— А зачем ты его вообще... — начал Витяра.

— Он на меня с топором бросился. Думаешь, у ме­ня было время заменить стальной шарик на пнуф?

— А телефон?

— Не сообразил, как выключить, а оставлять на теле было опасно. Не сомневайся: крысить вещи у покойников не в моих правилах!

Они уже уходили, когда в квартире, которую они покинули через пробитую стену, что-то глухо лоп­нуло. Стены дома задрожали.

— Берики снесли дверь. Теперь лучше немного подвигать конечностями, — сказал Ул и первым вы­глянул на площадку.

Рина шла следом за Улом и Даней, невольно сравнивая их и приходя к выводу, что, изготавли­вая Даню, природа увлекалась больше размерами, с Улом же, забросив всякое изящество, сконцентри­ровалась на прочности. Зародись у какого-нибудь художника желание нарисовать помещика Собакевича в молодые годы, лучшего натурщика, чем Ул, он бы не нашел.

Прислушиваясь, они спускались по лестнице. Обошлось без новых перестрелок, разве что Наста поймала остаточную магию, напущенную кем-то из ведьм в квартиру на втором этаже. Под влиянием магии Наста влюбилась в Витяру, не встретила вза­имности и долго рыдала толстым голосом. Ее уте­шали. На ходу съев шоколадку, которая нашлась у запасливого Ула, Наста утихомирилась и, панибрат­ски вытерев нос о плечо Витяры, стала прежней ци­ничной особой.

Подъездная дверь, ведущая на улицу, оказалась заколочена. Кроме того, перед дверью, надежно перегораживая ее, лежал раздувшийся бегемот, при близком рассмотрении оказавшийся сгоревшим диваном.

Не пытаясь выйти во двор, Родион обогнул вы­ступ перил и, наклонившись, потому что потолок давал сильный скос, протиснулся в крошечную дверку, которая вполне могла оказаться проходом для альтернативных гномов. Оказалось, что ведет гномья дверь во вполне гномье место — в подвал.

Подвал тянулся под всем домом. На бетонном

полу лежали два мертвых берсерка. Один все еще держал разряженный арбалет. Другой, кажется, пы­тался бежать, но не успел пролезть в узкое оконце. Между ними, сомкнув обгоревшие крылья, бродила огромная бабочка и изредка запускала то одному, то другому берсерку в голову свой хоботок. Непод­вижные тела берсерков вздрагивали, точно получа­ли электрический разряд.

Заметив шныров, бабочка расправила крылья с уцелевшими жилками-перемычками и деловито направилась к ним. Больше всего ее привлекала похожая на облетевший одуванчик голова Насты. Скрученный хоботок бабочки начал неспешно раз­ворачиваться.

— От ты дуся! Мои мысли — мой нектар! — вос­кликнул Витяра.

Макс выстрелил в бабочку пнуфом, и она исчезла в ослепительной вспышке.

В стороне от берсерков, за серыми рулонами уте­плителя кто-то лежал. Сашка услышал слабый стон. Держа наготове шнеппер, он приблизился и понял, что это Фиа. Ее губы были искусаны до крови.

— Не трогай ее! Она тебя ногтем царапнет — и ты умер! — издали крикнула Яра, однако Сашка уже сидел на корточках рядом с Фиа и, просунув ей под затылок ладонь, приподнимал ее голову.

Фиа открыла глаза, несколько секунд непонима­юще смотрела на него, а потом губы ее дрогнули и она слабо улыбнулась.

— Он тебя выбрал! — прошептала она.

Кто «он»?

— Мне будет трудно скрыть это от Белдо. Его не­возможно обмануть. Но я это сделаю.

Фиа закрыла глаза. Ее голова откинулась на руке у Сашки.

— Я не умру. Иди! Все так плохо, что это даже хо­рошо.

— Почему хорошо?

— Не могу объяснить... чувствую. Иди!

Сашка неуверенно поднялся. Он ничего не по­нимал. Да и некогда было понимать. Юля стояла у стены, на которой кто-то подробно процарапал гвоздем дверь. Рисунок был почти детский, однако какие-то мелкие детали подсказывали, что рисовал все же не ребенок В руке у Юли покачивалось ма­товое стеклышко, которое она решительно прило­жила к левому глазу.

— Все прижались друг к другу! А ты возьми меня за пояс! Ручками! — велела она Максу.

— 3-зачем? — заикнулся Макс.

— Для нежности! — сказала Юля голосом судьи, выносящего смертный приговор.

Шныры выстроились цепочкой.

— Шагаем на счет «пять»! — сказала Юля и сразу же произнесла: — Пять!

Нарисованная дверь не открылась. Она прорва­лась точно бумага. На миг Рина ощутила кожей лица царапающую жесткость стены. От ужаса она едва не выпустила талию стоящей впереди Насты, и спасло ее лишь то, что Сашка, обхвативший ее руками за пояс, шагнул вперед и вбросил ее куда-то.

Рина покатилась по полу. Сразу же вскочила и приготовилась заорать на Сашку, но не заорала, потому что обнаружила, что на нее с удивлением смотрят человек десять. Они находились в длинном переходе на красную ветку метро рядом с девуш­кой, игравшей на скрипке. Рядом тявкали и кувыр­кались в коробке три электрических песика. Один из песиков дошел до края коробки и умер: у нею закончилась батарейка.

Нацарапанная за спиной девушки дверь настоль­ко хорошо вписывалась в рисунок мрамора, что по­нять, что это дверь, можно было только прищурив­шись и нарушив фокусность зрения.

Глава восьмая

МЕЖДУСОБОЙЧИК

Никто так яростно не убивает, не уничтожает, не затаптывает какую—либо идею, как человек, который не­которое время ей служил, а потом ее предал.