Череп со стрелой (СИ) - Дмитрий Емец

В комнату, разбив стекло, влетел голубь с окосте­невшими крыльями и свернутой набок шеей. Он попытался развернуться, но врезался в пульсирующую нить, вспыхнул и в одно мгновение прогорел

Одна из нитей осыпалась.

— Хотели подглядеть, как у нас дела, но накладка вышла! — сказал Ул.

Сашка посмотрел на Ула и понял, что Ул раздра­жает его куда больше Даниных носков. Сидит тут, понимаешь, сунув большие пальцы в карманы, и ли­цом просит кирпича. Сашка представил, как он бьет Ула в челюсть, а потом добавляет по шее ручкой саперки. Образ был настолько ярким, что Сашка ис­пугался и, решив, что все произошло в действитель­ности, схватил себя за запястье правой руки.

— Не мог бы ты провалиться? Я тебя ненавижу! — сказала кому-то Рина.

Сашка повернулся, пытаясь понять, кого она не­навидит, и убедился, что ненавидят его.

— Знаете, что этот тип делает? Отправляет мне координаты ДжиПиЭс! В последний раз притаски­ваюсь чуть ли не в Митино, а там на гараже метро­выми буквами: «Ты мне нужна!» Офигеть, как ин­формативно! А так нельзя было сказать?

Сашка начал тихо кипеть. Теперь ему хотелось прибить ручкой саперки не только Ула. Выстраива­лась уже целая очередь. Яра уткнулась лицом в со­гнутые колени.

— Тшшш! — прошептала она. — Вы что, не по­нимаете, что этот шар — болото? Мы тут все нады­шались! Не смотрите друг на друга! Закройте глаза! Эта гадость перехватывает сознание. Если будем смотреть, возненавидим и перестреляем друг друга.

Сашка закрыл глаза. Несколько секунд ему хоте­лось на кого-нибудь броситься, но он перетерпел, ненависть постепенно погасла. Он сидел с закрытыми глазами и старался не дышать часто, потому что воздух в комнате с каждой секундой становился все более гнилостным, как в болоте.

Сашку атаковали кошмары: он видел тысячи тру­пов без кожи, самих себе роющих могилы. И над головой каждого — страшная призрачная фигура, окутанная бинтами. Руки у фигур короткие, но паль­цы бесчисленны и, как корни, уходят в человече­ские головы. Но тут эльбы перегнули палку. Образы были так жутки, что включилась защита сознания. Человек боится не страха вообще, не мирового зла, а маленького локального ужаса, вроде мухи, ползу­щей по открытому глазу мертвеца. Тут же все было слишком глобально, и сознание сумело справиться.

Тонкие нити, постепенно распадаясь, распро­страняли запах гниения.

Сашка сидел с закрытыми глазами. Почему гово­рят, что человек широк? Узок, невообразимо узок! Мал, как сигаретный огонек. Каждый вписывается в одну крошечную точку, в одну схему, в один под­ход к жизни, в одну-единственную манипуляцию, в маленькое «что-то». Каждый — огонек, движущийся куда-то, и весь вопрос только куда и не погаснет ли он по пути.

Рядом с Сашкой постоянно повторялся монотон­ный, тревожащий звук. Он никак не мог сообразить, что это. Не удержавшись, быстро приоткрыл один глаз. Витяра стучал зубами и непрерывно повторял «ва-ва-ва». В руке у Витяры был смятый ком пласти­лина, от которого он, не сознавая этого, откусывал кусочки.

Убедившись, что между ними нет нитей, Сашка протянул ногу и толкнул Витяру. Тот перестал по­вторять «ва-ва-ва» и, не открывая глаз, быстро и не­внятно произнес сквозь пластилин:

— Да-да! Все плохо! Мне очень нужно сейчас в жизни какое-то маленькое чудо! Но не исключено, что после маленького чуда я захочу большое чудо, и лучше вообще не расслабляться.

Яра оторвала лицо от колен. Она подумала, что тишина опасна. Болотошепчет каждому свое. А когда звучит общая речь, отдельные мороки раз­рушаются, а общий образ эльбам подобрать трудно.

— Давайте говорить! О чем угодно! Только не друг о друге, чтобы не поссориться!

Брызнули уцелевшие стекла. В окно влетело не­сколько болтов. Один вонзился в паркет в полуме­тре от ноги Ула и, зацепив одну из нитей, осыпался вместе с ней. Еще одна из нитей вспыхнула, когда ее задело падающим стеклом.

— Три стрелка! Как раз четверка за вычетом ведь­мы! Остальные выпасают на лестнице, — сказал Ул.

Рину атаковала поочередная ненависть к каждо­му, чей голос она слышала. Вспоминались все оби­ды с момента их знакомства. Списком всплывали, и так пугающе ясно, словно она всю жизнь только и делала, что их запоминала.

— А ты на мою шапку наступил, — сказала она Улу, вздрагивая от ненависти.

— Когда? — озадачился Ул.

Месяца два назад! В пегасне! Я уронила шапку и смотрю: ты на ней стоишь! Я говорю: убери ногу, а ты несешь какую-то пургу!

— Не надо! — взмолилась Яра. — Рина, успокой­ся! я же сказала: говорить о чем угодно, но ни к ко­му не обращаться!

— Я, Ярочка, и так спокойна! Даже не вспоминаю, что ты меня тачкой под колени толкнула, когда я Бинта шарахнула метлой! А его не метлой — его ло­мом надо! — мстительно сказала Рина.

Ощутив, что сама остановиться не сможет и не­нависть натурально зашкаливает, она вцепилась зубами в рукав и стала, раскачиваясь, дергать его из стороны в сторону, как Гавр, терзающий старый ватник Когда, успокоившись, Рина открыла глаза, то увидела, что Ул осторожно протягивает руку Яре, а она тянется к нему, но, увы... длины рук не хвата­ло! Их разделяло не меньше метра, а сложное пере­плетение пульсирующих нитей мешало сократить расстояние.

«Правильно! Если любишь другого больше себя, то что в его поведении может тебя расстроить? Са—можалению некуда просунуть свое свиное рыльце и заявить, что тебя обделили, недожал ели, недообни—мали, недоодарили! Хочу любить Сашку, как Яра лю­бит Ула!» — подумала Рина, и сразу в ней все утихло и присмирело.

— На «Добрынинской» кто-нибудь был? — спро­сила она. — Там в районе первого вагона в мрамор вплавился наутилус.

— Кто?

Моллюск с витой раковиной. Ему двести мил­лионов лет. И иглы от морских ежей там почти по­всюду. Мелкая россыпь, похожая на гвбздики! А на «Библиотеке имени Ленина» — аммониты, морские лилии. В желтом мраморе у перехода — брюхоно­гий моллюск из палеозоя.

— Тоже мне, д-двести миллионов! Эльбам боль­ше. Время у них давно с-схлопнулось! — проворчал Макс.

— А я вот недавно спор выиграла! — неожиданно сказала Наста. — Девушка там одна не знала, что в Москве есть чайки. Так я ее привела и носом в чаек ткнула. Прямо у Кремля чаек нашла.

Ничего больше Насте не вспомнилось, и заго­ворил Сашка. Недавно, отыскивая место где оста­вить для Рины очередное послание, он увидел на колонне «Китай-города», прямо в мраморе, два ли­ца — мужское и женское. Сросшиеся половинками, неуловимо перетекавшие одно в другое, лица выра­жали крайнюю муку. Он долго стоял и не знал, что это — игра природы? Случайный рисунок мрамора? Потом из тоннеля вытянулся поезд, и Сашка, раду­ясь, что можно больше об этом не думать, вскочил в вагон.

И вот теперь он рассказал о лицах на колонне.

— А, знаю, есть такие лица... — сказал Ул. — До­полнительный проход в одну из резиденций ведь—марей. Но у них там чертовщина какая-то начала твориться, много бойцов погибло, и они ее забро­сили!

— Как — погибло? — ошеломленно спросил Сашка.

Вопрос хороший. Да только вот не знаю, и все тут! Гай одну четверку послал — не вернулась. По­слал две хорошо подготовленные — вернулась одна боевая ведьма, да и та с ума сошла и мелет вздор...

Но все же, говорят, такого намолола, что Гай срочно 0т нее избавился, а проход через колонну перекрыл.

В окно влетел болт, врезался в одну стену, в дру­гую и, окончательно спутавшись и завертевшись, своим оперением оцарапал Яре лоб рядом с ви­ском.

— Мне не больно! — торопливо крикнула Яра, протягивая руку к Улу. Больше всего она боялась, что он сейчас вскочит. Царапина на ее лбу посте­пенно наполнялась кровью.

Ул рванулся к ней, но умоляюще протянутая ру­ка Яры остановила его. Раздувая ноздри, он долго смотрел на царапину, потом поднял отскочивший к его ногам болт, пальцем потрогал оперение и по полу подтолкнул его к Максу. Тот пристегнул болт к киверу с дополнительными зарядами, расположен­ному параллельно стволу.

— Странно, что мы так долго живы! Что-то у ведьмариков явно не то происходит... — сказал Ул хмуро. — Вопли какие-то доносятся, стреляют ред­ковато.

— А почему та, с трубкой, новый шар не при­шлет? — спросила Насга.

— Она и этот-то едва удерживает! Небось сейчас у нее мозг как на костре выгорает! Только она под псиосом и ей по барабаниусу! — жалости в голосе у Ула не было ни малейшей.

Внезапно стена, к которой они сидели спиной, дрогнула и по ней прошла длинная трещина. От следующего удара вылетел большой кусок штука­турки и, кувыркаясь, запрыгал по полу, задевая ни­ти. Нити лопались, источая зловоние. Запах болотаусилился. Рину снова стали посещать прозрения вроде того, что Сашка ее не любит, Наста — класси­ческая гадина, Ул наступил на ее шапку и так далее.