Если бы меня спросили снова - Елена Лабрус

будет так трудно, как со мной. Девушку, с которой будешь по-настоящему счастлив, и всё у нас будет хорошо. Будем дружить семьями, будем ходить друг к другу в гости. Отмечать вместе праздники, ездить в путешествия, устраивать вечеринки. Будем… — она недоговорила, горло перехватило.

— Ты сама-то в это веришь? — спросил Вадим, когда она замолчала.

— Это всё, что мне осталось — верить. Ты навсегда в моей жизни. Ты отец моего ребёнка. При всём желании я не могу тебя вычеркнуть, да и не хочу. Но я искренне хочу, чтобы ты был счастлив, потому что я тебя счастливым сделать не смогу, Вадим. И ладно, чёрт с ним, спрашивай, — сказала Ирка, надеясь сменить тему.

— Я только что спросил: что сказал тебе мой отец? И ты уже ответила.

— Я не вру, но это личное. Ты бы не хотел, правда, чтобы я всем рассказывала, что ты говоришь мне наедине?

— Не думаю, что у вас всё настолько лично с моим отцом. Но я не все, Ир. И твои секреты я не рассказывал никому, но если бы ты рассказала мне девять лет назад, что вы с отцом задумали, всё сложилось бы иначе. Я бы знал, что так надо, вы договорились, и реагировал спокойнее.

— Я пыталась. Но ты сразу стал ревновать. Представляю, если бы я сказала, что весь офис думает, что мы трахаемся.

— Я это всё равно услышал. И вот что из этого вышло, — справедливо заметил он.

— Это была не моя тайна, Вадим. Твой отец должен был сам тебе это сказать. Если бы вы не были в ссоре, наверное, он так бы и сделал.

«Если бы он не был таким, мать его, самцовым самцом, а хоть немного тебе отцом».

— Если бы. Чёртово «если» встаёт перед нами снова и снова, — вздохнул Вадим.

— Вадим, — покачала головой Ирка. — Нет никаких «нас». Есть я и ты. Просто родители одного ребёнка. Мы — это я и Петька. Ты — это ты.

— Я и не спорю. Но одно знаю точно. Мы не сможем это просто забыть, — умышленно сделал он упор на «мы». — Не сможем перешагнуть и идти дальше. Не сможем отмахнуться ни от одного даже самого неприятного чувства, потому что должны каждое из них прожить. То, чего мы не сделали тогда, сделать сейчас: избавиться от белых пятен и недопонимания, отпустить, простить, по-настоящему принять, а не запереть снова в какой-нибудь другой комнате. И когда мы это сделаем, когда ничто не будет тебя заставлять прятаться за стеной, что ты между нами воздвигла, тогда я спрошу тебя снова и приму твоё «нет» и «я люблю Петьку». Тогда я тебе поверю.

Глава 27

— Хорошо, — легко согласилась Ирка. — Но я хочу, чтобы ты понимал. Доверие — это когда можно рассказать человеку без утайки самое постыдное и не бояться, что он тебя ранит. Постарается понять, а не винить.

— Я постараюсь, — серьёзно кивнул Вадим. — Нет, я обещаю. Потому что хочу, чтобы в первую очередь ты сама уважала свои чувства, даже самые неприглядные и постыдные, и не чувствовала себя виноватой за них. Какими бы неправильными они ни были, они тоже важны.

— Тогда я тоже обещаю, что ты можешь рассказать мне всё что угодно, и я не буду осуждать.

— М-м-м… как заманчиво, — приподнял одну бровь Вадим, глядя на Ирку с интересом, и чёртовы бесенята запрыгали в его чёртовых синих глазах. — Значит, мне уже можно признаться, что ты охренительна в этом платье? Что я… м-м-м… Нет, пожалуй, в этом я признаваться не буду. Да мне и не стыдно. Мужчина в принципе думает о сексе каждые сорок секунд.

Ирка улыбнулась.

— Я и так знаю, что охренительна в этом платье, а ещё охренительнее без него. Но всё равно спасибо. Это приятно. Хочешь, я тоже кое в чём тебе признаюсь?

— Очень.

— У тебя на губе соус, но он тебе тоже чертовски идёт.

Воскресенский засмеялся, качнул головой, вытер губу.

— Ты не права, ни одна женщина никогда, не делала меня таким счастливым, как ты. И таким несчастным тоже. Но это, наверное, закономерно. Чем выше забираешься, тем больнее падать.

— Так не забирайтесь больше, Вадим Борисович. Поберегите себя.

— И всё же насчёт отца. Я просто обратил внимание, что ты на него злишься, поэтому и спросил, что он тебе сказал.

— Нет, я не злюсь на него, Вадим. Я чертовски на него злюсь.

— Почему? — удивился он.

— Потому что совсем недавно узнала, что он отказался защищать Петьку.

— Северу понадобился адвокат? — обеспокоенно наморщил лоб Вадим.

— Не просто адвокат, а самый лучший.

— По уголовному или административному делу?

— По уголовному, — вздохнула Ирка.

Вадим дёрнул головой.

— Чёрт! Тут я могу лишь сказать, что мой отец не берётся за дело только в одном случае — если уверен, что проиграет. Видимо, шансов не было. Что же Север такое натворил?

— Заступился за девушку, на которую напали с ножом. И… убил этого урода.

Вадим потёр бровь.

— Превышение пределов необходимой обороны?

— Может быть, — пожала плечами Ирка. — Я в этом не разбираюсь.

— Но раз его сразу не задержали или отпустили…

— Это было давно, Вадим. И он… в общем, труп того мужика нашли только сейчас.

— Вот чёрт! — он выдохнул, провёл ладонью по лицу. — Сокрытие преступления? Тогда у него действительно проблемы и было очень мало шансов. Раз даже мой отец при всём его опыте и связям не взялся. Впрочем, у отца могли быть и другие причины. Север всё же твой муж.

— Что ты имеешь в виду? — нахмурилась Ирка.

— Что на этот счёт есть какие-то этические или юридические запреты в правилах ведения адвокатской деятельности. Адвокат не имеет права защищать близкого человека. Но тогда он должен был предложить Петьке другого адвоката.

— Мог бы предложить, — усмехнулась Ирка. Но Воскресенский-старший ничего об этом не сказал, и об этом она, конечно, тоже не спросила. Может, он и предлагал. — А может, никто из них тоже не захотел браться? — предположила она вслух.

— Так не бывает, — покачал головой Вадим. — Девяносто процентов уголовных дел для адвоката