Как заарканить миллионера - Элизабет Беверли

— Эди, поди-ка сюда!

Эди, удивленная, но явно благодарная, поспешила к нему.

Черт, что же дальше? Как он объяснит, зачем позвал ее, если еще не допил свою порцию? Не раздумывая, Лукас поднес почти полный бокал ко рту и опустошил его тремя торопливыми глотками.

На лице Эди отразилось настоящее смятение.

— Да, мистер Конвей?

В первый раз за все время знакомства он не испытал неприязни при виде ее улыбающегося личика. Может быть, потому, что в глазах ее еще отражалось пережитое потрясение, и улыбка стала какой-то… ну, более естественной, что ли.

А может, все дело в двух унциях джина, — это спиртное так подействовало на нее.

— Пожалуйста, повтори, — попросил он. Эди взглянула на него с опаской.

— Вы уверены? — поинтересовалась она. — Я хочу сказать, та, первая…

— Ее уже нет, — прервал Лукас. — Отличный повод налить вторую.

Эди подняла бровки, затем, пожав плечами, ответила: «Хорошо» — и потянулась за пустым бокалом.

Пока маленькие ручки ее порхали над бокалом, Лукас перевел взгляд на Дейвенпорта. Тот косился на Лукаса подозрительно, словно чуял какой-то подвох.

Лукаса вдруг охватило безумное желание показать ему язык и крикнуть: «Ну что, взял? Не получишь, не получишь!»

С чего бы это? Какое ему дело до Эди Малхолланд?

Обернувшись к ней, он — совершенно неожиданно для себя — задал вопрос:

— Кстати, Эди, откуда ты столько знаешь о римлянах?

Когда Лукас Конвей свалился под стол, Эди Малхолланд встревоженно перегнулась через стойку, чтобы взглянуть, не ушибся ли он. Лукас был цел: пострадало лишь его самолюбие.

Что на него нашло? — удивлялась Эди. Он редко заказывал больше одной порции и никогда не напивался. А сегодня каждый раз, стоило ей подойти к другому столику, как Лукас требовал новую порцию выпивки, а заодно задавал вопросы типа: «Я, кажется, позабыл, что такое акведук…» или: «Расскажи поподробнее про эту… как ее… Паппиеву дорогу?»

Нет, пожалуй, это случалось не каждый раз, — вспоминала Эди, озабоченно наблюдая, как Лукас поднимается на ноги, отряхивает пострадавшее самолюбие и взгромождается на табурет. Только когда ее подзывал мистер Дейвенпорт.

Однако мистер Дейвенпорт уже полчаса как ушел — но Лукаса это не остановило. Даже напротив: именно в последние полчаса их с Эди беседа приобрела чересчур личный характер.

На личные вопросы Эди, разумеется, не отвечала и поскорее сворачивала на римлян. Ибо ничто так не охлаждает любовное пламя — пусть даже это сомнительный жар, подогретый алкоголем, — как древняя история, покрытая пылью веков.

Мужчины стараются не вспоминать о прошлом, а вот Эди никогда о нем не забывает. И не только потому, что изучает историю в колледже.

— С вами все в порядке, мистер Конвей? — заботливо поинтересовалась она, с некоторой тревогой следя за тем, как он садится на табурет и очень осторожно ставит локти на стойку.

Разумеется, с ним не все в порядке. Он пьян как сапожник. Но сказать об этом Эди прямо не может. Линди ее уволит, если узнает, что она, простая буфетчица, посмела сделать клиенту замечание.

— Все хорошо, Эди, — откликнулся он. — И, пожалуйста, зови меня Лукасом.

«Ага, как же!» — подумала она.

Одно дело — думать о нем как о Лукасе, и совсем другое — называть его по имени вслух! Сначала она назовет по имени. Потом скажет, что он пьян. Потом стащит дневную выручку. А под конец вскочит на стойку и спляшет «Ла Вида Лока», одновременно декламируя последнее письмо Вертера. Погибать — так с музыкой!

По-настоящему следовало бы доложить Линди, что Лукас напился. Линди пьяных не терпела и приказывала обо всех подобных случаях сообщать. Но Эди кое-что останавливало. Во-первых, Лукаса, в отличие от многих здешних завсегдатаев — как пьяных, так и трезвых, — можно было не опасаться. Во-вторых, такое с ним приключилось в первый раз. У всякого бывают дурные дни, когда хочется отключиться и обо всем забыть. У всякого — только не у Эди. Она-то себе такого не позволяет. Просто не может позволить.

Вот почему она не побежала с докладом к Линди. А вместо этого предложила:

— Хотите, я вызову вам такси?

Лукас расплылся в улыбке:

— Лучше вызови во мне желание! — Последнее слово он протянул нараспев, словно подражал героям любовного сериала, а в следующую секунду звонко, по-мальчишески расхохотался.

Эди укоризненно покачала головой, но и сама невольно улыбнулась. Слава богу, Лукас не буен во хмелю. Ей много раз случалось иметь дело с пьяницами, но не с такими милыми.

— Как-нибудь в другой раз, — пообещала она. — А сейчас вам гораздо нужнее такси.

— Мне нужна ты, — упрямо возразил он.

На этот раз Лукас не смеялся: глаза его опасно потемнели, и на миг Эди почудилось, что он вполне трезв и прекрасно владеет собой.

Удивительно, что это она так взволновалась? Никогда прежде Лукас с ней не заигрывал. Наоборот, с самого начала ясно дал понять, что она ему абсолютно безразлична. Не хамил, не обижал, но Эди знала, что за глаза он именует ее Сладенькая Эди и Эди-Солнышко.

На такие прозвища она не обижалась. Скорее, носила с гордо поднятой головой. Ведь не от рождения она была Сладенькой Эди. Нет, чтобы превратиться в диснеевскую Белоснежку, ей пришлось немало потрудиться. Она вышла из такого ада, о каком Лукас Конвей, при всем своем журналистском опыте и скороспелом цинизме, не имеет представления. Зубами и ногтями прокладывала она свой путь наверх. Каждая ее улыбка, каждый невинный взмах ресниц, каждое мгновение спокойной жизни оплачены слезами и кровью. Лучше, чем кто бы то ни было, она знает цену простым человеческим радостям. Она не позволит какому-то сопливому пижону из тех, что настоящего горя никогда не видели, разрушить мир, созданный ее волей и мужеством.

И плевать, что он такой красавчик!

И все же — почему ей так нравится смотреть на него сейчас, когда глаза его затуманились, по лицу блуждает смутная улыбка, когда он выглядит таким беззащитным и таким… счастливым? Да, несомненно, Лукас Конвей счастлив — или это джин так размягчил его? Никогда прежде она не видела его счастливым. Интересно, почему?

«Осторожнее, Эди. Не лезь не в свое дело».

— Вам нужна чашка горячего кофе и холодный душ, — твердо заявила она, без особого успеха убеждая себя, что глаза у него сияют вовсе не оттого, что он на нее смотрит.

Лукас снова улыбнулся широкой добродушной улыбкой пьяного.

— Э…ди… — протянул он. — Зайка ты моя… рыбка… кро… крохо… — Запнувшись, недоуменно пошевелил бровями. — …Кро-хо-тулечка… Если хочешь, только скажи, и мы примем душ вместе…

«Ладно, пора звать Линди», — решила про себя Эди.