Высотка - Джеймс Баллард

За его спиной раздался смех. С трудом сдержавшись, он снова повернулся к Пэнгборну. Но гинеколог уже шагал прочь, оглянувшись без злобы. Он легко взмахнул рукой, словно метнув дротик, отпуская Ройяла навсегда. Фонари оставили Ройяла, и все вернулись к более важному занятию — мучениям гостей.

Противостояние с Пэнгборном завершилось — да его и не было. Попавшись на примитивную уловку, Ройял теперь и сам не мог понять — неужели он и вправду так боится Уайлдера. Ройяла унизили, и поделом. Сейчас всем верховодил гинеколог. Зоопарку не прожить долго с таким смотрителем, как Пэнгборн, но он даст толчок насилию и жестокости, которые поддержат в остальных волю к жизни.

Пусть правят психи. Только они понимают, что происходит. Вцепившись в поводок, Ройял позволил овчарке утянуть себя в безопасный мрак у сада скульптур. Белые силуэты птиц скопились на всех карнизах и парапетах. Голодные собаки скулили, кормить их было нечем. Надо заблокировать лестницу и укрыться в пентхаусе; возможно, взять в качестве служанки миссис Уайлдер. Отсюда он будет руководить высоткой и обретет последний приют среди неба.

Ройял отпер ворота сада скульптур и пошел во тьме между скульптурами, отвязывая собак. Одна за другой, они убегали, пока не остался только он сам. И птицы.

16. РАДОСТНОЕ ОБУСТРОЙСТВО

Квартиру заливал загадочный свет, серый и сырой, хотя и окрашенный легким внутренним свечением. Стоя на кухне посреди мешков мусора, Лэйнг пытался нацедить хоть несколько капель из крана и оглядывался через плечо на унылый туман, протянувшийся занавесом через гостиную… или через его собственный мозг? Любопытно, который час? Сколько он уже не спит? Лэйнг смутно припомнил, что прикорнул на клетчатом коврике на полу кухни, положив голову на мусорный мешок.

Он потряс часы и колупнул треснувший циферблат грязным ногтем. Часы остановились во время потасовки в лифтовом холле 25-го этажа несколько дней назад. Впрочем, какая разница, который час — лишь бы не ночь, когда следует укрыться в квартире, скорчившись за ненадежной баррикадой.

Лэйнг туда-сюда крутил кран холодной воды, слушая, как меняется тон гудения. На короткое время, чуть ли не на минутку в день, из крана выходила зеленая от водорослей жидкость. Маленькие порции воды, двигаясь вверх-вниз в громадной сети труб по всему зданию, объявляли о своем появлении и исчезновении легким изменением тона гудения. Слушая эту далекую и сложную музыку, Лэйнг отточил слух и теперь лучше воспринимал любые звуки. И наоборот — глаза, используемые в основном по ночам, теряли былое значение.

Высотка практически замерла. Как часто повторял себе Лэйнг, почти все, что могло случиться, уже случилось. Покинув кухню, он втиснулся в узкое пространство между входной дверью и баррикадой и прижался правым ухом к дверной панели, по легкой вибрации определяя, ходят ли по соседним квартирам грабители. Каждый день, когда и он, и Стил выскальзывали из своих квартир — как символическое напоминание о временах, когда люди в самом деле выходили из дома, — они по очереди прижимали ладони к металлическим стенкам лифтовой шахты, ощущая, как телу передается дрожь внезапных движений пятнадцатью этажами выше или ниже. Скорчившись на лестнице и положив пальцы на металлические перила, они ловили тайное бормотание высотки, далекие очаги насилия — словно вспышки излучения из другой вселенной. Высотку пронизывали тихие редкие шорохи: раненый житель крадется по ступенькам лестницы, ловушка захлопывается за бродячей собакой, неосторожная жертва падает под ударом дубинки.

Впрочем, сегодня в этой зоне без времени и света не раздавалось ни звука. Лэйнг вернулся на кухню и продолжил слушать водопровод — часть гигантской акустической системы, управляемой тысячей клапанов; умирающий музыкальный инструмент, на котором когда-то активно играли. Все было тихо. Жители оставались на месте, прятались по домам за баррикадами, пытаясь сберечь остатки рассудка и подготовиться к ночи. В каком-то смысле жизнь в высотке начала копировать внешний мир, — там тоже жестокость и агрессия сдерживается корректными конвенциями.

Так и не припомнив, сколько он уже не спит и чем был занят полчаса назад, Лэйнг уселся на пол кухни посреди пустых бутылок и отбросов и стал смотреть на останки стиральной машины и холодильника, превратившихся в мусорные баки. Ему было трудно припомнить, для чего эти предметы использовались прежде. В каком-то смысле у вещей появлялось новое назначение, новая роль, которую еще предстоит понять. Запущенная высотка стала моделью мира, в который влекло людей будущее — в пейзаж по ту сторону технологии, где все или разваливается, или радикально перестраивается. Лэйнг задумался — порой казалось, что они живут в будущем, что оно уже пришло и уже выдохлось.

Присев на корточки у пересохшего источника, как пустынный кочевник, который никуда не торопится, Лэйнг терпеливо ждал, когда пойдет вода. Он поковырял грязь на тыльной стороне ладоней. Мыться все давно перестали. Высотка воняла. Ни туалеты, ни мусоропроводы не работали, и по утрам по фасаду дома с балконов текли тонкие струйки фекалий. Но над этим характерным запахом властвовал новый двусмысленный, сладко-гнилостный аромат, сочившийся из пустых квартир, — и вдаваться в подробности Лэйнг не желал.

При всех неудобствах, жизнь в высотке ему нравилась. Сейчас, когда жителей осталось мало, Лэйнг готов был двигаться вперед и жить своей жизнью. Как и где — этого он еще не решил.

Беспокоила его сестра. Алиса подцепила непонятную болезнь и все время то лежала на матрасе в спальне, то бродила полуголая по квартире; ее дрожащее тело, как сверхчувствительный сейсмограф, отзывалось на незаметную дрожь здания. Лэйнг постучал по сливной трубе под раковиной, посылая гул по пустой трубе, — и Алиса позвала его тихим голосом из спальни.

Лэйнг отправился к ней, пробираясь среди куч щепок, наколотых из порубленной мебели. Он получал удовольствие, круша столы и стулья.

Алиса протянула к нему тощую руку.

— Этот шум… ты опять сигналил кому-то. Кому на сей раз?

— Алиса, никому. Да и кого мы знаем?

— Людей на нижних этажах. Они тебе нравятся.

Лэйнг стоял рядом с матрасом, решая, не присесть ли. Лицо сестры блестело, как восковой лимон. Глаза, пытаясь сфокусироваться, плавали в глазницах потерянными рыбками. Лэйнг на миг испугался, что сестра умирает, — за последние два дня они съели лишь несколько долек консервированного копченого лосося, банку которого он нашел под половицами в пустой квартире. Забавно, что меню в высотке становилось все разнообразнее в дни полного упадка — на свет появлялись новые и новые деликатесы.

Впрочем, еда не главное, и в других отношениях Алиса была полна жизни. Лэйнг с удовольствием выслушивал приятную критику в свой адрес, когда старался угодить бессмысленным прихотям сестры. Это была лишь игра, но он наслаждался ролью исполнительного слуги язвительной хозяйки, верного прислужника, для которого удовольствием было не одобрение, а бесконечное перечисление его промахов.

— Алиса, я пытаюсь раздобыть воды. Ты бы хотела чаю?

— Чайник воняет.

— Для тебя я его помою. Тебе грозит обезвоживание.

Она неохотно кивнула.

— А что происходит?

— Ничего… Все уже произошло. — От тела Алисы исходил спелый, но не отвратительный запах. — И теперь начинает приходить в норму.

— Что с Аланом? Ты говорил, что присмотришь за ним.

— Боюсь, его нет. — Лэйнг терпеть не мог упоминаний о муже Алисы. — Я ходил в твою квартиру… Она пуста.

Алиса отвернулась, показывая, что сыта братом по горло. Лэйнг наклонился, чтобы собрать с пола щепки, которые набросала у матраса сестра. Ножки от кресла из гостиной, густо пропитанные клеем и лаком, будут отлично гореть. Эти кресла Лэйнг притащил из квартиры Адриана Талбота после исчезновения психиатра. Общие вкусы жителей средних этажей оказались очень кстати. А вот жителям нижних этажей туго придется с модными когда-то стульями из хромированных трубок и неотделанной кожи — на них можно только сидеть.

Пищу теперь готовили на кострах, которые разводили на балконах или в декоративных каминах. Лэйнг вынес дрова на балкон. Присев на корточки, он сообразил, что готовить-то и нечего. Банки из тайника давным-давно пришлось пожертвовать соседу-ортодонту. Положение Лэйнга спасали лишь припрятанные ампулы с морфием.

Стила, страшного своей непредсказуемой жестокостью, Лэйнг держался только по необходимости. Множество людей пропали или полностью перестали бороться. Бросили высотку ради внешнего мира? Лэйнг был уверен, что нет. В каком-то смысле он зависел от неопределенных отношений с ортодонтом и следил за его убийственными вывертами, как узник, влюбленный в угрюмого тюремщика. В предыдущие недели поведение Стила было пугающим. Нарочито бездумные нападения на одиноких и беззащитных, детская привычка мазать кровью стены пустых квартир — на это Лэйнгу было тяжело смотреть. Со времени исчезновения жены Стил ходил будто туго натянутый — как тетива громадных арбалетов, которые он смастерил из струн от пианино и установил в холлах и коридорах; на стрелы он пустил клюшки для гольфа. При этом Стил оставался странно спокоен, словно играл в какое-то приключение, и вечерами отсыпался, давая возможность Лэйнгу искать воду.