Туманные аллеи - Алексей Иванович Слаповский

ничего. Фигура у нее, кажется, вполне себе. Сарафан этот, ничего не понять. Ты видел ее раздетой?

– Отстань. Да, видел, когда загорала. Фигура замечательная.

– Посмотреть бы. Я котов в мешке не покупаю.

– Кого ты собрался покупать, сволочь? И перестань так пялиться, неудобно!

Канцелевич не перестал, не сводил глаз с Елены, это видели и Настя, и мама Елены Татьяна Борисовна. И сама Елена, конечно, видела.

Канцелевич спросил, нет ли тут водоема – освежиться хочется.

Есть пруд, ответили ему. Небольшой, и вода красноватая, торфяная, но люди купаются, никто пока не отравился.

– Так пойдемте! – загорелся Канцелевич.

Он умел – и сейчас умеет – заражать энергией, всем захотелось, все пошли. У предусмотрительного Канцелевича оказались с собой плавки, а у Антона не было. Сидел на берегу и смотрел, как Виктор и Елена медленно плывут рядом и о чем-то весело говорят. А Татьяна Борисовна сидела на мостках, спустив ноги в воду.

– Все, Ленка влюбилась, – сказала Настя, не купавшаяся и редко раздевавшаяся из-за костлявой худобы и очень светлой кожи.

Она именно так звала Елену, когда говорила о ней с кем-то из близких и знакомых, – Ленка. Для себя же и посторонних – мама, конечно.

– А чего, нормально, – рассуждала Настя. – Женятся, братика мне сделают, Ленка от меня отстанет.

– Так уж и пристает?

– А то. Мало мне школы, репетиторы ходят каждый день. Английский, литература, математика. Она хочет, чтобы я выросла лучше всех.

– А ты не хочешь?

– Я и так лучше всех. Ты женатый?

– Нет. Есть подруга, но не живем вместе. Встречаемся.

– Герлфренд?

– Вроде того.

– А я думала, на Ленке женишься.

– Почему?

– Ну, так.

Настя угадала: Антон хотел бы жениться на Елене. Но не хотела этого она, а навязываться Антон не умел и не любил.

– Подрастай скорей, я на тебе женюсь, – сказал он Насте.

– Ты вот прикалываешься, а я запомню!

И запомнила, встречала Антона всегда словами:

– Мой жених приехал!

Через три месяца, в октябре, уже была свадьба. Канцелевич выглядел осчастливленным, Елена была прекрасной, Антон тосковал и напился бы, если бы не врожденная умеренность характера и потребностей.

Года три они жили благополучно, у них постоянно что-то менялось, и все в лучшую сторону – то квартиру новую купят, просторную, в центре, то Канцелевич подарит Елене машину, и она с азартом учится ее водить, то дом начинают строить в Подмосковье. Антон приезжал к ним редко, только по приглашению – на дни рождения и прочие праздники, усиленно за них радовался, а Настя ехидно спрашивала:

– Щеки не болят?

– Чего это?

– Так улыбаешься, будто тебе дантист пальцами рот раздвигает.

– Хорошее сравнение, молодец.

– Знаю, что молодец, а толку? Ты меня не любишь.

– Рано еще.

– Ладно, подожду.

А потом Елена начала регулярно звонить Антону. Как правило, ночью, после первой бутылки вина. Спрашивала напрямик:

– Как думаешь, у Канцелевича есть кто-то?

– Понятия не имею.

– А что он обо мне говорит?

– Ничего.

– Почему? Вы же лучшие друзья.

– Были. У него появились другие лучшие друзья. Большие люди. Да он и сам теперь большой человек.

– Но я-то тоже не маленькая. Меня в Гамбург на международную конференцию поэтов пригласили, ты знаешь?

– Теперь знаю.

– И мне один богатый дядька пишет из Израиля. Обожает мои стихи. Зовет в гости. Без мужа. Не старый, около пятидесяти. Слетать?

– Виктора спроси.

– Ему все равно.

– Я так не думаю.

– У нас месяц секса не было. И не жалко. Он никакой в этом смысле. Пять минут, и на бок.

– Лен, я не хочу этих подробностей.

– Ну да, ты же меня любишь. До сих пор любишь?

– Да.

– Досадно. Почему у нас не сошлось? Ты ведь и мужик отличный, мне Поля хвалилась.

– Какая Поля?

– Уже забыл? Твоя подруга прошлая. Или позапрошлая?

– А. Да, может быть.

– Какой скромный! Хочешь, я приеду к тебе? Прямо сейчас? Или ты не один?

– Я один, но не надо.

– Дурак. Я же не из жалости. Ты мне нравишься.

– Но любишь Канцелевича.

– Правда. Бред какой-то.

Эти разговоры длились по часу, по два, потом она умолкала – засыпала с трубкой в руке, прикончив вторую бутылку. Антон не отключался, слушал, как Елена дышит во сне. Дышала она тяжело, иногда похрапывала, и это похрапывание ему было до теплой нежности мило, казалось, что Елена – его жена, спящая рядом.

А этой весной они с Виктором расстались. Канцелевич купил Елене квартиру в Марьине, оставив себе ту, что в центре, и, конечно, загородный дом, в котором у него поселилась двадцатидвухлетняя звезда телеэкрана Мила Янис. Они еще не поженились, но отметили на новый западный манер помолвку, пригласив гостей. Антона тоже позвали. Он собирался придумать какую-нибудь отговорку, но вдруг позвонила Елена:

– Ты к Канцелевичу едешь?

– Вряд ли, мне некогда. А ты откуда знаешь про это?

– Все знают. Мила Янус у нас фигура для топ- новостей.

– Янис.

– Да знаю! Ты такой буквальный всегда, аж тошнит!

– Спасибо.

– На здоровье. Личная просьба – съезди к ним.

– Зачем?

– Посмотри, а потом скажешь мне, он в самом деле в нее влюбился или она его околпачила. Ты умный, ты поймешь.

– Не поеду.

– Поедешь. И я тебе после этого дам.

– Ты знаешь, что не возьму.

– Ну и дурак! Любой бы согласился. Я красивая, у меня фигура обалденная. Ты не представляешь, как тебе будет со мной хорошо. Умрешь от счастья, гарантирую.

– Не поеду я к ним!

– Поедешь!

И Антон поехал. Там было много знаменитостей, набежали фотографы, у Антона в глазах рябило от вспышек их камер. Канцелевич, Мила и гости охотно позировали, Антон слонялся со стаканом сока, через час, не выдержав, уехал. Из машины доложил Елене:

– Был, видел, ничего не понял.

– Как это?

– Лен, Виктор и Мила – публичные люди. Привыкли быть на виду. Привыкли так себя вести, что никто никогда не догадается, что там у них на душе. Видно только одно – они довольны собой и жизнью.

– Да? Ну да, наверно, ты прав. Искусственные люди. Фальшивый мир. Когда приедешь за расплатой?

– Ты вот хихикаешь, а могла бы сообразить, что мне больно это слышать, – с горечью сказал Антон. Сказал без надрыва, размеренно, медленно, а сам в это время нажимал на газ, прибавляя скорость, опасно обгоняя машины на двухполосной узкой дороге.

– Прости. Офигеть, как ты говоришь. Больно. Ты последний, кто так может сказать. Никому уже не больно. Только – дискомфорт. Меня любимый бросил, у меня такой дискомфорт! Мама умерла, я вся в дискомфорте! Кошечка сдохла, я так дискомфортирую! Есть такое