Греховная невинность - Джулия Лонг

Миссис Снит была далеко не глупа, но деликатностью не отличалась. Похоже, ее встревожило, что у пастора вдруг обнаружилась тайная склонность к распутству.

– В Пеннироял-Грин немало примечательных женщин, не правда ли, миссис Снит? Наверное, поэтому я не вижу в графине ничего необычного.

Адам искренне надеялся, что эта ложь ему простится.

– О, преподобный. – Миссис Снит рассмеялась и покраснела. Позднее она пересказала свой разговор с пастором всем женщинам городка, раздув тлеющие искры их надежд в яркое пламя. – Вы славный человек, преподобный Силвейн, – осторожно отозвалась она с легкой ноткой предостережения в голосе. – Я понимаю, природная жалостливость и христианское милосердие заставили вас передать мне просьбу графини. Но ее пожелание не так-то легко осуществить. Если бы Наполеону преградила путь колонна женщин, готовых защищать свои нравственные устои и моральный дух их семей, возможно, тому пришлось бы отступить и с позором вернуться во Францию.

– А вы не думаете, миссис Снит, что если чьи-то нравственные устои тверды, то одинокой женщине с пирогом в корзинке едва ли удастся их расшатать? Быть может, высокий моральный дух нашей маленькой общины окажет благотворное влияние на эту заблудшую душу?

Адам сильно сомневался, что такое возможно. Графиня не походила на человека, подверженного влиянию. Скорее наоборот, она с легкостью подчиняла себе других.

– Прекрасно сказано! – довольно улыбнулась миссис Снит. – Вот слова истинного священника.

– Разве это не достойный вызов – милостиво принять графиню в свой круг и убедиться, что нравственная твердыня наших дам выдержит подобное испытание?

«Неважно, заметила ли миссис Снит горькую иронию в его словах, – подумал Адам. – Главное, добиться ее согласия».

Казалось, затея увлекла миссис Снит.

– Возможно, если мы будем считать ее блудной дочерью… или… падшей женщиной?

– Думаю, ее можно назвать… погодите… как же? – Адам озадаченно замолчал.

Но в миссис Снит уже пробудился миссионерский дух.

– Заблудшей овцой, вернувшейся в стадо Христово!

Почтенную даму полностью захватила мысль обратить душу грешницы, именно этого Адам и добивался.

Теперь миссис Снит поспешно направлялась к нему.

– Я приняла корзинку графини, преподобный, – оживленно сообщила она, словно фельдфебель, докладывающий главнокомандующему. – Но едва ли стоит надеяться на чудо. Как я вам и говорила, задача куда труднее, чем вы думаете. Общество ее не примет. Между прочим, моя племянница совершенно очарована вами. Она оставила для вас подарок. Я отошлю его в пасторат. Уверена, вам понравится. В самом деле, вы останетесь довольны.

Адам заключил, что скоро в его кладовой появится еще одна банка варенья, и, почтительно поклонившись миссис Снит, отправился в глубину зала, где, к его радости, уже собралась многочисленная публика. В Суссексе было немало бедноты, и Адам надеялся, что жители городка раскошелятся. Пожертвования прихожан помогли бы ему накормить голодных, снабдить одеждой нуждающихся и починить крыши обветшалых лачуг, где ютились нищие семьи. Щедрость паствы облегчала труды Адама.

И все же в целом его жизнь отнюдь не была легкой.

Миссис Снит поспешила к столу аукциониста, а Адам обошел публику и встал возле задней стены, заложив руки за спину.

Чинные ряды собравшихся напоминали клавиатуру фортепиано – мужчины в своих лучших темных сюртуках сидели рядом с женщинами в пышных светлых нарядах. Десятки стульев, любезно предоставленных сэром Джоном, оказались заполнены публикой.

В последнем ряду сидела графиня в голубом наряде. С гордо поднятой головой, прямая, как свеча, – воплощение достоинства и силы духа. Сидела в полном одиночестве.

Между воротником ее ротонды и темными локонами, видневшимися из-под шляпки, белела полоска шеи. Эта нежная шея показалась Адаму слабой и беззащитной. Она будто напоминала, что перед ним всего лишь женщина, которую всякий может обидеть.

Графиня явно выпадала из слаженного черно-белого ансамбля. Адам поймал себя на мысли, что она одна вполне могла заменить собой хор, поющий «Аллилуйя» в оратории Генделя «Мессия».

Вслед за этой мыслью пришла другая, которой Адам не стал бы делиться со своими кузенами. Да и ни с кем другим.

Глава 8

С началом торгов косые взгляды, зевки, потягивания и прочие уловки, к которым прибегали мужчины, чтобы оглянуться и посмотреть на скандально известную вдовушку, наконец прекратились, и у сидевшей особняком Евы появилась надежда, что о ней забыли. Корзинки одна за другой шли с молотка под добродушную болтовню аукциониста, и с каждым новым лотом приближался тот миг, когда вниманию публики представят ее пирог. Ева вдруг обнаружила, что ее обтянутые перчатками руки стали влажными от волнения. Это открытие скорее потрясло графиню, чем позабавило.

Не увидев пастора в зале, она решила, что тот ушел. Должно быть, ему надоело раздавать благословения и выслушивать восторженные излияния прихожан. Прискучило купаться в лучах восхищения и отбиваться от заигрываний дам.

Еве вдруг показалось, что впереди мелькнул профиль мужчины, которого она когда-то знала. На его лице застыла гримаса отвращения. Мгновение спустя он повернулся к аукционисту. Хотя, возможно, ей это просто померещилось от страха? Когда вас преследуют тени прошлого, в минуты волнения и тревоги в самых невинных пустяках чудится что-то зловещее. Ева не раз убеждалась в этом. Ей до сих пор временами снились комнаты в нищих кварталах Сент-Джайлз, и она просыпалась, дрожа от ужаса.

Аукционист со смаком ударил по столу огромным молотком.

– А теперь я предлагаю вашему вниманию легендарные лимонные кексы с тмином, испеченные миссис Бейнбридж. Кто из вас осмелится оскорбить великолепную выпечку миссис Бейнбридж, предложив за нее менее трех шиллингов? Имейте в виду, от этого зависит, пригласят ли вас когда-нибудь еще на обед в ее дом!

По залу прокатился смех, послышались веселые выкрики с мест – началась оживленная торговля.

– Один фунт за кексы, если я получу приглашение на обед!

– Два фунта за кексы. Но я готов выложить десять за ее кухарку!

Последняя реплика вызвала громовой хохот. Посыпались новые беззлобные шуточки. Благодаря всеобщему благодушию, снисходительности и щедрости, подогреваемой фруктовыми наливками, а также содержимым фляг, которые, не стесняясь, доставали из карманов многие мужчины, лимонные кексы с тмином были проданы за неслыханную сумму в два с половиной фунта. Миссис Бейнбридж под громогласный восторженный рев и аплодисменты пришлось встать и сделать реверанс.

Аукционист потянулся за предпоследней корзинкой на столе. Той, что принесла Ева.