Разноцветные континенты - Валерий Алексеев

Мы остались втроем. То есть внешне ничего не изменилось, но исчезли шумы и помехи, которых Борька и Славка напустили в нашу комнату. При работе Борькина голова жужжала, как испорченная лампа дневного света, а Дмитриенко, по-моему, где-то искрил. Надо будет посоветовать ему проверить контакты. Впрочем, неизвестно еще, какой треск сопровождал мои собственные мысли: в этом деле я был еще новичком.

Мы сидели на прежних местах, трое одиноких присмиревших переростков, и старались не смотреть друг на друга. Я буквально чувствовал толстую матово-белую полусферу, нависшую над крышей общежития, над темными пальмами, над моей головой. Мама, Москва, огни магазинных витрин, снежные кучи вдоль тротуаров, Октябрьские праздники — все это было где-то далеко… или нигде, как мираж.

— Телевизор работает? — спросил я.

Соня вздрогнула.

— Что? Телевизор? Нет, не знаю. Давно не включала.

Олег протянул руку, не глядя нашарил тумблер. Раздался громкий щелчок. Минуту мы смотрели на темный экран, потом он засветился голубым… Пусто.

— Ну, и где же мы находимся? — спросил я как можно более беспечно, но голос меня подвел: я охрип и закашлялся.

— Трудно сказать, — проговорил Олег и выключил телевизор. — Нет внешних ориентиров. Во всяком случае, далеко: видишь, антенны брать перестали.

— Далеко — это в каком смысле?

— В самом прямом, — ответил Олег и отвернулся к окну.

— Ну, а лес, озера?

— Это все, Андрюша, кино, — сказала Соня. — Видишь, даже самолет тебе показывают.

В самом деле, высоко по белому куполу плыли, мигая, красный и зеленый бортовые огни самолета.

— С правым-левым у них непорядок, — пояснил Олег. — Мы давно уже это заметили.

Олег был прав: судя по огням, самолету нужно было двигаться в противоположную сторону.

— Да ну вас к черту! — сказал я. — А письма как же?

— Письма приходят только с их марками, — устало ответил Олег. — Это проверено. В ящике сгорают твои письма. А мама твоя получает их копии. Видимо, то же самое происходит и на Земле.

Слово было сказано, и я замер с открытым ртом.

— Вот такие дела, Андрюша, — сказал Олег и посмотрел на меня в упор. Собственно, прямых доказательств у меня нет: не хватает приборов. Так… кое-какие наблюдения… Отклонения от ускорения свободно падающего тела… ну, и несложный расчет. Кстати, двигатели, если они здесь есть, были включены буквально в момент твоего прибытия.

Я это помнил. «Вот так мы и живем», — сказал тогда Дроздов.

Я обозлился:

— На что они рассчитывают, подонки? Ведь нас же хватятся!

— Навряд ли, — возразил Олег. — Они знали, кого выбирать. До тебя только Славка переписывался с двоюродным братом… Кстати, о письмах. Кому ты пишешь? Маме? Так вот, во-первых, побереги свою маму, она ничем нам не может помочь. А во-вторых, в нашем положении нельзя делать резкие движения. Последствия могут быть самые неожиданные.

— Например?

— Например, они прекратят эксперимент и отправятся набирать новую партию.

— А мы?

Олег пожал плечами.

— Они этого не допустят! — запальчиво сказал я.

— Ты же сам назвал их подонками, — напомнила Соня.

Я умолк.

— С нашей точки зрения они, безусловно, подонки, — сказал Олег. — Но они-то, возможно, уверены, что творят нам добро. Вся беда в том, что мы — как бактерии в запаянной колбе, и никакой аппаратуры связи здесь не предусмотрено. Что-то они недоучли, недооценили наши способности.

— Хоть бы знать, — проговорила Соня, — где они прячутся!

— Почему прячутся? — возразил я. — По куполу, наверное, ползают.

Соня передернула плечами:

— Ты скажешь!.. Ночь теперь не засну.

Мы снова замолчали.

— Господи, тихо-то как! — вздохнула Соня. — Слушайте, ребятки, в самом деле пора. Засиделись мы сегодня. Все равно ни до чего не договоримся.

— Мы еще не слышали предложений Андрея, — сказал Олег. — Собственно, для этого и собрались.

— Ну что тут можно сказать? — начал я, подумав. — Если все правда, что вы говорите… (Олег зашевелился.) Ладно, ладно, не дергайся. Это я так… Мне почему-то кажется, что нас благополучно отправят домой по первому нашему требованию. Не могу объяснить, почему: просто кажется, и всё. Другой вопрос захотим ли мы этого сами. В конце концов, такое случается не каждый день…

— Это уж точно! — Олег усмехнулся.

— В конце концов, ничего плохого нам пока не делают, — продолжал я, приободрившись. — Кормят, поят, одевают, учат… Лично я никогда себе не прощу, если вернусь домой просто так, с чистыми ушами. Мы должны добраться до НИХ и поговорить с ними начистоту. В конце концов, имеем же мы право знать, что они затеяли! Не за тех они нас принимают. Слушайте, а через вертолетную площадку вы не пробовали?

— Пробовали. Глухо, — ответил Олег. — Выхода наверх нет. У тебя все?

— Все, — ответил я и тут же уточнил: — Пока все.

— Ясно, — сказал Олег, вставая. — Главное — не падать духом. Интересно же, черт возьми! — Он хлопнул меня по плечу, улыбнулся. — Ведь интересно?

— То ли еще будет! — отозвалась Соня.

— Слушайте, — сказал я нерешительно, — давно хочу спросить: какая у вас специализация?

— В смысле — к чему они нас готовят? — уточнил Олег. — Это тебя интересует?

Я кивнул.

— Видишь ли, — Олег помедлил, — об этом у нас не принято рассказывать.

— Почему?

— Ну как тебе объяснить…

— А свою специализацию ты уже знаешь? — быстро спросила Соня.

— Знаю.

— Расскажи.

Я смутился: никакого секрета здесь не было, но рассказывать не хотелось, это было слишком… это было частью меня самого.

— Вот видишь, — удовлетворенно сказала Соня, — о таких вещах не говорят.

— Но в целом… — проговорил я с запинкой, — в целом это хорошее?

— В целом — да, — ответил Олег. — Верно, Софья?

— Да, — сказала она.

— Это у вас, — не унимался я. — А как у Борьки, у Славки?

— У них тоже, — уверенно ответил Олег. — Ты не думай, они неплохие ребята. Притворяются больше.

— Здорово притворяются, — сказал я.

Мы попрощались и разошлись «по домам». Точнее, Соня осталась у себя, я пошел в свою комнату, а Олег отправился на улицу подключать учительский домик. Я хотел было прогуляться с ним, но он предпочел идти один, «на всякий случай». Стоя в вестибюле, я долго смотрел Олегу вслед: он шагал неторопливо, вразвалочку, по-хозяйски. Ни дать ни взять монтер или сантехник, совершающий обход ЖЭКа. От него одного теперь зависело, поднимется ли завтра «птичий базар», будет ли подан горячий обед в столовую, зашумят ли кондиционеры, имитирующие утренний ветерок…

21

Придя к себе, я не стал укладываться спать: не хотелось. Я сел на подоконник, взглянул на белое «небо» — и чуть не взвыл от тоски. Нет, мне не казалось, что я задыхаюсь, мне не мерещилось, что по куполу бегают мохнатые пауки. Умом я понимал, что мы все находимся внутри наполненного теплым воздухом баллона, который, вращаясь, мчится в темноте и пустоте… а может быть, стоит на месте, а вокруг вращаются звезды. Как раз это меня не пугало. И не только меня. Если б мы боялись этого, то сидели бы сейчас в одной комнате, тесно прижавшись друг к другу, как маленькие заброшенные дети. И проблема возвращения домой тоже меня не волновала. Как легко я попал в эту «школу», думалось мне, так легко и вернусь обратно. В парусиновой куртке, доставшейся мне от отца, в вельветовых брюках и уютно стоптанных кедах я появлюсь на пороге нашей комнаты и скажу: «Здравствуй, мама. Вот, я вернулся». Нет, все это было не страшно. Страшно было оттого, что в какой-нибудь сотне метров отсюда, в слепом голубом домике, стоят, пусто глядя друг на друга, неподвижные Воробьев, Скворцов и Дроздов. Мне казалось теперь, что у всех троих мертвые глаза, механический смех, мелкие зубы из серой пластмассы… Как я завтра посмотрю им в лицо, как заставлю себя учиться?

ЭТИ? ЭТИ меня не пугали. Я думал о них скорее с досадой. Черт их побери, как они не понимают, что нельзя оставлять семерых ребят наедине с тремя мертвыми машинами! Неужели им в голову не приходит, что мы давным-давно все поняли? (Я-то понял только сегодня, но мне казалось, что это произошло давным-давно.) Или мы должны подать им знак? Но каким образом? Объявить голодовку? Собраться в столовой и застучать стаканами по столу? «Мы хотим знать все! Мы хотим знать все!» Глупости, разумеется. Им и в голову не придет, что мы подаем им сигнал. Так же как и нам совершенно неясно, что им от нас надо.

— Компрачикосы проклятые! — прошипел я сквозь зубы.

— Андрюша, тебе нехорошо? — спросила сквозь стенку Соня. — Хочешь, я буду с тобой разговаривать?

— Да нет, ну что ты! — поспешно ответил я. — Спокойной ночи.