Разноцветные континенты - Валерий Алексеев

Долгое время он молчал, и чернявый с толстяком молчали, а я сидел и ждал.

— Да, конечно, — сказал вдруг Дроздов, — твое объяснение ближе всего к истине. Ты не смог учиться, как все. Мы решили дать тебе возможность попробовать иначе. Ты хороший, добрый парень, это нам нравится. Ну и, наконец, тебе чуть-чуть повезло. Помни: чудеса, которые выделывают твои товарищи, — это всего лишь забава, побочный продукт. Став постарше, помудрее, ты перестанешь играть в эти игрушки. Заметь: мы все трое ходим по земле, а не летаем под потолком и не испепеляем друг друга взорами. Нам этого не нужно. И тебе не будет нужно тоже. Я вижу, ты меня понимаешь.

Я кивнул.

— Ну что ж, в таком случае, приступим к занятиям. Андрюша, выйди, пожалуйста, в коридор и подожди там немного: нам нужно кое о чем посовещаться.

Собственно, совещаться они могли бы и в моем присутствии, но я этого, естественно, не сказал. Только подумал… впрочем, здесь это было одно и то же. Я встал и вышел.

В коридоре, около двери учительской, стояла Соня. Она была тоже в синей форме и показалась мне очень красивой. Скорее всего, Соня услышала мои мысли, потому что она посмотрела на меня не очень-то дружелюбно.

— Слушай-ка, — шепотом сказал я, — тебе сейчас влетит из-за меня, но я ни слова, сама понимаешь…

— Ай, ерунда! — Соня досадливо поморщилась и тут же, быстро взглянув на меня, усмехнулась: — Погромче шепчи, не расслышат!

Я смутился: действительно, глупо.

Мы постояли, помолчали.

— Ну, и как они тебе? — неожиданно спросила Соня. Я не понял.

— Ну, они, — сердито повторила Соня. — Дроздов, Воробьев, Скворцов… Как они тебе показались?

Странно, подумал я, все три фамилии — птичьи. Но додумать эту мысль до конца не сумел, потому что Соня ждала ответа.

— А что, вы их не любите? — осторожно спросил я. Соня удивилась:

— С чего ты взял? Мы как раз к ним очень привязаны. И работать с ними интересно. Я просто хотела спросить… Ну что ты заладил «птичьи фамилии, птичьи фамилии»! Подумаешь, открытие.

— Странно показалось, — пробормотал я.

— Ничего странного, простое совпадение. Между собой мы зовем их «птичий базар». Я просто хотела узнать твое мнение, а у тебя его, оказывается, и нет.

— Как это нет? — возмутился я. — Нормальные люди. Вялые только какие-то. Вроде не выспались.

— Еще бы! — проговорила Соня и вдруг, покраснев, закусила губу.

— А что такое? — спросил я.

— Ничего, — резко ответила Соня и отвернулась. — Отстань!

— Ты что? — удивился я.

Соня молчала.

— Во психопатка!

— С тобой опасно разговаривать, — сказала она.

Я обиделся:

— Да говорят тебе, я не докладывал. Они сами…

— В том-то и дело.

Я задумался. Действительно, я не могу скрывать свои мысли. Для «птичьего базара» я прозрачный насквозь. Значит, мне нельзя доверять секреты. Да, но какие секреты могут быть у этой девчонки?

— Послушай! — Соня схватила меня за рукав и подтянула к себе поближе. Сейчас выйдет Скворцов. Быстро повторяй в уме какие-нибудь два слова и ни о чем больше не думай…

— А о чем я должен не думать?

— О господи! — Соня оглянулась на дверь. — Ну я же сказала тебе, как мы их дразним. Нехорошо. Повторяй что угодно, только быстренько, слышишь? И не думай о «птичьем базаре».

— Ладно уж… — согласился я.

Тут дверь отодвинулась, и вышел Игорь Степанович.

— А, черная молния! — весело сказал он Соне. — За взбучкой пришла? Ступай, тебя ждут.

Соня тревожно взглянула на меня и вошла в учительскую.

— Пойдем, Гольцов, — позвал меня Игорь Степанович.

Мы двинулись по коридору.

Вдруг он остановился так резко, что я чуть не налетел на него, и строго сказал:

— Не делай больше этого, слышишь? Это опасно. Это может плохо кончиться.

Я растерялся:

— А что я такого делаю?

— Ты повторяешь про себя ерунду: «Птичье задание, домашний базар…» Без Виктора Васильевича не смей учиться блокировке, иначе сломаешь себе голову.

Я, собственно, хотел забыть о «птичьем базаре» и думать только о домашних заданиях: задают их здесь или нет. Но, видимо, одного хотения было мало.

Игорь Степанович посмотрел на меня и вдруг улыбнулся:

— Дурачок, да мы давно уже знаем, что ребята нас дразнят «птичий базар». Случайное совпадение фамилий. А что касается домашних заданий, то все твои тревоги напрасны. Заданий на дом у нас не задают. Нельзя учиться думать по заданию.

9

Я ожидал увидеть в классе телевизоры, счетные машины, на худой конец, магнитофоны, но ничего этого не было. Более того, в маленькой комнате с глухими светло-зелеными стеками не было даже доски. В центре комнаты стояли две парты, покрытые черным пластиком, а возле передней стены — учительская кафедра ярко-оранжевого цвета.

Дверь задвинулась, мы сели. На своей парте я увидел плотный лист глянцевитой белой бумаги и стеклянный карандаш без стержня. Я попытался передвинуть лист — он лежал как приклеенный. Взял карандаш и провел им по листу — на нем появилась и замерцала голубая светящаяся линия. Я испугался: а вдруг я что-нибудь испортил? Но догадался сразу: надо провести по линии тупым концом карандаша. Линия погасла.

— Молодец, быстро освоил, — похвалил меня Игорь Степанович. — А ты рожицу нарисуй. Все так делают.

Вместо рожицы я нарисовал самолет. Он вышел кривоватый, но довольно красивый.

— Птеродактиль, не иначе, — сказал Скворцов. — Только беззубый.

Я приподнялся и увидел, что у него на кафедре лежит точно такой же лист бумаги и на нем светится контур моего самолета.

— Подожди, не стирай, — проговорил Скворцов. — Крылья самолета плохо отцентрованы. Они отвалятся в воздухе. Надо так…

Поверх моих дрожащих голубых линий загорелись пряменькие, розовые настоящий чертеж.

— А стабилизатор, прости меня, просто нелеп. Он совсем от другой машины. Понял?

Мое голубое страшилище погасло, остался лишь изящный самолетик, нарисованный розовым.

— Запомни линии, — сказал Игорь Степанович, и рисунок исчез. — А теперь сделай то же самое.

Я старательно принялся рисовать. Всякий раз, когда мой карандаш отклонялся, на этом месте повторялась розовая линия.

— Видишь? — сказал Скворцов. — Я задал программу, а ты ей не следуешь.

С третьего раза у меня получилось.

— Ну хорошо, — сказал Игорь Степанович, и самолетик погас. — Побаловались, и хватит. Ты ошибаешься: у нас не урок рисования. Просто мы осваиваем учебную технику. Начнем с математики.

И Скворцов начал быстро и толково объяснять мне самые азы — то, что известно каждому третьекласснику. Я немного расстроился, но решил потерпеть.

Объясняя, Игорь Степанович не задавал вопросов, он только негромко приговаривал:

— Это понятно. Это тоже понятно… — На моем листе вспыхивали и исчезали ряды красных цифр. — Нет, нет, тут ты путаешь. Смотри сюда… Ясно, да не совсем. Еще раз смотри… Э, голубчик, да ты и в таблице умножения не силен. Знал, да забыл… Ага, вот теперь зацепилось. Ну, тяни, тяни ниточку.

Написанное им исчезло, и в верхней части листа вспыхнул пример. Я принялся пыхтеть над ним, попутно размышляя, что при такой-то технике можно вовсе обойтись без учителя.

— Отвлекаешься, — недовольно сказал Игорь Степанович. — И вот пожалуйста…

Написанная мною семерка начала пугающе расти, толстеть, наливаться ярким красным светом. Я поспешно написал на ее месте девятку. Все стало нормально.

— Ты, Андрей, напрасно меня увольняешь, — сказал Скворцов. — Ни одна машина не может заранее знать, что у тебя семью семь — сорок семь. А вот теперь посиди, порешай примеры, а я пойду погуляю. Что-то мне нездоровится.

10

Скворцова сменил Виктор Васильевич. Он благодушно уселся за кафедрой, устроился поудобнее (ему там было тесновато), зевнул и вдруг, взглянув на меня свиными глазками, произнес:

— Удивительное дело, я совершенно не чувствую себя уставшим!

Голова моя еще гудела от непривычной нагрузки, в глазах мелькали огненные цифры.

«Ну прямо! — не удержавшись, подумал я. — Чего же тогда зеваешь?»

Виктор Васильевич игнорировал мою реплику.

— Ну-ка, Андрейчик, — совсем по-домашнему предложил он, — повтори эту фразу три раза, только молча.

Я добросовестно повторил.

— Для начала не так уж и плохо, — похвалил меня Виктор Васильевич и снова зевнул. Я подумал, что он делает это нарочно, чтобы я не особенно напрягался. А я и действительно сидел как на иголках: ведь именно сейчас начиналось то самое, необыкновенное, по сравнению с чем понятные уроки Скворцова казались мне детской забавой. — Но смотри, что у тебя получается: «Удивительное… м-э… дело… чего тут удивляться, нашел чему удивляться… м-э… как там дальше-то?.. удивительное дело… забыл… чепуха какая-то… удивительное дело, что такой серый валенок…» Это ты меня имеешь в виду?