Тора Бора - Александр Орлов-Рысич

-- Я проехал по Нью-Йорку, жизнь, вроде, налаживается. -- Витус кивнул на мамашу, которая за что-то выговаривала своему малышу. -- Люди гуляют, каждый занят каким-то делом. Работают магазины. И знаешь, что я купил?..

Он развернул сверток. На майке был оттиск Бен Ладена.

-- Говорят, этим лихо торгуют где-то на Востоке, а я за десятку купил недалеко от рухнувших близнецов. Мы странная страна, Лари. Зарабатываем даже на собственных похоронах...

-- Зачем же так? Просто мы одно не путаем с другим.

-- Ты поощряешь это? -- Потряс майкой Витус. Он не уловил иронию в голосе собеседника.

-- Нет.

-- Ты меня удивляешь, Лари Уэлс. -- Покачал журналист головой. -Впрочем, я знаю: ты причастен к событиям одиннадцатого.

-- С каких это пор американские журналисты стали впадать в мораль? И что значит "причастен"? -- Пристально посмотрел Лари.

Он за это время тоже изменился. И хоть выглядел по-прежнему подтянуто, где-то в глубине глаз затаилась растерянность.

-- Я навел кое-какие справки, кое-что сопоставил. И пришел к выводу, что мой друг Лари что-то скрывает. Он делал мне накануне одиннадцатого намеки, которых я сразу не понял. Он слишком спешно уволился из своего секретного ведомства. Он слишком легко извлек меня из лап похитителей, странных похитителей, которые не предъявляли никаких претензий, не требовали выкупа. Я думал, меня с кем-то спутали, черта с два. Меня взяли из-за тебя, твоего появления... Лари, во имя нашей прежней дружбы, -- ты что-то знал?..

-- У тебя воспаленное воображение.

-- Лари, воображение здесь ни при чем. Ты связан каким-нибудь обязательством? Распиской, клятвой или как у вас там?

-- Глупости.

-- Я не отстану, Лари. Тебе есть что рассказать, либо я даром двадцать с лишним лет ел журналистский хлеб. Ты с самого начала выбрал меня в качестве... В каком качестве, не знаю, но ты хотел открыться, и сейчас хочешь, но не решаешься.

Лари сцепил за спиной руки.

-- Ты один, и в тебе слишком многое накопилось. Давай, Лари, говори!..

-- Отстань! Мне нечего тебе рассказать. И мне уже некогда. Извини, что не провожу. Занят...

-- Чем ты занят, Лари? Ловишь террористов?!

Уэлс повернулся, чтобы уйти. В тот же миг он почувствовал, как Витус его поймал за плащ. Поймал и дернул так, что треснул шов.

-- Иди! Вали к чертовой матери! И передай вот это своим новым хозяевам! -- Он совал Лари майку и руки его ходили ходуном. -- Сволочи! Ублюдки! Вы все одним миром мазаны. Заигрались настолько, что не понимаете, что происходит! Высшие интересы, национальные приоритеты, судьба Америки!.. Гробите тысячи живых душ и миллионы калечите!..

Его прорвало. Недели напряжения, страха, сомнений выплеснулись неконтролируемой истерикой. Вот он, вчерашний друг. Как он мог считать его другом?! Он оборотень. Его ничем не проймешь. Как и все остальные, этот гадкий парень обляпывает какие-то свои дела. И ему плевать, к каким чертям катится жизнь.

-- Витус, успокойся. Возьми себя в руки! -- схватил его за плечи Лари.

Мимо текли люди. Если раньше такая сцена зацепила хотя бы несколько зевак, то сейчас прохожие не останавливались, проходили, проскальзывали мимо. Больше всего Лари боялся, что эта спонтанная истерика внешне благополучного человека может спровоцировать еще кого-нибудь. Сколько сейчас тех, чье состояние психиатр определил бы как пограничное? Лари и сам готов был сорваться.

-- Витус, хватит!..

-- Ненавижу! Господи, как я вас всех ненавижу!..

Потом они сидели в какой-то забегаловке. Витус напротив Лари, с закрытыми глазами, с пластиковой кружкой в подрагивающих руках. Его только что перестал бить нервный озноб.

Лари, должно быть, выглядел не лучше.

-- Не ты один сейчас на грани помешательства. Если хочешь, можешь сходить с ума, но хоть не провоцируй других. У меня последние месяцы тоже крыша едет. Знал я или нет? Знал, Витус, ты прав. Но я все время вспоминаю одного великого итальянца. Люди очень редко могут поступать, говорил он, совсем плохо или совсем хорошо. Это обо мне, Витус...

Факт за фактом Лари поведал историю, которая в пересказе выглядела еще более нереальной, чем ранее представлялось.

Подавленный его рассказом более, чем своим недавним срывом, Витус молчал. Он поймал себя на том, что уже окончательно не может воспринимать, чему можно в этом мире верить, а чему нет. Явь, похожая на фантасмагорию, и фантасмагория, похожая на явь, слились.

-- Сенатор Коллинз. -- Очнулся он. -- Ты сказал, он уберег тебя. Ты ему веришь?..

-- Знаешь, чего мне больше всего сейчас хочется? -- Отвечал вопросом на вопрос Лари. -- Чтобы кто-то мне сказал, кому можно верить? Я хочу верить, Витус. Я никогда так не хотел этого...

23 сентября 2001 года, где-то под Вашингтоном

Все дни траура были заполнены сумасшедшей работой. Аппарат Буша, Госдепартамент, управления спецслужб не знали ни дня, ни ночи. Не говоря уже о Пентагоне. По давешнему выражению министра обороны Рамсвелла, рыли, как никогда.

Собственно, и траур продлили, чтобы иметь еще несколько дней для работы. Как только траур закончится, нация спросит: что дальше?

Прежде всего пришлось разобраться в терминах, которыми до этого оперировал президент в своих публичных речах. "Безграничное возмездие" по сути было верно, но эта суть слишком многое сообщала миру... Информационникам и идеологам пришлось перебрать десятки вариантов, прежде чем остановились на "неотвратимой свободе". И по смыслу, и по грамматике, конечно, абракадабра, но звучит не столь истерично.

Полиция, ФБР, юстиция занимались национальной "зачисткой". Им был дан карт-бланш с прозрачным предупреждением генеральному прокурору Джону Эшкрофту: не найдете улик и виновных, последствия в личном плане ждать себя не заставят. За несколько дней было арестовано свыше шестисот "террористов".

-- Мы уверены, что все эти люди действительно причастны к "Аль-Каеде". -- Выступал по SNN Эшкрофт. -- И мы в рамках закона используем все имеющиеся в нашем распоряжении средства, чтобы террористы оставались в тюрьмах...

Еще столько же людей пополнили тюрьмы по обвинениям в нарушении эмиграционного режима -- свой вклад вносила Служба иммиграции и натурализации.

Все это было, как выразился кто-то из присутствующих, звоном пустых бутылок. Словно предвидя такие выпады недоброжелателей, жаждавших его крови, Эшкрофт заявил, что более ста задержанным предъявлены обвинения. Он был вынужден добавить -- по уголовным статьям.

-- Но главное в том, -- возвысил прокурор голос, -- что аресты предотвратили новые теракты...

Выключив телевизор, Вашингтон молчал. Молчали и те, кого он пригласил собраться в его резиденции.

-- Вот в этом, -- кивнул на погасший экран один из присутствующих, -- и состоит главная цель случившегося. Перед нами Америка, которой мы еще не знали. С нее слетает мишура, одежды цивилизованности, и мы предстаем голые. Подобное происходило в крепостях, осажденных гуннами. Страх властвует всеми, но у каждого свой страх.

-- Я не удивлюсь, если завтра Эшкрофт объявит пособником террористов кого-нибудь из личных врагов. И сверстает на него такие улики, что парню не отвертеться от электрического стула...

-- Претендентов на электрический стул найдется немало. Например вы, Боби. -- Обернулся к шахматисту человек, лицо которого знала вся нация. -Угораздило вас в прямом эфире приветствовать удар по Нью-Йорку...

-- И не жалею. Скажу больше, если бы мне пришла в голову эта гениальная идея, то обязательно бы заручился местом в кабине "боинга". Я знаю эту позицию! -- Ткнул в сторону телевизора шахматный чемпион. -- Америка сильно переоценивает свои силы. Она сейчас на ста досках ведет сеанс одновременной игры и цена каждой партии -- жизнь. Нет гениальных игроков, которые бы победили на всех ста досках. Даже при условии, что противники сами играют одновременные сеансы друг с другом. Меж собой, смею уверить, они пока договорятся на ничью. Их давно тошнит от нашей самоуверенности, нашей логики, правил, которые мы им навязываем. Они с нами расправятся и я, повторяю, буду счастлив!

-- Америка, не будем забывать, сильнейшая ядерная держава.

-- Чепуха! И сентябрь это уже доказал. Ядерное оружие ничего собой уже не представляет!.. Не более, чем психологический барьер. Его уже перешагнули, а значит, с ядерными бомьами можно не считаться. Эпоха ядерного устрашения кончилась, нас не боятся.

-- Это серьезное заявление, мистер Фишер. Не могу не признать ваш гений. -- Поприветствовал шахматиста Вашингтон стаканом с виски. -- Браво. Но у Америки есть и другие аргументы...

-- Имеете в виду доллар? О, да! Перед долларом и я благоговею. И не только я, мы ведь все здесь его поклонники? Деньги -- субстанция магическая, а доллар обладает супермагией. Американский, а точнее сказать, еврейский финансовый гений в том и состоит, что доллар возведен в ранг религии. Но мистика кончается, если нет новых чудес. Можно еще какое-то время держать мир под гипнозом, но что-то подсказывает, что это время кончается.