Волчье счастье - Паоло Коньетти

А что означают горки камней поменьше?

Их делают те, кто побывал здесь.

Интересно, зачем?

Сильвия пожала плечами. Иногда дни тянутся долго, ответила она. Может быть, они строят пирамиды из камней, чтобы убить время. А может, просто чтобы сказать: я тоже был тут.

Она поймала себя на том, что стала говорить в точности как Пасанг. Ей захотелось добавить что-нибудь, сказать этой женщине добрые слова. Но правда состояла в том, что она совсем не помнила ее мужа. Она попыталась вспомнить его, перебирая в памяти все лица, которые видела в тот вечер, однако на следующий день появились другие лица, и смерть в горах забылась — обычная вещь. Происходили другие несчастные случаи, обстоятельства которых были более причудливыми, и то, что человек сорвался с обрыва в туман, быстро стерлось из памяти.

Ты буддистка? — спросила женщина с седыми волосами.

Нет. Мой друг буддист.

И Сильвия добавила:

Извините, мне нужно работать.

Чуть погодя она увидела из окна, как эти две женщины складывают пирамиду из камней. Ее значение было известно только им одним. Они строили пирамиду почти все утро, она получилась внушительная, высотой около метра, и, наверное, могла пережить зиму. Потом Сильвия видела, как они пытались расплатиться с Дюфуром, но он не хотел брать денег и согласился лишь на чаевые для персонала. Около одиннадцати пришел инструктор, который должен был проводить их вниз.

30. В хижине

Отец рассказывал Фаусто, что у горных рек пять голосов, которые сменяют друг друга в течение дня. Сейчас, в полдень, звучит могучий третий голос, уже готовый перейти в четвертый, а на закате реки затихают, словно наверху кто-то перекрыл их. В чаше — там, где начинался ледник, — уже слышалось приближение осени. В августе в топких местах зацвела пушица — грациозные стебельки с белыми помпонами покачивались в стоячей воде, колыхались на ветру, который гулял на высоте три тысячи метров, и были похожи на хлопковое поле.

Фаусто зажег газовую горелку, поставил вариться грибы и на жестяном листе мелко нарезал лук ножом «Опинель». Он достал из рюкзака рис, сухую смесь для супа, сыр тома и бутылку неббиоло. Сильвия смотрела на него, лежа на кровати и потягивая вино. Они встретились посередине пути: Сильвия спустилась из приюта, покинув вечную зиму «Квинтино Селла», а Фаусто ушел из мимолетного лета Фонтана Фредда — точнее, из остатка этого лета.

Неужели ты никогда не устаешь от готовки?

Нет. Скорее, наоборот, это помогает расслабиться.

Разве ты так нервничаешь?

Пожалуй, нет. Я немного напряжен.

Из-за поисков работы?

В том числе поэтому. Вдобавок осеннее настроение. Не могу понять, писать или не писать и что делать в следующую зиму.

Бабетта не собирается открывать ресторан? Вряд ли.

Ты написал что-нибудь за это время?

Совсем немного.

Ты готовишь, потому что хочешь быть со мной или наедине с самим собой, луком и грибами?

С луком, грибами и с тобой.

Что ж, хорошо. Нальешь мне еще вина?

Пока они ужинали, стемнело. При последних отблесках дня из чащи выходили серны напиться воды. Они держались подальше от палатки и подходили к воде окружным путем. Серны тоже почуяли осень: травы были уже не такими сочными, со дня на день послышатся ружейные выстрелы. Человек опасен в эту пору года.

Фаусто открыл рюкзак и достал из него мятый сверток. С днем рождения, сказал он. Извини, что не перевязал лентой.

Шеф! Вот уж не ожидала.

Тем лучше.

Что это?

Букет цветов. Открывай же.

Сильвия распечатала подарок — тетрадь в черной обложке, в таких Фаусто писал. На первой странице она прочитала: «Тридцать семь пейзажей Фонтана Фредда». Ниже посвящение: «Путешественнице на Крайний Север. С любовью, Ф.». В тетради были короткие зарисовки, написанные от руки почти что неразборчивым почерком. Сильвия перевернула несколько страниц: Фаусто рассказывал о дереве, разбитом молнией, о запоздалом снегопаде, о рубке леса.

Как много ты написал.

Только вот рисовать не умею.

Ты уверен, что это для меня?

Ну конечно, для тебя. Эти рассказы — одно целое.

Не уверена, что заслуживаю это.

А я заслуживаю поцелуя?

Непонятно, почему они всегда любили друг друга в холоде. Кровать была узкой и неудобной, и наверняка она успела повидать на своем веку немало влюбленных. Наполовину одетые, обожженные солнцем, с усталыми, натруженными ногами и немытыми волосами, с запахами леса, влюбленные в горные хижины и приюты. Опустилась ночь, температура упала на несколько градусов. Скалы отдавали тепло, впитанное за день, оно растекалось в ночном воздухе.

Расскажешь ту историю про хижину, которую снесло ветром? — спросила Сильвия.

Дело было так. Стояла хижина, почти такая же, как эта. Осенью какой-то парень, переночевав в ней, ушел и оставил дверь открытой. К весне от хижины остался только каменный фундамент. Такая история.

Это неправда.

Что будешь делать осенью?

В октябре поеду на сбор яблок.

Сезон яблок уже начался.

А что потом — не знаю. Мне уже двадцать восемь, нужно решить, как построить свою жизнь.

А что, если мы с тобой откроем какой-нибудь горный приют? Как думаешь?

Приют?

Я уже некоторое время об этом размышляю.

У нас наверняка получилось бы.

Я буду готовить. Ты станешь администратором. Небольшой приют, чтобы справляться со всеми делами вдвоем.

Повар и официантка?

Почему бы и нет?

Ты романтик.

Влюбленные в лесу: он романтик, она пытается решить, чем заняться в жизни, и как раз об этом они разговаривают, лежа на кровати, подвешенной на ремнях к стене, — точнее, это даже и кроватью не назовешь, — в хижине, потрепанной непогодой. Впрочем, в последнее время Фаусто действительно посещали эти мысли. Он все продумал и теперь рассказывал Сильвии о заброшенных приютах и о тех, которые закрыты уже много лет, о приютах, расположенных в стороне от нахоженных троп или на средней высоте, — ему были знакомы такие. Они могли снова открыть приют. Все, что нужно, они умеют, разве нет? Хотя это и не предложение руки и сердца, все равно очень напоминает его.

Сильвия слушала, лежа рядом с Фаусто под спальным мешком, который, если его расстегнуть, вполне мог сойти за одеяло. Фаусто снова стремится к чему-то, не обращая на нее внимания. В точности как тогда, на леднике, когда он шел вперед, не оглядываясь, и веревка, которая связывала их, натягивалась все сильнее. Но вечер был чересчур хорош, чтобы портить его возражениями. Сильвия представила, что слушает сказку, одну из вечных историй про него и про нее, и прежде чем сказка подошла к концу,