Умный выстрел - Михаил Нестеров

— Было за что? — Я вынул пятьсот рублей.

Девушка бросила взгляд на парня. Тот кивнул: возьми. Она продолжила, убрав «пятихатку» в карман джинсов.

— Ну, наверное, было за что, раз он наркотой приторговывал. Или должники свели с ним счеты, или хозяин.

— У него был хозяин?

— Мы его ни разу не видели.

— Крупный такой, представительный…

— Нет.

Вслед за подругой с железобетонного блока встал ее приятель, пряча глаза. Видимо, он не хотел однажды проснуться в луже крови или найти за мусорным контейнером свою подругу с распоротым, как у самурая, животом. Может быть, они и видели дилера, который снабжал Немова героином, но скорее всего — нет. Что касается меня — я получил ответ на основной вопрос, и ответ очень неожиданный: кто-то, разделавшись с Немо, оборвал связь между мной и Виталием Аннинским. Этот кто-то был в курсе всех последних событий, закрутившихся после убийства Аннинского, и действовал абсолютно точно и выборочно. Ни одного лишнего шага. Убийство Сергунина я посчитал его ошибкой. Но не ошибся ли я сам?..

Я думал об этом, глядя вслед паре, которая напоследок обдала меня кислым запахом пота.

Я снова дома. Снова смотрю на рисунок. Спина незнакомца загораживает жертву. Поверх его плеча — четкое отражение шлема, как шелкография на стекле. Вдруг мне показалось, что этот человек сейчас не отступит, а проскользнетв дверь, сделает то, чего на самом деле не было. Но я-то точно знаю, что однажды видел подобное: кто-то, очень похожий на него, действительно проскальзывает в дверь. Плечи у него чуть приподняты, отчего он кажется сутуловатым. Когда и где это произошло? Проклятая память! Я что, пропил ее?

Нет, глядя на этот рисунок, тот эпизод мне не вспомнить. Ответ придет, нужно терпеливо дождаться его, а не насиловать события.

Глава 11

Перекресток Чиркова

С хозяином «Трех гор» я не был особо дружен. Он был одним из нас, мутировавших в таксистов, охранников, полицейских, безработных. В следственном комитете военной разведки он сидел на допах и дорах (дела оперативной проверки или разработки). Удачно женившись (на бизнесвумен), он открыл это кафе. Потом они разошлись (причина их размолвки меня не интересовала), и Николай Школянский закрепил за собой право принадлежности «Трех гор».

Чаще всего Николая называли Колем, как бывшего канцлера ФРГ, и за его тевтонский облик: массивная нижняя челюсть, серо-голубые глаза, светлые волосы. Его бар-ресторан стал местом встреч бывших «одноклубников». Мы занимали лучшие места и были открытыми в общении, может быть, даже громки, но мы никогда не вели себя по-хамски. Порой мы напивались, но не визжали, как свиньи. Часто я замечал, что «рядовые» клиенты поначалу испытывали дискомфорт от нашей «культурной развязности», а спустя какое-то время они входили в состояние внутреннего спокойствия: хоть и подвыпившие и шумные, мы на автомате обеспечивали им безопасность.

Мы с Колем обменялись рукопожатиями. Он нередко, как и в этот полдень, стоял за стойкой бара и обслуживал немногочисленных клиентов. В ответ на вопрос Школянского: «Что будешь пить?» — я положил на стойку ключи от мотоцикла. Он налил мне апельсинового сока и устроился напротив на таком же высоком стуле, нас разделяла стойка.

Я указал на видеокамеру, спрятавшуюся среди винных бутылок на витрине:

— У тебя осталась видеозапись тоговечера?

Зная ответ, я все же дождался его.

— Я о́тдал ее полицейским, — сказал Коль, сделав ударение на первом слоге.

— Ты сидел на оперативной разработке. Не мне тебе рассказывать, как добывать, как хранить, а главное — как сохранитьинформацию, — в свою очередь акцентировал я.

— Ты прав: я успел сделать копию.

— Где я могу взглянуть на нее?

— Да прямо в моем кабинете.

Я впервые оказался в административной части ресторана. На удивление, офис оказался вместительным: три кабинета, включая бухгалтерию, соединенных Г-образным коридором.

Кабинет Коля — без единого окна, в него не проникал шум с улицы, зато здорово дребезжала вытяжка, способная за пару часов расколоть самого стойкого шпиона.

— Устраивайся, — предложил он. И сам занял место за рабочим столом. Монитор на нем занял место в левом дальнем углу, компьютер шумел под столом, как будто «скрыто» соперничал с грохочущей вытяжкой. «Пожалуй, на кухне будет тише», — подумал я, занимая место напротив бывшего сослуживца.

— Какое время тебя интересует? — спросил Школянский.

Я ответил вопросом на вопрос:

— А какое время интересовало полицию?

— Когда вы с Аннинским пришли и когда ушли.

— Но ты отдал им запись с камеры за весь день.

— Точно. Михайлов попросил меня именно об этом.

Я снял с ключей брелок-флешку и передал ее Колю. Он скопировал на нее медиафайл и вернул мне.

По виду Школянского я понял, что стесняю его, но все равно настоял на немедленном просмотре.

— Конечно, — ответил он, набрасывая маску амфитриона, — чувствуй себя как дома.

Мы еще не попрощались, а я заранее поблагодарил его:

— Мои контакты у тебя есть. Обращайся — буду рад помочь. Кстати, ты сам в тот вечер не заметил ничего заслуживающего внимания?

Он покачал головой:

— Я всего пару-тройку раз выходил в зал, остальное время провел в компании бухгалтера. В его кабинете, — добавил Николай. — Было много работы.

Он вышел из своего офиса, оставив меня одного.

Устроившись за столом и включив компьютер, я запустил медиапроигрыватель. Сейчас я увижу двух людей, которые встретились в кафе, а закончится просмотр настоящим прощанием…

Ничего подобного навроде комка в горле и щемящего чувства в груди не образовалось. То, что утеряно, то утеряно. Наверное, чувство понесенной мной утраты проявилось во всей своей полноте лишь однажды, когда я, разбуженный телефонным звонком Белоногова, снова вернулся домой. Я взял себя в руки. Но отчего-то искусственно подогревал свои чувства. Мешало ли мне это или нет, я не знал. И в этой связи не хотел отвечать на другой вопрос: была ли наша с Аннинским дружба так крепка, как нам казалось обоим? Я отвечу на этот вопрос после, когда найду ответы на другие вопросы.

А пока что мне выпал шанс встряхнуть свою память, просмотреть двухчасовой фрагмент как живую постановку, отдельные действия которой я проспал…

Объектив типа «рыбий глаз» охватывал значительную часть зала, и единственная плата за эту широкую панораму — скругленные (но отнюдь не смазанные) углы в кадре, а значит, искаженные люди и предметы, плюс задний план — он кажется дальше, чем на самом деле. Мы с Аннинским сидим с правой стороны стойки. Я — крайний, «правее» меня — только удачный атрибут: настоящая телефонная будка с функционирующим телефоном. Любой клиент заведения мог позвонить с него и получить дополнительную строку в счете. «Рыбий глаз» окончательно испоганил мою физиономию. Такой вытянутой рожи я не видел даже у одного своего клиента, который считал свою жену образцом добродетельности, а на поверку оказалось: у нее четыре любовника.

Был бы этот ролик десятиминутным, я бы позволил себе просмотреть его вначале беглым взглядом, отмечая какие-то любопытные детали. Но протяженность ролика не позволила мне использовать эту методику просмотра, предоставляющую более качественный результат.

Я исключил из поля моего внимания свою хмелевшую с каждой рюмкой персону. Можно было бы выключить из него и самого Аннинского и сосредоточиться на остальных клиентах бара, но в этом случае от меня могла ускользнуть реакция Аннинского на какого-нибудь человека или событие как таковое, которое в тот вечер могло пройти незамеченным мимо меня. Вот на видео живой и невредимый Виталий Аннинский. Кажется, говорит только он, а я, изувеченный линзами фиш-ая, сохранил способность только слушать.

Я изучаю клиентов бара, и для этого у меня есть простейший и всегда действенный инструмент — пауза.

Стоп-кадр. Довольно четкий, можно даже сделать скриншот. Я так и поступил, сохранив его на своей флешке. И дальше по ходу просмотра ролика я буду делать снимки каждого посетителя, как только ракурс покажется мне удачным. Позже я смогу детально рассмотреть этих людей.

Интересно, соблюдают ли такую абсолютную точность опера из Даниловского ОВД?..

Я поймал себя на мысли: если бы не эта трагедия, а видеозапись попала ко мне случайно или по приколу моих друзей, — меня бы хватило на пару-тройку минут просмотра. У каждой вещи есть память, не говоря уже о таком явлении, как человеческая глупость, и вот последняя лично у меня представляла собой отдел поступков, слов и даже мыслей и была переполнена. Если коротко, мне было неприятно смотреть на косоротого мужика в дальнем углу экрана — он натурально мозолил глаза, он же, но по другую сторону экрана — был трезв и сосредоточен. Джекил и Хайд. Последний внушал отвращение всякому, кто с ним общается, совершает отвратительные поступки.