Застава - Сергей Лукьяненко

Он протянул мне картонную коробочку с белыми таблетками.

– Парацетамол? – глотая сразу пару, спросил я. – Или местная экзотика?

– Обижаешь. Честный анальгин. Водички нет, извини.

Я, давясь, проглотил горькие таблетки. Потом сказал:

– А насчет лидера ты не совсем прав. Бобриков, конечно, наш командир. Это верно. Только лидер у нас другой.

Ашот подумал мгновение и кивнул:

– Да, наверное, ты прав. Только Баринова тебе в лицо рассмеется, если ты ее лидером назовешь.

– Ведьма, что с нее взять, – я рискнул сделать несколько шагов. Далось это неожиданно легко, да и головная боль стала стихать. Таблетки подействовать никак бы не успели, пришлось признать, что неведомый газ не только мгновенно сбивал с ног, но и прекращал действовать быстро. Да, спецслужбы на Земле отвалили бы за такой немалые деньги! А не связанные бюрократическими отчетностями бандиты – еще больше. – Ашот, а ты, случайно, не в курсе, клан Тай-Клёус сейчас не в Антарии?

– Это тот, где подруга… твоя… заправляет? – прищурился Ашот.

– Можно сказать и так, – кивнул я.

Эйжел умоляюще протянула ко мне руки.

– Ньет! Ньет, Удьарник! Нье бросай мьеня!

– Эйжел, – я присел на кровать. Взял девушку за руку. – Давай поговорим серьезно.

– Сьерезно? – удивилась Эйжел. В ее глазах вдруг мелькнул подлинный испуг. – Давай. Ты на меня обиделся, Ударник?

Даже акцент у нее куда-то делся. Я и раньше подозревал, что она коверкает слова нарочно, то ли считая это эротичным, то ли создавая какой-то образ.

– Эйжел, мне кажется, наши отношения зашли в тупик, – произнес я ту фразу, после которой мужчина рискует получить плюху по морде. Только в случае с Эйжел я рисковал больше – она могла и убить невзначай.

– Почему, Ударник?

– Эйжел… ты прекрасная девушка. Ты очень красивая.

– Но? – с интересом спросила Эйжел.

– Никаких «но». Ты очень страстная…

– Слишком страстная, – с горечью сказала девушка. Сбросила мою руку. – Тебе не нравятся… игры?

– Не очень, – признался я. – Вначале было забавно… но я не склонен к садо-мазо.

– Садо-мазо? – удивилась Эйжел.

– У нас это так называют, – пояснил я, не вдаваясь в подробности. – Наручники, плетки, стеки и все остальное.

– Я тебя не била пльёткой! – обиделась Эйжел. – Я тебя просила мьеня побить ремешком. Будто я плохая дьевочка, не учу уроки, а ты строгий учьитель…

– Неважно, – поморщился я. – Я, наверное, старомодный человек.

Эйжел отвернулась.

Она красивая. Она умная. Она, в общем-то, добрая. Но ее сексуальные вкусы все-таки меня напрягали. Мы встречались почти два года, иногда у нас, на заставе, но обычно здесь, в небольшой квартирке в съемных апартаментах, где Эйжел проводила время между поездками со своей командой. Все здесь было знакомо, мило и уютно… и, кстати, ничуть не выдавало пристрастия девушки.

– Давай я не буду делать тебе больно, – сказала она тихо. – И ругать тебя не буду. Ты будешь мой господин и повелитель. А я буду твоя верная рабыня. Но непослушная. И ты меня будешь наказывать… да?

– Эйжел… – я погладил ее по спине, задержал руку между лопатками, слегка сжал пальцы. – Пойми, дело не в том, что ты причиняешь боль мне. Дело в том, что я вообще не хочу боли… в этих отношениях.

– В отношениях мужчины и женщины всегда есть боль, – резко сказала Эйжел. – Только она иногда в душе, а иногда в теле. Лучше в теле.

– Лучше вообще без боли.

– Так не бывает, – тихо сказала она. Посмотрела на меня через плечо, вздохнула, тряхнула головой. – Я знала, что так будет, Ударник. Ты третий мужчина, которого я полюбила. И два раза уже все кончалось так.

– Эйжел, наверняка ты встретишь того, кто…

– А мне не нравятся те мужчины, которые хотят, чтобы я ими командовала и била! – с искренней болью сказала Эйжел. – А те, кто хотят меня бить и мной командовать, совсем не нравятся! Я одного такого даже убила, испугалась!

Она всхлипнула и извиняющимся тоном добавила:

– Но он был совсем плохой, маньяк. Я потом узнала, он несколько девушек убил до смерти.

Да, ситуация. Угораздило меня завести роман с девушкой садо-мазо наклонностей… А теперь как в анекдоте: «Помучь меня, помучь! Нет, не буду…»

– Мне очень жаль, Эйжел, – повторил я беспомощно.

– Но вначале тебе нравилось, – мрачно сказала она. – Когда я просто царапалась и кусалась.

– В принципе нравилось, – согласился я не очень уверенно.

– Надо было мне сразу тебе объяснить, как я люблю делать секс, – Эйжел вздохнула. – И не было бы боли… в душе.

Она очень красиво смотрелась на кровати, застеленной черным сатиновым бельем. В ее народе не принято загорать, и, несмотря на все свои поездки, кожа у Эйжел была очень белая – только ладони и лицо загорелые. Будто глухая маска и грубые перчатки, надетые на нежную и невинную девушку. В общем-то, в каком-то смысле так оно и было.

– Я тебя отпущу, – решила Эйжел. – И мы не поссоримся. Хорошо? Мы останемся друзья. И, может быть, любовники… иногда? Если ты захочешь.

– Да, Эйжел, – пробормотал я, чувствуя себя сволочью.

– Но я отпущу тебя завтра утром, – торжественно сказала Эйжел. – А сейчас ты должен будешь меня наказать, потому что я плохая, плохая, плохая девчонка. Очень скверная. Я заставила тебя грустить, и я хочу быть грубой в постели, и ты не должен прощать такое поведение… сразу не должен!

Грациозным движением она вытянулась на кровати и посмотрела на меня – совершенно другими, испуганными глазами. Одной рукой она прикрывала груди, другой лобок – хоть рисуй с нее картину «Смущенная невинность».

– Удьарник, не наказывай мьеня сильно…

Что ж, если женщина просит…

– Ты очень нехорошая девчонка, – сказал я сурово. – Ты меня ужасно расстроила и придется тебя наказать…

Железная дорога в Центруме – это государство в государстве. Точнее – государство среди территорий, которые пытаются государствами стать, но пока этот путь не прошли. Когда весь Центрум накрыла «пластиковая чума», только железнодорожники оказались, во-первых, достаточно сплоченными и организованными, во-вторых – всем позарез необходимыми, в-третьих – ценными лишь в том случае, если останутся единой организацией, в-четвертых – у них, запасливых, оказалось достаточно старых паровозов, в которых пластмассы отродясь не было. Ну и, конечно, сыграл свою роль фактор руководства – оно оказалось и в меру популистским, его поддерживали все, начиная от рядовых обходчиков и кончая директорами депо и станций, и в меру жестким – чтобы отстоять свою позицию перед внешним миром.