Распахнутая земля - Андрей Леонидович Никитин

— А где же эта баба, дедушка? — спросил я у старика, заинтересованный легендой. Что, если это действительно древний идол? Славянский? Или тех, исторических берендеев?

— А вон там под горой стояла, когда я еще мальчишкой был, — ответил дед. — Свалили ее потом. Да что-то с войны не видать! Свезли ее куда, что ли? А только в войну у нас тут пленные работали, баню, бараки строили. Может, разбили нашу Матрену на камень, под фундамент на баню пошел…

— Ну, баню не сломать, — равнодушно произнес Хотинский. — Так, значит, толком никто и не знает, куда Матрена делась?

— Не знаю, сынок, не знаю! — Дед потряс головой и зачем-то снял картуз. — А была она — это точно! Это ты у всех стариков спроси — лучше прогноза действовала Матрена-то наша…

В это время к машине подошли Олег и Сергей в окружении ватаги мальчишек.

— Ну, где этот краевед? — нетерпеливо прищурился Никита.

Сергей развел руками.

— Нет его. Говорят, на болото ушел. Да ребята знают, как туда проехать!

— Мы покажем! Мы знаем, где Шурка черепки нашел! — загалдела ребятня и облепила машину. — Это за гаражом…

— Тихо, армия! — весело произнес Сергей и поднял руку. — Кто у вас здесь главный?

Ребята замолчали и начали переглядываться.

— Нет главного? Тогда главным буду я. Всех не возьмем — только одного. И копать сегодня не будем. Так что смотреть вам нечего! А когда будут раскопки, тогда будете помогать, все будете. Договорились? Ну и ладно. Ты знаешь, где это место? — спросил он у самого старшего паренька, стоявшего с независимым видом чуть поодаль.

Тот вытащил руки из карманов и подошел ближе.

— Знаю. Это за гаражом, ближе к магистральному…

— Ну и залезай в кабину! Как тебя звать? Костя? Вот, Виктор Михайлович, Костя будет нам дорогу показывать, — сказал Никита, обращаясь к нашему шоферу, который проснулся и с интересом наблюдал за разговором. — Слезайте с машины, ребята, в следующий раз прокатим…

Кренясь и скрежеща тормозами, машина стала спускаться с Волчьей горы. Затем она выровнялась, и началась плавная качка. Как по волнам, мы ехали по мягкому, укатанному торфу вдоль узкоколейки. Ехать было бы даже приятно, если б не пыль и встречный ветер. Пришлось поднять всем воротники, нахлобучить и затянуть капюшоны штормовок, застегнуться на все пуговицы, завернуться в плащи и как можно реже открывать глаза.

Пыль въедалась в кожу и покрывала ее жарким, сухим слоем.

Я успел записать легенду об окаменевшей Матрене и теперь, подставив пыли спину, начал пересказывать ее Сергею. Оказывается, Сергей легенду слышал и начал розыски людей, которые видели каменную бабу и могли знать, где она находится. В том, что это правда, он не сомневался. Судя по всему, статуя действительно лежала под фундаментом прежней бани.

Теперь от бани остались одни стены, и Сергей ждал, когда их соберутся ломать на кирпич. Тогда можно будет и поискать Матрену.

Меня же, кроме статуи, интересовала и легенда. Что она дошла до нас в искаженном и урезанном виде, было ясно. В первоначальном варианте должно быть больше действия, героики, страсти. В рассказе деда был только намек на сюжет, ничтожные остатки содержания древнего мифа. Что миф очень древний, сомневаться не приходилось. Здесь действовали силы природы, заклятия, превращение человека в камень — колдовство и, по-видимому, кара за какую-то провинность самой Матрены, о чем легенда умалчивала. В полном варианте мифа героем должен был быть ее сын. Подобно былинным героям, он растет в отдалении от людей, на берегу озера, живет только с матерью и, вероятно, не знает, где его отец и кто он. С другой стороны, сюжет удивительно напоминал древнегреческий миф о Ниобе.

«Когда-нибудь к этому надо будет вернуться», — думал я. Странно, что легенда связана не с болотом, а именно с озером. Неужели так живучи предания? Если она не заимствована со стороны, а родилась именно здесь, ей не меньше трех тысяч лет. Ведь озеро полностью заросло в конце второго — в начале первого тысячелетия до нашей эры, как сказал Хотинский.

Сначала мы держались узкоколейки, потом проехали гараж и свернули налево, вдоль большой водосборной канавы. Торфоуборочные машины проползли мимо нас к гаражу, и стало легче дышать — теперь ветер дул вдоль поля, достаточно влажного, чтобы удерживать пыль.

Фрезерное поле — полоса в несколько километров длины и полкилометра ширины. Его ограничивают валовые канавы — глубокие, прокопанные через торф и даже донный слой грунта. Они выводят воду с полей в магистральный канал. Само поле разделено поперечными канавками на «карты» — полкилометра в длину и пятьдесят метров в ширину.

Стоянка находилась на одной из таких карт в конце поля.

При переезде через очередную канаву шофер притормозил, и возле кабины возникла невесть откуда тонкая мальчишеская фигурка.

— Вот он, Коняев, — произнес наш проводник, высунувшись из кабины. — Эй, Шурка! Это к тебе приехали… археологи! Лезь сюда!

Шурик стоял в нерешительности, но при слове «археологи» просиял, вспрыгнул на подножку и заглянул к нам под тент. Увидев Сергея, его чумазая физиономия осветилась улыбкой.

— Здравствуйте, Сергей Иванович! — Голос у мальчишки был ломок и немного плаксив. — А я думал, вы меня обманываете! Я ждал вас, ждал…

Он оглядывал нас, стараясь угадать, кто же здесь главный. Глаза его задержались на Хотинском, но Сережа назвал меня, и Шурик, шмыгнув носом и потерев о штанину грязную руку, подал ее мне, представившись:

— Коняев, Александр. Можете звать меня Шуриком… Я стоянку нашел первобытного человека, — проговорил он, словно отдавая рапорт. И, немного подумав, добавил: — Неолитической эпохи…

— Ну, залезай, Шурик, — пригласил Хотинский. — Мы как раз на твою стоянку едем.

— Тут близко, тут и пешком можно, — заторопился Шурик, поспешно переваливаясь через борт. — Я там только что был и вот еще собрал…

Он засунул руку в отвисший карман штанов и выложил мне на плащ горсть костяных обломков и несколько кремней.

— Это все вам, — добавил он, вытаскивая из другого кармана черепки. — Там много всего есть…

Шурик вытаскивал из карманов пригоршню за пригоршней, и его