Тень евнуха - Жауме Кабре

В то воскресенье Карлота поднялась по лестнице, чтобы позвать мужа: они спускались вместе, взявшись за руки, и он улыбался про себя, думая о том, каким сюрпризом будет для его Карлоты кольцо с бриллиантом, лежащее возле дымящегося чайника, и свечка, которую уже зажгла по его просьбе служанка, и эта фотография, на которой прелестная Карлота так смотрела в объектив, словно (а вот об этом он еще не знал) пыталась всеми силами уцепиться за уходящую жизнь, хотя бы за ниточку. Они зашли в свое любовное гнездышко. Служанка уже ушла. Франсеск закрыл дверь на ключ, будто совершая священный ритуал. И снял халат, без сомнения давая ей понять, что сегодня ему хочется праздника. Видя это, она тоже сняла пеньюар. Он снял с нее тончайшую белую комбинацию и перевел дыхание, видя ее обнаженной. «Я люблю тебя, – сказал он и почувствовал себя счастливым. – Погляди-ка, что у нас на столе, любимая». Он жестом пригласил ее присесть. Обнаженная и ослепительно-прекрасная, она села на деревянный стул с резными цветами, и взгляд ее упал на открытую коробочку. Тысячей надежд сверкал бриллиант при свете свечи. Тетя Карлота приоткрыла рот от удивления, и Франсеск почувствовал себя счастливым. «Надень его». Она так и сделала: миллионы искорок повторили ее движение и заиграли у нее в глазах. «Ах, Франсеск». – «Не нужно слов. О, если бы ты знала, как ты хороша, когда на тебе только кольцо…»

Потом он подарил ей фотографию. Это был скорее подарок для него самого. Карлота молча разглядывала ее в непонятном волнении, как будто предчувствуя то, что должно было с ней произойти. Отогнав мрачные мысли, она снова положила портрет на стол и улыбнулась мужу, который, она даже и не заметила, когда он успел, уже стоял перед ней обнаженный, горя желанием. С кольцом на пальце, она поднялась навстречу своему любимому, который, задыхаясь от нежности, ждал ее с распростертыми объятиями. Когда она уже совсем близко подошла к Франсеску и оставался лишь шаг до того, чтобы они, обнаженные, заключили друг друга в объятия, она вдруг пристально посмотрела на мужа, слегка улыбнулась ему, будто прося прощения, и умерла. Молчаливая и обнаженная, она камнем упала на пол, и только через несколько секунд дядя Франсеск понял, что счастье и смысл его жизни распростерты на полу и что искорки бриллиантового кольца на ее пальце уже не отражаются в застывших глазах. Дядя Франсеск потерял рассудок. Но это, сын мой, уже совсем другая история. И я надеюсь, тебе ясно, что я всю жизнь жил любовью к матери, которую помню только по той фотографии, что отец подарил ей в день ее смерти.

На похороны Карлоты Женсаны пришел весь Фейшес. Она принадлежала к семейству Женсана, была женщиной красивой и молодой, и к тому же развлечься в городе было особенно нечем, поэтому люди часто ходили на похороны. А развеяться всем было просто необходимо, поскольку к ноябрю никто еще не успел оправиться от напряжения, пережитого за время Трагической недели[64], изнурившей и фабрикантов, и рабочих. Хотя нет, пришли, конечно, не все: никто не видел ни одного Ригау ни в церкви, ни на кладбище. В кафедральном соборе в первом ряду возле дона Франсеска Сикарта, новоиспеченного вдовца, сидел удивленный Маурисий, одетый в траур, который уже начинал оправдывать прозвище Безземельного, пока еще толком не понимая, что произошло. Взгляд вдовца, устремленный на гроб, был так влажен от невозможности поверить в случившееся, так ожесточен болью, так глубок, что глаза у него, казалось, вот-вот пойдут трещинами. Отец Висенс говорил о смирении, о вечном покое, о премудрости Божией и о том, как все мы когда-нибудь будем там, где сейчас Карлота. Но Франсеск его не слышал. Он был слишком занят, как будто решил, что, сосредоточив пристальный взгляд на крышке гроба, он сможет сделать так, чтобы смерть его любимой Карлоты не стала окончательной, чтобы после бриллианта, свечи, счастья, счастливой обнаженной женщины, идущей к нему, его ожидания, восторга от любви к ней, объятия его не раскрылись навстречу ее смерти.

Когда ее одели, женщины вернули Франсеску снятое с ее пальца бриллиантовое кольцо. Охрипшим от боли голосом он сказал, что хотел бы, чтобы ее похоронили вместе с ним. «Но это же такая драгоценность…» И он ответил, что в этом-то и дело, и промолчал о том, что подарил ей это кольцо за несколько секунд до смерти, потому что у нее был день рождения, и не сказал, что умерший в день своего рождения избран Богом, чтобы жить в нашей памяти. Тогда женщины пожали плечами и снова надели кольцо на окоченевший палец хозяйки дома. «Тысячи реалов в подарок червям», – проворчала самая решительная из них. И все остальные, как греческий хор, ответили: «Да и не говори» – и смирились с капризом богача.

Мне тоже хотелось бы умереть в день рождения, Микель, потому что тогда бы я прожил чуть-чуть дольше в воспоминаниях. И Микель Женсана искоса посмотрел на дядю, чтобы удостовериться, что тот не шутит.

– А когда у тебя день рождения?

– Двадцать седьмого мая.

– Неплохой день для смерти. – Микель поежился на стуле. – Но ты же знаешь, что всегда будешь жить в моих воспоминаниях.

– А если ты сыграешь в ящик раньше меня?

– Ну да, ты прав.

С того рокового дня пятидесятипятилетний Франсеск Сикарт стал ни на что не годен. Он целыми днями сидел в кресле, куря сигару за сигарой, думая и вспоминая, забыв обо мне, живом, плача и молча себя жалея. У него не осталось сил думать обо мне. Моя жизнь и воспитание всецело оказались в руках служанок, и вся семья Женсана была обеспокоена, видя, что их племянник совершенно брошен на волю Божию, забыт в объятиях тоски. Твоя бабушка Амелия настаивала, что необходимо позаботиться о ребенке, но хозяин дома Маур Женсана Второй, Вдохновенный, который никогда не был особенно привязан к своей сестре Карлоте, отвечал, что время неотвратимо все поставит на свои места, да, вот увидишь, Амелия; все остальное – сплошная риторика. И снова погружался в сочинение сложнейшей и длиннейшей эпической поэмы, уже насчитывавшей штук восемьдесят безупречных и никому не нужных александрийских стихов.

Светлой памяти мама Амелия с тех самых пор, как вышла замуж и поселилась в особняке, в котором прожила почти полтора года, прежде чем Мункуниль начал его перестраивать, не переставала беспокоиться и посылала мужа поговорить с вдовцом со стеклянными глазами: «Он совсем забросил ребенка. Вы же родня, Тони. А мальчику всего пять лет». Но Антоний Женсана не хотел вмешиваться: ведь ни отец его, ни мать не проявляли особенного интереса к происходящему. А потом пришла беда, и все забегали, и все встало на свои места без участия мамы Амелии. Беда проявилась потихоньку, частями, словно кто-то постарался разрезать ее на кусочки – как бы мы ненароком не поперхнулись. Для начала (в понедельник утром) в дом Женсана неизвестно от кого пришла посылка на имя Антония Женсаны и Амелии Эролес, в замужестве Женсаны. В некотором недоумении они решили посмотреть, что там внутри. Вскрыв несколько конвертов, аккуратно сложенных в стопки, любопытные пальцы Антония и испуганный взгляд Амелии, которой уже стало ясно, что добром это не кончится, нашли банковские квитанции, в которых было указано, сколько денег лежит на счетах, какие-то ценные бумаги и купчую крепость на дом и на земельные участки в окрестностях города. А в последнем конверте лежало то, чего так боялась Амелия: письмо, в котором объяснялось, откуда взялась эта посылка и к чему все эти документы. «Любезные мои племянники, я больше ни дня не могу прожить без обожаемой моей Карлоты. Посылаю вам все свое имущество, в полном порядке, чтобы не утруждать вас сверх меры. Заранее прошу прощения за то беспокойство, которое мне придется вам причинить. У меня есть к вам только одна, очень важная, просьба: воспитайте нашего с Карлотой сына как одного из своих детей. Когда он немного подрастет, прошу вас, расскажите ему о том, что со мной случилось. Надеюсь, он поймет и простит меня. Прощайте».

Когда мне об этом рассказали, Микель, я все понял, но простить до сих пор не смог. Разумеется, после прочтения такого послания все в доме Женсана перепугались. Антоний был в ужасе; Амелия молчала и злилась, потому что уже несколько месяцев как об этом предупреждала. А родители, совершенно выбитые из колеи, только качали головой и говорили: «Господи, в какое время живем, ничего не разберешь». В доме у Франсеска Сикарта никого, кроме двух служанок, не оказалось. Сын был в школе при монастыре. А сам хозяин как в воду канул. Приехала полиция, забили во все колокола, начались поиски пропавшего без вести и опросы очевидцев: Сикарта и след простыл. Тело нашли через неделю. Он выбрал очень крепкий каменный дуб у подножия горы Кастельсапера в одном из принадлежавших ему лесов. На него наткнулись охотники из деревни Мура, шедшие по следу раненого кабана. Связь между этой жуткой находкой и исчезновением Франсеска Сикарта была установлена только через пару дней, потому что в подобных случаях, да и в других тоже, блюстители порядка расторопности не проявляли. Всего больнее донье Пилар Прим, в замужестве Женсане, было оттого, что, несмотря на все ее влияние, церковь не отступила ни на пядь, и зять семейства Женсана был похоронен вне христианского кладбища, ведь церковь отворачивается от тех, кто не пережил своего отчаяния. В зарослях ежевики, как собака. Как будто собака может умереть от любви.