Тень евнуха - Жауме Кабре

– Бабушка умерла, дядя.

– Ах вот как? Распорядись, чтобы его дополнили, Микель! Мне бы хотелось, чтобы и вы там были. Кто, говоришь, умер?

Когда затихли отголоски эха его вопроса, дядя уже переключил свое внимание на невероятную бумажную ромашку. Он взял ее дрожащими пальцами и продолжил рассказ о том же, о чем и всегда. Сейчас речь шла о том, что мама Амелия, его мачеха, была первой невесткой после пяти поколений Антониев и Мауров, которая сказала: «Хватит» – и развязала знаменитую Войну имен, объявив, что если у нее когда-нибудь родится мальчик, его не будут звать ни Антонием (это имя ей казалось некрасивым), ни Мауром (а это – нелепым). Поначалу и муж, и свекор отреагировали на это с благосклонной улыбкой. Бедняжке и так забот хватало с сироткой Маурисием Сикартом, двоюродным братом ее мужа, сыном несчастной Карлоты, Официальным Летописцем Семьи, одним из самых лучших специалистов по оригами, при всем при том, что у него так дрожат пальцы, королем сумасшедшего дома «Бельэсгуард». Потом живот вырос достаточно, чтобы можно было предположить день, когда ожидать родов. Амелия время от времени, как часы с кукушкой, напоминала мужчинам (ее свекровь, казалось, это совсем не беспокоило, как будто ей было все равно), что если случится так, что в ее утробе мальчик, его не назовут ни Антонием, ни Мауром. «А как же ты соизволишь его назвать?» – как-то раз бросил, оказавшись с ней лицом к лицу, именитый поэт (в тот редкий день, когда он случайно поднял голову от гекзаметров). «Да как угодно, только бы не Антонием или Мауром». – «Да он и не должен зваться Антонием, только Мауром». Теперь свекор нервно указал в ее сторону карандашом для стихосложения. «Единственное имя, которое он может получить, – это Маур». – «Нет, это невозможно». – «И по какой же, позволь узнать, причине?» – «Так называть ребенка просто нельзя». Этим она смертельно обидела свекра, закончила разговор и вышла из кабинета поэта. Священное негодование дона Маура Второго, Божественного, было совершенно оправданно, если принять во внимание, что совсем недавно в сильных и несправедливо неопубликованных стихах он переосмыслил свое раннее детство:

Как семечко жасмина, что дивно пророслоВ утробе матери, напитано любовью,Я родился на свет, как время мне пришло,И был судьбой, не склонной к пустословью,Помечен, и взрослел день ото дня,Чтобы стихи слагались у меня.

С того момента свекор Маур, уже явно обеспокоенный, потому что порядок имен был устроен так, что внук должен был носить его имя, начал активную кампанию за то, чтобы первого из внуков, родившегося мальчиком, а не девочкой, назвали Мауром. Бедняга Маурисий, Женсана только по материнской линии, а по отцу Сикарт, приходившийся ему всего только племянником, был тут совершенно ни при чем. В семье я всю жизнь был ни при чем, Микель. Дед Маур рассказал об этом жене, донье Пилар, которая ничего не ответила и только грустно покачала головой. Он переговорил об этом с сыном, который был уверен, что в последний и решающий момент он сумеет переубедить свою супругу, и опять обратился к жене, чтобы заручиться поддержкой ее более действенной силы. Но бабушка Пилар опять лишь печально покачала головой.

– Такое впечатление, что тебя это совершенно не беспокоит! – гневно обвинил ее поэт.

– Совершенно верно. – И она снова принялась за вязание.

– Но это же очень важно! – с негодованием в сердце вскричал дед Маур, гневно вздымая палец в воздух.

– Нет, Маур. – Бабушка обреченно вздохнула, положила вязанье на стол и сняла очки. – Оставь ее в покое. Она имеет право назвать сына так, как хочет. Она его мать.

– А я его крестный отец! И его будут звать Маур! Это неотвратимо!

– Маур… – Она заговорила еще тише, потому что так было проще привлечь его внимание.

– Что?

– Амелия – мать этого ребенка. Пусть она поступает как хочет.

– Ну уж нет! Это не игрушки! Это имя – семейная традиция!

– У нее теперь будет своя семья. – Голос бабушки Пилар теперь был еле слышен, и, если бы я знал тогда, Микель, какими причинами, о которых я никогда не смогу тебе рассказать, она руководствовалась, я бы, наверное, восхитился ею еще больше. Наверняка.

– Никогда?

– Никогда. История прабабушки Пилар – секрет. И не заставляй меня слишком много об этом говорить, мы тут как раз добрались до Войны имен, а ты меня сбил. Вопрос в том, что Конфликт продолжился негодующим восклицанием поэта, который завопил: «Нет! Ты глу-бо-ко за-блуж-да-ешь-ся! Амелия продолжает мой род! Род Женсана!»

В течение нескольких секунд бабушка Пилар ограничивалась иронической улыбкой, значение которой ты никогда не узнаешь.

– Дядя, если ты не хочешь мне об этом говорить, перестань делать намеки.

– Тебя это раздражает?

– Да.

– Когда я умру, я оставлю тебе эту историю. Прочтешь ее, когда меня похоронят.

– По рукам. – И Микель Обратившийся в Слух поставил солдатика, сделанного из фольги от запрещенного шоколада, на тумбочку. – Ты говорил мне, что дед Маур сказал: «Ты глу-бо-ко за-блуж-да-ешь-ся».

– Это ты заблуждаешься, Маур. – Прабабушка Пилар вздохнула, подождала, пока служанка (скорее всего, Синта) выйдет из комнаты, унося пустые кофейные чашки, и в первый раз заинтересовалась разговором. Она встала, чтобы быть на одном уровне с мужем. Помолчала еще несколько секунд, как будто собирала все силы, оставившие ее в тот самый момент, когда ее выдали замуж за поэта. Теперь она смотрела ему в глаза. – Я тоже не хотела, чтобы моего сына звали Антонием…

– Но… – Дон Маур Женсана удивился. – С незапамятных времен наследники…

– Ерунда. Я этого не хотела. А это был мой сын.

– Но ты ничего не сказала.

– Ну да, скажешь тут, попробуй осмелься. – Бабушка по-прежнему говорила очень тихо. – Вы бы с дедом Тоном вдвоем съели меня заживо. Я промолчала, как и следовало. – И она снова замолчала.

Вот теперь-то дед Маур действительно был изумлен. Кто бы мог подумать! А ведь что может быть естественнее, чем назвать сына Антонием или Мауром.

– И как бы ты хотела назвать Тона?

– Пере.

– Пере Женсана! – продекламировал дед Маур. – Звучит фальшиво.

– Я до сих пор про себя называю его Пере.

– Что?.. – Какая непростительная измена!

Замешательство деда Маура продолжалось недолго. С подбитым крылом он снова ринулся в бой, имея в виду, что не может больше доверять жене. Он очень серьезно поговорил с сыном, проконсультировался с семейным адвокатом и даже нанес визит отцу Висенсу, настоятелю собора, в котором намечались крестины. И, как хищник, караулящий косулю, притаился в ожидании развития событий. А в это время дом уже полнился смехом Маурисия Безземельного по фамилии Сикарт, сына Карлоты, прирожденного короля сумасшедшего дома «Бельэсгуард», малютки-сироты, который своей постоянной улыбкой как будто просил у людей прощения за то, что в таком раннем возрасте уже потерял и отца, и мать.

Пришел день великой битвы. Утро было окутано туманом, и стоял ужасный холод. Слышалось только нетерпеливое ржание коней, рвавшихся навстречу неминуемой гибели. Солдаты пили горячий чай и думали о любимых, оставшихся под Смоленском, или оплакивали судьбу, предначертавшую им умереть молодыми. Мягкие клубы тумана приглушали металлический звон кольчуг, и дедуля Мавр Антоныч приказал сыну своему Антошке, чтобы, коли родится у него мальчик, скакал он что есть духу за две версты в отдел записи актов гражданского состояния, дабы стало в мире одним Мауром больше. Если родится мальчик. А по словам доктора Каньямереса, должен был родиться именно мальчик. Но несмотря на это, Антоний нервничал, потому что это были первые роды, которые имели к нему прямое отношение, не считая его собственного рождения, и, кроме того, он переживал из-за серьезных проблем, возникших на фабрике (так сообщают историки), и не успел сориентироваться. Или, если верить бабушке Амелии (более правдоподобная версия), он был вовсе не уверен, что правильно идти против желаний беззащитной матери, лежавшей в постели. В любом случае Тройственный союз матери (крики, боль, страх, беспокойство), повитухи (профессиональная холодность и предвидение) и бабушки Пилар (которая, в первый раз за многие годы, активно принимала участие в событиях, с иронической улыбкой на губах и блеском в глазах) был достаточно силен, чтобы запутать деда, запугать отца и сделать так, чтобы новорожденного записали под именем Пере Микель Маур Антоний Женсана-и-Эролес, как двоюродного брата Маурисия Безземельного, сына Антона и Амелии и внука Маура и Пилар с отцовской стороны и Жауме и Матильды с материнской стороны. И бабушка Пилар победила в невероятно долгой битве, о которой никто ничего не знал. А вместе с бабушкой – все невестки, кто в течение пяти поколений имел наследников мужеского пола и пытался превратить имя в повод для объявления священной войны. В течение двух лет с болезненной настойчивостью дед Маур называл нового наследника Мауром. Пока однажды сноха не явилась к нему и не напомнила: «Папенька, запомните, пожалуйста, что моего сына зовут Пере Первый, Беглец». И дед Маур промолчал, а бабушка Пилар смеялась про себя. Боже мой, и откуда столько печали в нашей семье?