Времена смерти - Сергей Владимирович Жарковский

Фахта. – Серьёзы! А что говорит инструкция? Туман, Френч, старики? Каков установленный регламент действий руководства экспедиции? То есть, я хочу сказать, описана ли конкретная нештатная ситуация в литературе? Выработаны ли авторитетные исторические рекомендации?

– Какие там исторические рекомендации… – проворчал Вилен Дёготь.

Шкаб покрутил головой и полез в карман за сигаретами. Он вспомнил о них только сейчас. Он закурил от зажигалки, поднесённой ему Лен-Макабом. Затянувшись и выдувая дым в сторону потолочного вентилятора, столкнулся взглядом с Френчем. Веко у Мучася дёргалось, словно он чего-то вдруг испугался. Столкновение взглядов длилось не больше секунды. Шкаб спрятал свой взгляд, отлепил от губы крошку табаку и стал её рассматривать. Здорово мне, наверное, шрама через щёку недостаёт, да и татуировку на груди стоит сделать, отвлекая себя, подумал он. Потом, когда-нибудь, когда – если – мы выживем…

– ОК, братья, первый клуба смертельные обрисовал и по ним высказался, – произнёс Мьюком. – Его, пилотское, понятно. Что кто ещё? Время воздух. Тут я за.

– А кто, собственно, останется пилотировать «Сердечник», если что не так в разведке? – осведомился Кислятина. – Тогда, возможно, имеет смысл реанимировать побольше пилотов?

– Ты, ЭТО-один, в грузовую декларацию заглядывал? – спросил Ёлковский. – На борту нет отдельного наркобокса для отдельно пилотов, спасибо Земле. Трёхкормушечные наркобоксы предусмотрены только для Первой вахты. Семь штук. Разбудим, например, тётку Тучу. Наркобокс 23/9. Реабилитируем. Есть у нас прекрасный пилот. А остальные сорок три человека потом – опять в наркаут? Или если Мэм будить. Там с ней человек тридцать, да? Иянго, что скажешь? Невозможно?

Иянго пожал плечами.

– Если прижмёт – куда денемся? Потеряем комой десяток человек, подумаешь. Кому, сами посудите, они нужны. Плакать по ним. Шкабу сердце не порвут. Космачом больше – космачом меньше. Словом, я категорически против даже обсуждения варианта с перебудкой. Сразу вечу.

– Ты настоящий врач, – заметил Лен-Макаб. Иянго ему не ответил.

– Френч может пилотировать, – сказал Фахта. Все, кроме Шкаба, подняли глаза к потолку.

– Френч, что скажешь? – спросил Лен-Макаб.

– Френч не может ничего пилотировать, – ответил Лен-Макабу Мучась через тяжёлую паузу. – Френч штурман и фельдшер. Или грузчик. Десантник. Или что хотите. Но не пилот. Френч однажды пилотировал. Малый корабль. Вышло дорого. И мне, и людям. Френч больше не пилотирует.

– Я не понял, – сказал Лен-Макаб.

– И не надо тебе, – заметил Ёлковский.

– Но…

– Френч – штурман, – сказал Шкаб. – Он не пилот. Если прижмёт – но только если прижмёт, – он попробует. Сейчас оставьте его в покое.

– Мы можем себе позволить оставить кого-то в покое? – спросил Кислятина хищно. Шкаб медленно поглядел на него.

– Ты, Михаил Андриянович, прав, – сказал Шкаб. – И возразить-то нечего. Но я возражу тебе. Задрай бункер. Я же сказал: прижмёт тебя – Френч попробует. Но не раньше. ОК, Михаил Андриянович?

– Миша, мы тебя поняли, – сказал Мьюком. – Ты, как всегда, прав. Френч прав, Шкаб прав, но ты правее. На потом. Давайте дальше. Шкаб, твой гордый вопрос. Что за гордый?

– Гордый вопрос… – сказал Шкаб. – Извольте, братья. Мы боремся за амбаркацию или за Новую землю?

– Оп-са! – не удержался Фахта.

– Система негостеприимна, – продолжал Шкаб. – Мы к ней не готовы. Это очевидно. Нищета наша правая. Полбюджета конкисты было у Марты. Пасуем или блефуем? Стоит решить сейчас. Играем с Космосом. Даже в Космосе можно умереть медленно. Без достоинства.

– Шкаб, не мог бы ты выражаться не столь возвышенно? – сказал Ёлковский. – Я не ощущаю пафоса.

– А ты напрягись, Карен, – сказал Шкаб. – Скафандр у нас не лопнет? – затеваться с Первым Фортом с тем, что есть, и без того, чего нет? Пока мы ещё не так увязли. Спасти людей, вернуться в Касабланку – дело тугое, но знамое. Мы играли такой вариант на предстарте. Пол присутствовал, я, Навилона, Френч, Доктор покойный. Доктора план. Но начинать нужно быстро и все зубы точить на это. Вправо, влево, в любопытство – и Чёрный Роджер, ресурсов не хватит ни на ни не. Остаёмся навсегда. Холий-посий. Мёртвый. Уясн?

– Ну, – сказал Фахта. – Ну-ну?

– Либо мы героически выполняем предначертания любимого Императора нашего. В поте лиц, на твёрдом кислороде, безнадёжно, но гордо. Рискуя узнать в точности, что случилось с Мартой. Вот ты, Фахта, серьёз, желал бы узнать точно, что случилось с Мартой и братвой? Доподлинно, я имею в виду.

– Шкаб, ты раскаркался, – заметил Мьюком.

– Я раскаркался, – согласился Шкаб. – Может быть, ты, Пол, нечто ответственное произнесёшь для собрания? Тебе было бы к лицу.

– Флейм, – сказал в пространство неожиданно Кислятина. Тут дверь приоткрылась. Я заглянул внутрь. Серьёзы как один уставились на меня.

– А! – сказал Шкаб. – Марк! Вот и ты, парень. Уважаемый клуб, вот ещё кое-что хочу поставить на обсуждение. Не горит, но хотелось бы. Пока гордое решаете. Марк, зайди, присядь. – Он поманил меня рукой. – Присядь, присядь. Вот как раз свободная стенка.

– Я не понял, Ошевэ, мы закончили? – спросил Кислятина.

– Я предлагаю выразить командиру «похоронной команды» наше удовольствие, серьёзы, – сказал Шкаб.

Лен-Макаб засмеялся.

– Ты всегда, Шкаб, делаешь самое необходимое и делаешь его кстати, – сказал Дёготь одобрительно.

Я висел тихо. Я охренел. Не чтобы я о себе думал недостойным образом, но не здесь, не сейчас и не между делом. Если бы я нуждался в кислороде, я бы задохнулся. Точно. Я имею в виду, что я действительно охренел. Не тусклей, чем когда умер.

– А всё просто, – сказал Шкаб. – Если подумать.

– Не рановато ли? – подал голос Френч Мучась. – Я, безусловно, вижу резоны, но не молод ли младой?

– Обсуждение началось, не так ли? – спросил Мьюком.

– Я не отмахивал, – заявил Кислятина. – По-моему, Ошевэ своего вторпилу протягивает. Какая гадость!

– Если и протягивает, то не в подпалубе, – возразил Ёлковский. – Миша, дорогой, тебе бы всё об ёй.

– Мой вопрос стоит? – спросил Шкаб официальным голосом.

– Шкаб, ты обоснуй мажор, – предложил Мьюком. – «Квинта» наша сыграла так, что я бы лично всю её скопом засерьёзил, кроме Дьякова-торопыги. Но позже. Когда разберёмся.

– Я по всей «квинте» с тобой согласен, капитан, – сказал Шкаб. – Но мне, как старшему пилоту экспедиции, нужны серьёзы в команде. Признанные. Кворум у нас есть. Голосую Байно вне очереди, как наставник, как исповедник, как серьёз. Прошу принять. Прошу отвергнуть. Каждый как сам.

Все опять посмотрели на меня.

– Что ж, я – за, – произнёс Мьюком.

– Я – за, – сказал Карен Ёлковский.

– Я – за, – официальным голосом сказал Шкаб.

Повисла пауза.

– Поддерживаю, – сказал Френч Мучась.

– И я поддерживаю, – сказал Фахта, мне улыбаясь. – С благодарностью за нелёгкий труд реаниматора.

– Я не нахожу значимых для данного клуба возражений, – тщательно сказал Кислятина. – Вынужден поддержать кандидатуру Байно Марка, позывной «Аб».