Плач льва - Лариса Райт

— Де-е-е, де-е-е, — интонации мальчика повышаются, становятся визгливыми, в звуках проскальзывают плаксивые нотки.

— Хорошо, давай я буду дедушкой. Если хочешь, называй меня так. Ты, пожалуйста, только не нервничай. Мама услышит и расстроится. Мы же не хотим расстраивать маму, правда?

Ребенок как будто немного успокаивается, кричать перестает, но по-прежнему стоит, крепко вцепившись в брючину Артема, и жалобно поскуливает:

— Де-е-е, де-е-е.

— Никит, ну прекращай, братец! Договорились ведь уже. Твоя взяла. Дед — значит, дед. Ты же молодец. Мне мама все рассказала о твоих успехах.

За те несколько недель, что Артем не приходил к ним, мальчик действительно немного изменился. Прогресс слишком небольшой, чтобы вызывать эйфорию, но он все же появился, и это не может не внушать оптимизма. Метод Томатиса и бесконечные усилия матери приносят свои плоды. Конечно, невозможно с уверенностью утверждать, что этот ребенок когда-нибудь заговорит, но теперь, когда он вдруг начал произносить членораздельные, определенно значимые, несущие смысловую нагрузку звуки, в это, по крайней мере, очень хочется верить.

Артем пытался жить своей жизнью и не уделять слишком много внимания чужим проблемам. То ли из-за того, что проблем у него и самого хватало, то ли из-за внушительного объема работы, то ли потому, что на самом деле не мог перешагнуть через разочарование, которое испытал во время последней встречи с этим ребенком. Артем ни за что бы не признался, но все же где-то в самых отдаленных уголках сознания понимал, насколько сильно ему хочется, чтобы помог мальчугану не какой-то там Томатис, а именно Марта. Нет, Артем не ставил под сомнения возможности современной медицины. Он всегда с интересом читал о новых открытиях и с большим уважением относился к людям, эти открытия совершившим. Но если сведения о каких-либо препаратах или своеобразных, сугубо врачебных практиках и методах он мог лишь принимать или не принимать на веру, то все, что касалось взаимоотношений животного и человека, уже многократно пропустил через себя самого и мог подтвердить эффективность такого общения под какой угодно, самой строгой присягой. Но каким бы сильным ни было разочарование и огорчение Артема оттого, что собака не оказала на малыша того влияния, о котором мечтал ее хозяин, он, конечно, осознавал, что самым главным и самым ценным стала та положительная динамика, которая неожиданно наметилась в развитии ребенка после стольких лет абсолютной безысходности. И, конечно же, по большому счету, совершенно все равно, при помощи какого метода — Альфреда Томатиса или Артема Порошина — она достигнута. Именно поэтому, когда мама мальчика позвонила ему накануне, чтобы поделиться радостью, он не стал откладывать визит в долгий ящик и уже на следующий день отправился посмотреть на то, что же из себя представляет внезапно появившаяся у ребенка речь. И хотя до этой минуты он так и не услышал ничего, кроме настойчивого пресловутого «де-е-е», Артем прекрасно понимал и разделял то женское ликование, которое услышал вчера в телефонной трубке.

— Ты видишь? Видишь? — гордо спрашивает женщина, заходя в комнату.

— Да. Он говорит что-то еще?

— До твоего прихода все время повторял ма-ма-ма и ни-ни-ни.

— Ни — это, наверное, Никита?

— Я тоже так думаю. В, конце концов, свое имя он слышит чаще любого другого слова.

— Значит «де-е-е» — это все-таки дедушка. — Артем даже не старается сдержать вздох. В его возрасте, конечно, уже вполне вероятно физиологически оказаться дедушкой, но морально смириться с этим превращением довольно трудно.

— Скорей всего. Хотя, знаешь, родители приезжают довольно часто. И мне кажется, он должен понимать, кто его дедушка. Никитка, это не дедушка. — Женщина приседает на корточки перед сыном. — Ты перепутал, малыш? Ничего страшного.

— Де-е-е, де-е-е, — звуки снова становятся громче и раздражительнее, ребенок все сильнее и резче дергает Артема. — Де-е-е…

— По-моему, это вопрос. — Мама мальчика неуверенно смотрит на Артема.

— Вопрос?

— Тебе не кажется, что его интонации похожи на вопросительные?

Артем вслушивается в монотонное, гудящее «де-е-е», кивает утвердительно:

— Ты права.

— Никит, — женщина осторожно дотрагивается до руки малыша, — ты говоришь «где»?

— Де-е-е, — повторяет ребенок с явно выраженным облегчением.

— Где? — недоумевает мать. — Но что именно «где»? — Она озадаченно смотрит на Артема. Но чем он может помочь? Мужчина лишь пожимает плечами. Он все-таки не психолог и не логопед, и уж тем более не ясновидящий, чтобы определить, что именно так настойчиво пытается втолковать им мальчуган. Но это лишь первая мысль, пришедшая в голову Артему. Вторая — гораздо более обнадеживающая, хотя и кажется мужчине невероятной.

— Где? — переспрашивает он Никиту и говорит, старательно пытаясь превозмочь невольно закравшуюся в голос нервозность: — Ты спрашиваешь, где собака, да? Ты хочешь, чтобы я ее привел?

Мальчик тут же замолкает, отпускает брюки Артема и, отойдя чуть в сторону, опускается на ковер, углубляясь в какую-то только ему понятную игру по методичной перестановке с места на место лежащих на полу предметов. Слева направо: мяч, книга, тарелка, и справа налево в обратном порядке, — только так и никак иначе.

Мужчина и женщина переглядываются.

— Я сейчас, — наконец говорит Артем, направляясь к выходу. И уже от двери кричит: — Я быстро!

Не проходит и получаса, как он возвращается вместе с Мартой. Их уже ждут, встречают на пороге. Как только собака заходит в квартиру, ребенок вырывается из рук матери и бросается к овчарке, утыкаясь в шею и бормоча что-то нечленораздельное.

— Что, Никиточка, что? Повтори, сынок! — просит женщина.

Мальчик приподнимает от шерсти сияющее счастьем лицо и уже четко и внятно произносит:

— Ма-ма-ма.

— Ма — это Марта? — разочарованно спрашивает его мать.

— Как видишь. — Что еще может ответить Артем? Ему ужасно стыдно, но он не способен сдержать улыбку. Так и есть. Рот растягивается от уха до уха, хотя стоящая перед ним женщина готова вот-вот расплакаться.

— Но я думала…

— Не переживай! — спохватывается Артем. — Вчера это наверняка было «мама».

— Ты думаешь? — с надеждой.

— Конечно! — со всей уверенностью, на какую только способен.

Поверила она в это или нет, значения не имело. Даже если в тот самый первый день, когда ребенок произнес «ма-ма-ма», он обращался именно к матери, то с этой минуты эти слоги относились исключительно к собаке. «Ма-ма-ма» могло быть требовательным и выражало желание увидеть овчарку как можно скорее. Оно могло быть ласковым, нежным, пронзительным от радости долгожданной встречи. Могло быть тихим, жалобным, прошептанным Марте на ухо и выражало крайнюю степень доверия и непреодолимое желание делиться своими горестями с четвероногим другом. Бывало, «ма-ма-ма» раздавалось тогда, когда Артем не имел никакой возможности привести собаку, и женщине стоило неимоверных усилий отвлечь ребенка от стремления мгновенно увидеть Марту, удержать от криков и истерик. Однако это не всегда удавалось. После нескольких случаев многочасового плача мама мальчика приняла, как показалось тогда и ей, и Артему, единственно возможное и, естественно, очевидное решение: она купила щенка овчарки. Через пару недель Артем был вынужден пристроить бедолагу через знакомых собаководов в новую семью: мальчик не обращал на щенка никакого внимания и по-прежнему требовал общения исключительно с Мартой. Артему пришлось перекроить свой график и отказаться от поздних тренировок, чтобы Никита имел возможность каждый день встречаться с овчаркой. Это не было пустой блажью и хождением на поводу у больного и капризного ребенка. Близость с собакой оказывала на мальчика именно то воздействие, которое требовалось для того, чтобы признать: возможно, на адаптации этого ребенка в окружающем мире доктора и докторишки слишком рано поставили крест.

Марта словно чувствовала состояние нервной системы ребенка. С удивлением Артем наблюдал, как его собака, обычно демонстрирующая различные стили поведения — от дружелюбия до недовольства, в зависимости от ситуации, — теперь вела себя ровно и показывала неведомую раньше любовь к ритуалам, как только переступала порог квартиры своего маленького пациента. Чуть вильнув хвостом, приветствуя открывшую дверь женщину, она тут же трусила в комнату, осторожно садилась перед Никитой, слегка наклоняла голову и замирала в ожидании. Мальчик немедленно подходил, обнимал овчарку за шею и начинал что-то торопливо лопотать ей на ухо. Артем подозревал, что тесные объятия ребенка душат Марту, его жаркий шепот неприятно бьет по ее барабанным перепонкам, а ножки в сандалиях то и дело наступают на передние лапы, но овчарка ни разу не позволила себе не только выразить недовольство такой фамильярностью, но даже отодвинуться от малыша, высвободиться, избежать слишком назойливого контакта. Она терпеливо ждала конца церемонии приветствия и, как только ребенок разжимал кольцо рук, ложилась у его ног и смотрела на него неотрывно, помахивая хвостом, будто спрашивая, какие развлечения он предложит ей на этот раз.