Плач льва - Лариса Райт

— Только не умирай, только не умирай!

— Только не умирай! — Майк склонился над лежащей в кровати Женей. Вид у него немного обеспокоенный, но, несмотря на серьезность ситуации, он пытается шутить, и эта не слишком удачная просьба призвана хоть немного развеселить подругу, третий день страдающую от лихорадки.

— Прекрати! — Женя включила резервные силы, чтобы выдавить подобие улыбки. — Не дождешься!

— Вот я о чем и говорю. Обидно будет. Едва познакомились. Можно сказать, самое начало истории, и сразу конец.

Жене было больно смеяться, но сдерживаться еще больнее. Она захохотала в голос, прерывая смех надрывным, лающим кашлем.

— Прекрати, — устало попросила она, когда приступ наконец прекратился.

Майк снял полотенце с ее головы, ушел и через несколько секунд вернулся с ним, вновь намоченным, заботливо положил влажную махру на лоб девушки, посмотрел сочувственно и сделал движение рукой, демонстрирующее, как он закрывает свой рот на молнию. Жене пришлось собрать всю волю в кулак, чтобы не улыбнуться снова. Теперь ей даже стыдно вспоминать, что их знакомство началось с ее жуткого раздражения. Сложно представить, что этот человек мог чем-то вызвать ее недовольство. Майк словно создан для того, чтобы делать счастливыми всех окружающих. Хотя до окружающих Жене, честно говоря, не было никакого дела. Достаточно того, что он создавал эту ауру бесконечного дружелюбия, внутренней легкости и искрометного юмора вокруг нее одной. С ним было интересно и свободно общаться. С ним хорошо было говорить: не возникало необходимости подбирать слова. Не приходилось напряженно думать, что бы такое сказать, чтобы нарушить затянувшееся молчание: с ним было хорошо молчать. С ним вообще было хорошо.

Проще говоря, если на свете существует любовь с первого взгляда, то определенно должна существовать и любовь с первого рукопожатия. Ведь именно это случилось с двумя людьми, протянувшими друг другу ладони на пляже Бьярица. Женя, которую странным образом судьба уберегла от страстей юношеской, подростковой влюбленности, теперь уже не была незрелой и считала, что то самое чувство, которое станет полным и всеобъемлющим, должно будет непременно долго зарождаться и, прежде чем зацвести пышным цветом, какое-то время расти, тщательно оберегаемое, лелеемое заботой и терпеливыми ухаживаниями мужчины. Она никак не могла вообразить, что вся эта агрономическая культивация ее любви ограничится всего лишь смущенной улыбкой и коротким, чуть хрипловатым словом «Майк». Какие химические процессы руководят взаимосвязью людей и почему одни встречи оставляют нас равнодушными, а другие заставляют сердца колотиться с бешеной скоростью — эти вопросы занимают ученых всего мира уже не первое столетие. Наука желает знать почему и пытается найти ответ на этот вопрос, а любовь ей противоречит, ибо появляется только тогда, когда ее хозяин или раб (кому как повезет) не знает ответа. Не знала и Женя, из-за каких неуловимых, невидимых глазу флюидов она пропала сразу и навсегда, какой жест, какой взгляд этого долговязого парня заставили ее забыть и даже ни разу не вспомнить о правилах поведения приличной девушки, которые еще накануне она считала незыблемыми. Возможно, если бы они встретились где-то в другом месте и неотвратимая близость расставания не висела угрожающе над ними с первой минуты, Женя подумала бы о том, что необходимо держать дистанцию хоть несколько дней. Но она если и способна была адекватно размышлять хоть о чем-то, то об одном: она — всего лишь русская аспирантка, волей случая оказавшаяся в университете Дижона и, скорее всего, в первый и последний раз попавшая в Бьяриц; он — австралиец, студент-медик, намеревающийся связать свое будущее исключительно с родной страной, а следовательно, вынужденный получать образование только там.

— Здесь я буду работать, — показал он Жене открытку с видом Центральной больницы Сиднея.

— Здорово, — охотно откликнулась она, чувствуя, как сжимается сердце, и осознавая только одно: если между ними ничего не произойдет, кроме прогулок по берегу, чтения Байрона, поедания улиток и беззаботного, ни к чему не обязывающего трепа ни о чем, ее сердце так и не разожмется.

Поставив Сессиль в известность о том, что она жива, Женя не расставалась с Майком несколько суток. Неизвестно, подцепила ли она какой-то вирус во время ночных купаний, или организм окончательно подкосила гнетущая тоска предстоящего расставания, но накануне отъезда девушка свалилась с высокой температурой. И хотя даже в бреду она продолжала говорить о том, что ей надо вернуться в свою гостиницу и собрать чемодан, Майк предпочел не услышать этих слов или приписать их лихорадочному состоянию больной. Он сдал ее билет, а через несколько дней — и свой.

— Ты просто решил бесплатно попрактиковаться, — подтрунивала Женя, когда он вливал в нее микстуры, обтирал полотенцем и заставлял пить собственноручно приготовленный морс. — У тебя здорово получается. Ты будешь хорошим врачом.

— Я буду хирургом, а у тебя обычный грипп, — притворно оскорблялся ее доктор. — Его кто угодно вылечит.

Внезапная болезнь Жени сблизила их еще больше и превратила горечь от неминуемого расставания в какую-то щемящую, бесконечную тоску.

— Поедем в Сидней, — говорил Майк, — у тебя все равно каникулы.

— Мне нужно увидеть родителей, — коротко отвечала Женя.

— Тогда приеду я, — обещал он.

Она кивала, не слишком веря в реальность его намерений.

Но он приехал. Возник на пороге их московской квартиры: этакий неуклюжий верзила с большими руками, густыми светлыми волосами до плеч, искренней улыбкой и теми смущенными голубыми глазами, что втянули Женю во всю эту историю.

— Как вы здесь оказались? — перевела счастливая Женька австралийцу строгий вопрос отца.

— Ваша дочь дала мне адрес.

— Нет, в России.

— Я купил тур, остановился в «Балчуге». Ты ведь придешь ко мне? — последнее предложение уже не для перевода.

Он еще спрашивал. Она не пришла, она прибежала, и бегала все две недели, что он провел в Москве. На прощание получила билет с открытой датой Дижон — Бьяриц.

— Я приезжал туда осмотреть местность.

— И? — Женя недоуменно вскинула брови.

— Подходящая.

— Для чего?

— Для серфинга. Ты умеешь кататься?

Женя тогда не только не умела кататься, она и понятия не имела о том, что такое серфинг.

— Ты меня научишь, — уверенно ответила она.

— Встретимся осенью?

— Осенью?

— Да. Будет сезон для волн, устриц и любви.

До осени оставалось еще полтора месяца, и если Женя старательно подгоняла время, оставшееся до отъезда из Москвы, и все время говорила, но уже не о своей научной работе, не о бриарах и не о дижонских друзьях, а преимущественно об австралийском враче-серфингисте, то ее родители все больше напряженно молчали. Мама боялась того, что все сложится, и их дочка, оставившая их всего на два года, оставит их навсегда. Отец боялся того, что не сложится, и его обожаемая Женька будет страдать и плакать.

— А что, если все это блажь, Женюра?

— Да нет же, папуль!

— А если несерьезно?

— Серьезно!

— А если какая-то ошибка?

— Что ж, — Женя на секунду задумалась, потом лишь плечами пожала, — на ошибках учатся.

— Что ж, — пожимает плечами явившийся из Театра зверей опытный ветеринар, — у животных, конечно, такое бывает не так часто, как у людей, но статистика существует.

— Она выживет, доктор? — беспокоится Женя.

— Не вижу никаких признаков приближающейся смерти, а вот роды… Роды — да, думаю, не заставят себя ждать через недельку-другую.

— Роды?

— А вы что же, не знали, что ваша моржиха ждет потомство?

— Нет, — теряется Женя. — Она у нас только год.

— А… Ну, значит, поступила уже с детенышем.

— Но как же об этом не сообщили при передаче?

— Это меня как раз не удивляет. У нас до людей-то подчас никому никакого дела нет. А вы хотите, чтобы пеклись о животных.

— Нет, я лишь хочу, чтобы те, кто работает со зверями, профессионально выполняли свои обязанности.

— Да? Тогда на вашем месте я, в первую очередь, заменил бы ветеринара в дельфинарии. По-моему, определить беременность — не такая уж архисложная задача.

«Ветеринара. Директора надо в дельфинарии сменить, а не врача. Ладно, эта девочка только-только из-за парты, но я-то куда смотрела? А еще говорила: «Сара поправляется. Уменьшите рацион». А тренеры? Говорили же, что она стала тяжелее двигаться, вялая какая-то и выступает с неохотой. Решили, что возраст или авитаминоз. Вот вам и возраст. И никто даже не думал о беременности. Конечно, никто не предполагал. А надо было бы предположить. Ну что это за дрессировщики, которые не могут определить, что происходит с их питомцем? Могли бы и посчитать, и я могла бы, да просто была обязана подумать о том, что моржиха поступила к нам одиннадцать месяцев назад, а беременность может длиться пятнадцать — шестнадцать».