Плач льва - Лариса Райт

Теперь он с удовольствием отмечал, что сделал это не зря. Артем достиг своей цели: мальчик действительно преобразился. Он уже поглаживал Марту всей ладошкой и ощупывал не только лапы, но и бока, живот, пытался дотянуться до морды. Овчарка отворачивалась, но терпела.

— Умница, Марта, — похвалил собаку Артем. Он сел на диван поглубже и прикрыл глаза. «Звери спасают душу, сказал он себе. Хотя почему только душу? Ты же знаешь, Артем, и тело, и жизнь… И жизнь…»

Жизнь артистки Дианы должна была начаться в тот день, когда она впервые принимала участие в представлении. Волновались все: и Артем, и его семья, и цирковые, которые трепетно относились к юной, талантливой особе, и даже сама львица. Диана не могла не почувствовать всеобщего оживления, какого-то особого внимания к собственной персоне, не могла не заметить лишнего куска мяса, любовно положенного ей в миску после репетиции, не могла не забеспокоиться оттого, что вечером к ней вопреки обыкновению не заглянула Анютка. Вместо этого ее почему-то повели на манеж. Повели туда, откуда доносились громкие звуки музыки, к которым до этого она лишь с интересом прислушивалась из своего вольера; туда, откуда уже слышался повелительный голос ее дрессировщика; туда, где раздавались такие знакомые и желанные для нее аплодисменты. Те, кто видел, как Диана шла к кулисам, потом божились, что она улыбалась. Артем всегда скептически относился к подобным заявлениям, но в этих утверждениях коллег ему почему-то совершенно не хотелось сомневаться. Он и сам, стоя на манеже и отдавая команды питомцам, не мог сосредоточиться (непростительно для дрессировщика хищников!) и все представлял, как в эти самые секунды его любимица направляется к своему первому выходу. И ему тоже казалось, что она обязательно, всенепременно должна улыбаться.

Красавец Амур как раз закончил выполнять трюк, когда Артем краем глаза отметил: вышла, села на тумбу, выглядит слегка растерянной, щурится от софитов, увидела его, но продолжает вертеть головой во все стороны, наконец, остановила на ком-то взгляд, успокоилась — все, можно продолжать представление. Львы в тот вечер работали хорошо: не вредничали и не сердились. Если кто и порыкивал, то скорее не от недовольства, а так, для порядка. И даже если огрызался немного, то номер свой выполнял на совесть и не заставлял дрессировщика долго себя упрашивать. Артем решил, что даст Диане посмотреть, как Эрик пройдет по наклонному канату, а Стела и Стар перепрыгнут через обруч, и потом отправит начинающую артистку за кулисы. Для первого выхода простого пятиминутного присутствия на манеже более чем достаточно. Львы отработали, чинно расселись по местам, и в тот момент, когда публика еще не угомонилась и продолжала от души благодарить талантливых зверей, дрессировщик чуть приблизился к тумбе Дианы и скомандовал ей, показывая на кулисы: «Вольер, Ди!» Он не знал наверняка, как поведет себя строптивая кошка. Но она поддалась общему благостному настроению прайда: спрыгнула с места и спокойно засеменила к огороженному железными прутьями загону, через который хищники попадают на арену и покидают ее.

Все, что случилось потом, запечатлелось в памяти Артема какой-то мгновенной сменой кадров из фильма ужасов. Вот он еще не видит того, что происходит, но ему кажется, что в гуле аплодисментов он неожиданно различает звонкий голосок дочери: «Ди!» Вот слышит, как неожиданно испуганно охнул и мгновенно затих зал. Вот смотрит, как Диана остановилась и обернулась. Вот, наконец, он и сам оборачивается и чувствует, как с оглушительной скоростью начинают выпадать пазлы из его собственноручно созданной, целостной до неприличия картины мира. Его пятилетняя Анютка не просто окликнула свою любимицу, она вскочила со своего места в первом ряду и просунула голову сквозь прутья решетки, расстояние между которыми оказалось слишком широким для того, чтобы девочка смогла вставить туда свое лицо, и чрезвычайно узким для того, чтобы она сумела его оттуда вытащить. Дальше все произошло одновременно: нечеловеческий вопль жены, отчаянно пытающейся вызволить дочь из капкана, поздний выстрел ассистента, который уже не мог остановить сорвавшегося с места грозного и сильного Урана, спешащего к неожиданной добыче, и стремительный прыжок Дианы, и ее предостерегающий рык. Львица загородила собой девочку, опередив хищника на какую-то долю секунды, и тот стушевался, затормозил, рявкнул было на «малолетнюю выскочку», но, почувствовав, видимо, ее решимость, отступил.

Львов увели с арены. Железную решетку разобрали. Но зрители еще долго не давали продолжить представление: рукоплескали отважной Диане и требовали вывести ее на поклон. Но на арену ее не вернули. И не из-за осторожности, не из-за принципиальности, не из-за того, что другие артисты ждали своей очереди, а только потому, что не смогли оторвать от нее дрессировщика. Так же, как Лена судорожно прижимала к себе и не могла отпустить уже совершенно спокойную, мирно спящую на диванчике в гримерной дочь, Артем еще долго лежал в вольере, уткнувшись лицом в плюшевую морду львицы, гладил ее голову, холку, влажные от его слез лапы. То вдруг останавливался, замирал, словно проваливался куда-то, вспоминая в который раз все детали произошедшего, а потом, подгоняемый той самой леденящей сердце волной ужаса от внезапного осознания того, что могло бы случиться, снова порывисто обнимал зверя и проникновенно шептал:

— Спасибо, девочка! Спасибо, родная моя!

Артем был уверен: если бы в эту секунду его попросили сказать, кто — Анютка или Диана — для него дороже, он бы думал бесконечно и, скорее всего, так и не сумел определиться с однозначным ответом.

Вопрос застает Артем врасплох. Женский голос — требовательный и весьма обеспокоенный — звучит откуда-то издалека, требуя объяснений:

— Что здесь происходит?

«От кого требует?»

— Я тебя спрашиваю, чем ты занимаешься? — мягкие, но очень цепкие пальцы сильно трясут Артема за плечи.

«От меня требуют?» Мужчина приоткрывает один глаз и, увидев перед собой обеспокоенное лицо мамы малыша, мгновенно садится на диване.

— Я уснул? Как же так вышло?

— Мне бы тоже хотелось это узнать, — едва ли молодая женщина старается скрыть укор, но если и пытается, то получается это плохо, точнее, не получается совсем.

— Извини. Сам не знаю, что произошло. Как-то провалился, и все.

— Надеюсь, сновидение было приятным…

Артем морщится.

— Не помню.

Девушка бросает взгляд на диванную подушку, брови ползут вверх в немом изумлении:

— Ты что, плакал?

Представить себе этого решительного мужчину, у которого всегда и для всего найдется выход, беспомощно проливающим слезы, решительно невозможно.

— Я? Плакал? — Артем и сам удивленно смотрит на странные следы, ощущает какое-то пощипывание в глазах, чувствует корочки, образовавшиеся в их уголках, и внезапно вспоминает: цирк, Диана, тот самый день… — Ничего я не плакал. Что за чушь! Где мальчик?

Женщина отступает, и мужчине открывается картина происходящего за ее спиной. Ребенок забыл о кубиках. Он сидит на ковре по-турецки и раскачивается из стороны в сторону, ухватив руками передние лапы лежащей напротив овчарки. Вроде бы обычное монотонное действие, пришедшее на смену другому, такому же однообразному и ничего не значащему для окружающих. Но Артем торжествующе смотрит на маму малыша. Она улыбается в ответ. Мальчик, который до этого умел только громко и надрывно кричать, выражая панику, страх и неприятие окружающей действительности, сейчас пытается лепетать что-то добродушное, тихое, абсолютно непонятное, но от этого не менее значительное. Не менее значительное и чрезвычайно важное для двух взрослых, для которых в эту секунду совершенно безнадежная ситуация и тягостный диагноз неожиданно перестают быть таковыми.

Артем уже набирает в грудь воздуха, чтобы рассказать — о том, как он прочитал статью, как сразу подумал о Марте; о том, как он рад, что собака не подвела; о том, что теперь для ребенка, очевидно, придется купить своего пса и, скорее всего, овчарку, потому что, приняв эту породу, он может теперь отвергнуть все остальные; о том, что он — Артем — безусловно, поможет и найдет специально обученного щенка для работы с такими детьми и вообще поможет во всем и… Но он не успевает произнести и звука.

— Томатис подействовал, — восторженно объявляет молодая женщина. Она опускается рядом с ребенком и осторожно гладит его по голове. Мальчик не дергается и не отстраняется, продолжает качаться и усердно вокализировать:

— А-а-а… Оу-уо… Э-э-я…

— Что? Какой Томатис? Вам выписали новое лекарство? Ты сменила очередного врача? — Артем ничего не понимает. Ему кажется совершенно очевидным, что единственной причиной произошедших с ребенком перемен является его знакомство с собакой.