Patria o muerte - Герман Иванович Романов

осторожно, чтобы не сесть на одну из многочисленных мелей. После перевооружения на два 70-ти фунтовых нарезных английских орудия Уитворта и при установке четырех 32-х фунтовых гладкоствольных орудия, флагман был сильнейшим в эскадре, составленной из двух дивизий — его и командора Жозе Секундину де Гоменсору, напрямую подчиненного как командующему. В состав его 2-й дивизии входил также корвет «Парнаиба» в шестьсот тонн водоизмещения, и три канонерские лодки, те были поменьше — в четыреста тонн. Но все корабли относительно новые, причем винтовые, и вооружены неплохо — на каждом по паре бомбических 68 фунтовых орудий и от двух до четырех 32-х фунтовых, плюс на корвете еще одна нарезная 70-ти фунтовая пушка. Крупнокалиберные орудия могли разнести в ошметки не то, что деревянные, даже железные корабли парагвайцев, общее число которых по данным разведки было незначительно, с десяток наскоро вооруженных мелкокалиберными орудия колесных пароходов, в то время как у бразильцев все винтовые кроме флагмана.

Стоящие рядом на якорях корабли 3-й дивизии тоже представляли собой внушительную силу — два корвета и канонерская лодка в шестьсот тонн водоизмещения, а шлюп «Ипиранга» вдвое крупнее — и на каждом из них по семь орудий, и вес залпа практически равный 2-й дивизии, хотя в ней на вымпел больше. К тому же перед выходом все восемь кораблей получили дополнительную защиту своих деревянных корпусов — частичное бронирование железными листами и угольными ямами, прикрывавшими борта. И хотя в европейских странах уже вовсю строили стальные корабли, позволить себе такие расходы Бразилия не могла. А потому в Адмиралтействе прибегли к импровизации, и теперь эскадра наголову превосходила парагвайскую флотилию, имея в общем залпе четыре нарезных 70-ти фунтовых и двенадцать 68 фунтовых бомбических пушек, и в виде «приятного» дополнения еще четыре десятка 32-х фунтовых стволов.

С таким внушительным арсеналом на кораблях своей эскадры бразильцы буквально жаждали генерального сражения, рассчитывая уничтожить ничтожные силы парагвайцев в одном решительном сражении. К тому же имелись несколько вооруженных мелкокалиберными орудиями (до 12–18 фунтов) пароходов, что прикрывали многочисленные транспорты, перевозившие войска, и сейчас находившиеся у захваченной крепости в устье Параны, да наблюдающих на самом впадающем в нее Парагвае за неприятелем. А в резерве стояла парочка аргентинских канонерок — корабли слабо вооруженные, и настолько ветхие, что не то что бой, плавание на спокойной реке было опасно — того и гляди, сами по себе потонут. Так что президент Митре сделал разумный выбор, вовремя присоединившись к «альянсу». С тремя имеющимися у Аргентины канонерскими лодками и несколькими вооруженными пароходами воевать против империи стало бы безумием — эскадра разнесла бы столицу Буэнос-Айрес в щебенку, большой город на побережье представлял собой прекрасную мишень, и практически не имеющую защиты.

Да и армия у временного союзника так себе — всего семь пехотных батальонов и восемь кавалерийских полков, большая часть которых вела бесконечную войну на юге с воинственными индейцами. Однако объявили мобилизацию Национальной гвардии, набрав с необычайным трудом пятнадцать тысяч человек — на войну с парагвайцами аргентинцы не рвались, считая ее братоубийственной, и виня во всем президента Митре, что вступил в союз с империей, несмотря на давнюю вражду с ней. Но армейские ополченческие части, в большинстве своем столичные воевали сейчас с парагвайцами умело и храбро — все же давние счеты, со времен войны конфедерации. Да и сам президент по договоренности возглавил союзную армию, хотя в его полководческих талантах сомневались. Но тут дело насквозь политическое — под начало генерала Митре не встанет, а бразильский император на войну не прибудет, слишком много чести для Лопеса.

Зато уругвайский президент Венансио Флорес охотно отправился в Коррьентес, со всей своей немногочисленной армией в четыре батальона с президентским эскортом и тремя конными «полками», каждый из которых являлся не более, чем усиленным эскадроном. Всего набралось до трех тысяч солдат и офицеров, храбрых и вполне надежных, исключительно сторонников «алых», которых бразильская армия и привела к власти. Им есть что терять — если победят парагвайцы, то их сторонники «бланкос» моментально сведут счеты, вырежут без всякой жалости своих недавно торжествующих врагов, да и живущим в Уругвае бразильцам не поздоровится.

А вот отправленный на войну тридцатитысячный бразильский экспедиционный корпус состоял главным образом из спешно набранных и подготовленных «волонтеров родину», что в большой массе вступили в армию с началом войны — каждому был обещан после войны надел земли. В ряды войск также включили негров — каждого хозяина обязали отправить на войну своих чернокожих, каждому обещали свободу и надел земли. Чтобы избежать тяжкого труда на плантациях, ведь европейским странам требовался сахар, хлопок и кофе во все возрастающих объемах, в армию хлынул поток «живого имущества», сами хозяева старались как можно быстрее направить своих рабов на войну, чтобы повязать кровью. И на то были веские причины — общество латифундистов ощутило страх.

Дело в том, что парагвайцы уже практически заняли весь штат Мату-Гросу, и то, что они там сотворили, являлось ужасным бедствием — декретом Лопеса все рабы получили свободу с наделом земли. А еще крестьяне из арендаторов и батраков также стали владельцами обширных участков, и кроме того им передали имущество упраздненных и реквизированных латифундий, из которых изгнали владельцев и их надсмотрщиков. Нет, парагвайцы никого не убивали и не грабили, но многие из несчастных владельцев были убиты взбунтовавшейся чернью, и вот это устрашало власти Рио-де-Жанейро не на шутку. О такой «революционной войне» в императорском окружении никто не подозревал, и теперь, когда слухи о том стали расходится кругами по всей стране, всполошились.

В газетах стала нагнетаться истерия с призывом покончить с «парагвайскими разбойниками», а лучше вообще ликвидировать саму страну, разделив ее по «справедливости» между победителями согласно вкладу каждого из них. Понятно, что Бразильская империя осталась бы в солидном выигрыше, претендуя на три четверти территории. Лопеса именовали новым «Робеспьером», иногда и «Бонапартом», памятуя о том, что в свое время первый император Франции вообще-то служил Конвенту и Директории, и отличился в подавлении восстания роялистов — это позже его взгляды переменились. И нужно было поторопиться — во многих штатах очень много рабов, и если эти ленивые твари, которых нужно постоянно подгонять, взбунтуются, то жди большой беды. К тому же к ним могут примкнуть бедняки из фавел, им лозунги Лопеса о «братстве народов» — придумал же такую дурость — пришлись явно по душе. Да и все две аргентинские провинции «междуречья» наводнены агитаторами и шпионами диктатора, к тому же в Коррьентесе много жителей из гуарани — они