Звонок из Мемфиса - Андрей Михайлович Коротаев

отношения выражались в дружбе, которая могла перейти в стрельбу из-за не учтенных договором мелочей. Эстом нервничал. В игре произошли изменения. Он стал подозреваемым в расследовании Прокуратуры, а Гоша, главный порученец Гелика Давыдовича, похоже, сыграл роль Иуды, сдавшего Богли Прокураторам.

– Докапываются, и ведь докопаются. А я вообще сбоку припеку, – возмущался Богли, заглядывая грузину в глаза, которые тот не отворачивал, честно, с искренним участием смотря на чиновника.

– Эстом, зачем так переживать? Сильный ветер любит большие деревья. Ты не знал? Сам на дерево залез. Хищенкин – это кто такой?

– Хищенкин, Гоша, – следователь по особо важным делам Прокуратуры СССР. Ты вообще слово такое слышал – хищение?

Грузин утомленно поднял глаза к небу, показательно пропуская сказанное мимо ушей.

– Зачем я с вами связался? Это же ты просил помочь!

– Я просил? – удивленно воскликнул Василашвили. – Я сказал: «Помоги, если хочешь». Ты хотел денег – ты помог. На этом наш уговор закончился. Но я тебя не просил. Грузины вообще не просят!

Сидя на жаре, они потягивали местный джин из бара, разбавляя его тоником.

– Слушай, что за дрянь мы пьем? – не выдержал гадкого вкуса напитка Гоша. – Давай лучше чачи? Мама делала специально для тебя. Она тебя так любит, кушать не может. Вот посмотри, какие формы у этой… – Гоша указал на пятилитровую бутыль, которую купил по дороге, в лавке «У Джугашвили», в подарок Богли.

– Не помню я твоей мамы… – промычал Эстом.

– Это потому, что твоя голова – дырка.

– Ну, может быть…

Эстом попытался поднять чачу, но сразу сдался: уж слишком та была тяжелой.

– Э, уважаемый, так ты надорвешься. Потом скажешь, это я тебя убил, – забеспокоился Гога. – Дай я налью.

Он крепко обхватил пузырь и, оторвав широкую, вбитую в горлышко пробку, ловко разлил напиток по стаканам.

– Пей, чача, друг, не джин. От нее потенция, как у бабуина. Кстати… – Гога вдруг посмотрел мимо Эстома.

В их сторону шла высокая шатенка. Поравнявшись с лежаками, она встала перед мужчинами. Ее глаза прятали стекла больших стрекозьих очков, но Гога был уверен: они смотрели на него.

– Девушка, вы ко мне? – заинтересованно спросил Василашвили.

Девица молчала. Похоже, она подошла к Эстому.

– О! – простонал Гога. – Эстом, это кто? Твоя дочка?

Богли довольно хмыкнул:

– Нет. Это моя кисонька, Медея.

– Медея! Мамой клянусь: первый раз в жизни вижу такую красавицу! Я лучший друг Эстома – Гога.

– Эстом! – Девица была раздражена. Она не обратила внимания на слова Гоги. – Почему я целый день должна париться на жаре?

– Ты же видишь, я разговариваю.

– Я бы, – вставил Гога, пытаясь привлечь внимание, – не разговаривал, если бы меня ждала Медеечка.

– Тогда вы, Гоша, настоящий мужчина. А этот, – она сделала паузу, – нет.

– Медя, давай не будем выяснять отношения при посторонних, – нахмурился Эстом. Он был пьян, а после чачи только сильнее обозлился.

– Как я вижу, посторонняя – это я! – бросила Медея. – Я пошла.

– Вали, – крикнул Эстом, не сдержав раздражения.

– Вали?! – у Медеи вырвался нервный, истеричный возглас. Она замахнулась, резко ударила носком туфли по коленке Богли. Тот, взвыв от боли, повалился на настил.

Девушка готовилась нанести сокрушительный удар. Она сняла очки. Ее глаза светились таким диким огнем, что перепугался даже Гога. Но, переведя взгляд на ее грудь, он сразу забыл о страхе и вмешался:

– Медеечка! Вы не бейте лежачего. Видите, ему больно? Пойдемте со мной! Хотите, уедем?

– Хочу.

– Вам собраться надо?

– Да, но это недолго. Мы заедем в магазин?

– В магазин? Мы заедем во все магазины, – чуть потеряв рассудок от происходящего, пообещал Гоша. Он был рад избавиться от Эстома.

К изумлению Богли, Гога встал, отряхнул друга от песка и усадил обратно в шезлонг. Пьяный Эстом растерянно молчал, отдав инициативу повеселевшему Гоге.

– Ну, давай, брат. Увидимся, вот ведь москвичи – жестокие люди! Не ценят красоту. Просто зажрались, – сказал Гога, обратившись к девушке.

– Еще как зажрались, – сквозь стрекозьи очки та пронзила Эстома ледяным взглядом. Острая сосулька ранила сердце Эстома. «Дурак. Ой дурак!» – думал он о себе.

Гога накинул рубашку, засунул ноги в шлепанцы, встал и выжидательно посмотрел на Медею.

– Эстом Оливерович, прощайте. – произнесла Медея. – Надеюсь, мы с вами больше не увидимся. Ни-ко-гда!

– Когда? – Богли был сломлен.

– Пойдемте, Гога… Как ваше отчество?

– По-грузински – сложно. Можно по-русски – Григорий Алексеевич.

– А меня – Медея Этовна. Пойдемте, Григорий Алексеевич.

– Знаете, у нас в Грузии был царь Эт. Совсем давно. Как царя любили! Честное слово. Вы не его дочка?

– Его.

– Ха-ха-ха, – засмеялся Гога. – Знаете, Мария Этовна…

– Медея Этовна.

– Простите, никак не запомню… Так вот, Медея Этовна, такой царь был хороший… – Тут до Гоши дошло. – Так вы грузинка?

– Да.

– Как я счастлив! Вы грузинка, москвичка… и вообще. Пойдемте со мной, Медеечка! Эстомчик – хороший мальчик, но сегодня злой. Ай-ай-ай, Эстом. Пока, друг. Не унывай.

Гога хлопнул Богли по плечу.

– Я только поднимусь в номер, заберу сумочку и спущусь. Подождете меня на ресепшене? – попросила Медея.

– Конечно, моя царица, – ответил Григорий Алексеевич.

– Дура! – вдогонку крикнул Эстом, опрокинул в рот стопку чачи, но, поперхнувшись, зашелся в кашле. Он бросил рюмку на камни возле настила, послышался звон разбившегося стекла.

Медея в замешательстве остановилась, затем вернулась к столику рядом с Богли, сняла бриллиантовое кольцо и, подняв пепельницу, с невероятной силой ударила по камню. Осколки брызнули в Эстома, он в ужасе застонал. Медея вернулась к ошарашенному Гоге, которого пронзила мысль об убытках, если с Медеей и у него не заладится. Вместе они ушли с пляжа в отель. Все сильнее мрачнея, Эстом с час просидел на пляже. Поднявшись в номер, он позвонил Медее. Та не взяла трубку.

– К черту! – выругался Эстом, в сердцах побросал оставленные вещи девушки в чемодан и, не закрывая, выставил его за дверь. – Шлюха! А тебя, Гога, она разденет, а потом посадит. Магазины – ее среда обитания.

Медея могла отомстить. Занимая пост референта премьер-министра Скуратова, она легко открывала двери чиновников, была накоротке со всем кабинетом министров, легко переключая мысли зрелых мужчин на секс. Девушка появилась в учреждении год назад. Эстом наводил о ней справки – но так и не узнал, чей она человек. Ходили слухи, что она была подругой министра Промторга, который, устроив ее на должность, умер от инфаркта. Поездкой в Батуми Богли, с одной стороны, хотел упрочить положение в Правительстве, с другой – произвести впечатление на Медею, уж очень она ему нравилась. Теперь чертова девица могла сыграть против него. Кроме того, за три месяца дружбы Эстом вложил