О тревогах не предупреждают - Леонид Петрович Головнёв

по платановой аллее. Оба молчали. Корольков хмуро смотрел под ноги, громко сопел.

Первым начинать разговор Трифонову не хотелось. Слишком щекотливым был вопрос. Его всегда смущали семейные отношения других. Раньше он старался не вникать в них, отделывался шуточками. Теперь волей-неволей ему, командиру-единоначальнику, предстоит развязать этот гордиев узел, в котором оказались его подчиненные. Но как? Ясности у него не было.

Трифонову нравился вечер. Было тепло и тихо. Небо, усеянное россыпью крупных и ярких звезд, притягивало к себе, будто магнитом. Здесь, в долине, оно отличалось от того, горного. И прежде всего своей бездонной глубиной. Там, в горах, небо казалось совсем рядом: стоит протянуть руку и дотянешься до звезды. Но было оно холодным, а звезды — заиндевелыми.

— Скажите, Александр Иванович, вас манят к себе звезды? — прервал молчание Трифонов. — Задумывались ли вы о мироздании, о галактиках, о возможности разумной жизни на других планетах?

— В юности да, — без особого желания ответил Корольков. — А теперь мне не до звезд. Земные дела так навалились, что не продохнуть.

Глубоко вздохнув, командир взвода опять замолчал.

— Сами вы себе жизнь усложняете. Тоже мне, Отелло нашелся, — резко начал Трифонов, но вовремя спохватился, перешел на более спокойный тон. — Подумайте о последствиях. Мне думается, что в ссоре с супругой вы не правы. Таня — чистой души человек. Она верная, чуткая, но, как порой бывает, легко ранимая. Да, да, ранимая. А за что страдает — неизвестно. Разговаривал я начистоту с Ильиновым и Жабыкиным. Просто удивительно, из мухи слона раздули.

Корольков бросил быстрый взгляд на командира роты, сузил глаза и, как бы прицеливаясь, процедил сквозь зубы:

— А из мухи ли?

— Ну, знаете… — Трифонов покачал головой. — Эдак мы сами себе верить перестанем. Вот Фома неверующий…

— Не надо, Николай Николаевич! — Корольков дотронулся до руки Трифонова. — Мы с ней сами разберемся. Хорошо?

— Знаю я, как вы разбираетесь. Таню я вам в обиду не дам. Не заслуживает она оскорблений!

Губы Королькова скривились в иронической улыбке:

— Когда же это вы успели разобраться во всем?

— Как видите, успел, — не обращая внимания на улыбку Королькова, продолжал Трифонов. — Хотите верьте, хотите нет, а по моему глубокому убеждению, история с этим рестораном выеденного яйца не стоит. Да дело не в этом! — неожиданно разозлился на себя Трифонов: ему показалось, что он не о том говорит. — Вы же Таню свою знаете. Как же можно не понимать, не чувствовать, что человек ни в чем не виноват?!

— Хорошо вам, холостяку, о семейной жизни судить, — продолжал иронически улыбаться Корольков. — Да вы же не знаете Таню. Она вечно кокетничает с лейтенантами. Самой-то уже двадцать четыре. На работу собирается, как в театр. А приходит из магазина поздно. Однажды явилась навеселе. Спрашиваю, в чем дело? А она с эдаким вызовом ответила: «У нас девишник был — дебет с кредитом сошелся». И смеется.

— Ну и что? Все вы усложняете, — покачал головой Трифонов.

— Напротив. Упрощаю. Слишком много я ей воли дал. Она же этого не поняла. С магазином тоже надо кончать. Хватит. Пусть дома сидит. Детей рожает…

— О-о, какой домострой решил устроить! Это в вас самолюбие говорит, — прервал его командир роты. — Этим ничего не улучшишь. Вы бы помягче к жене, с уважением, потеплее. Поговорите искренне, как будто ничего не было. Выложите друг другу взаимные обиды. Обоим будет легче. Да не смотрите вы на меня так, будто я в этом деле ничего не смыслю! — взорвался Трифонов. — Не женат? Ну и что? Только-только появился, а уже выводы готовы? Представьте себе, готовы! И не надо быть семейным, чтобы почувствовать, где фальшь, а где искренность. Где заблуждение, а где самолюбие. Есть, наконец, простое и мудрое правило: не веришь кому-то, сомневаешься в чем-то — поговори с человеком. Спокойно, честно… А вы — с иронической улыбочкой.

Корольков, сбитый с толку неожиданным гневом командира роты, давно уже погасил улыбку и вновь опустил голову, словно изучал лежащий перед ним кусочек желтоватой земли.

Оба замолчали.

— Вы правы, Николай Николаевич, — Корольков наконец поднял голову и вымолвил задумчиво: — Мы с ней сегодня же выясним отношения.

Трифонов все время наблюдал за выражением лица Королькова, и ему показалось, будто оно просветлело. Чтобы больше не причинять подчиненному боли, он заговорил о другом:

— Договорились. А теперь — о службе. Скажите, как у вас продвигается подготовка к тематическому утреннику «В созвездии равных»? Осталось всего четыре дня, а у вас еще нет четкого плана.

— Почему нет? Я говорил с рядовыми Умаровым и Насыровым, дал им темы для выступлений. Один из них из Бухарской области, хлопкороб, другой — из Намангана, рабочий. Вот они и расскажут об Узбекистане. Потом покажем кинофильм, пригласим кого-либо из ветеранов…

— Эх, Александр Иванович! Неинтересно это будет. Буднично. Скучно. Надо подумать, проявить творчество, найти интересных людей. Пригласить, скажем, Юлдаш-аку. Знаете того чайханщика, что работает на развилке дорог? Говорят, замечательный человек. Воевал с басмачами. Фронтовик. Он-то найдет, о чем рассказать.

— Слышал о нем, — согласился Корольков. — Пошлю ему приглашение.

— Да не посылать открытку, а самому подъехать надо. Поговорить с ним, порыться в его фотоархиве. На утренник привезете в командирском уазике. И еще. В Ташкенте живет первый командир нашей части полковник в отставке Михаил Ильич Иванов. У замполита есть его адрес. Хорошо бы и его привезти к нам. И фильм надо подобрать не художественный, а документальный. Чтобы все достоверно было, чтобы люди сами сравнивали дела и события за 70 лет Советской власти. Понимаете?

— Отчего не понять! Но на это время надо. А где его взять?

— Хорошо. Даю вам день. Какой — скажу. С утра и поедете в Ташкент. А на обратном пути заглянете к Юлдаш-аке. Только повежливее с ним.

— Постараюсь.

— Вот и хорошо. До свидания. Передайте низкий поклон Тане.

Уже направляясь к себе домой, Трифонов увидел, что его догоняет посыльный.

— Вас к телефону. Междугородная, — доложил он.

— Спасибо. Бегу.

Когда Трифонов влетел в канцелярию роты, телефонная трубка уже покоилась на рычагах телефона. Сержант Темченко протянул исписанный листок бумаги, сказал:

— Звонил ваш брат Александр Николаевич. Вот почитайте.

«В апреле приеду в Ташкент на практику. Позвоню еще».

— Разговор был заказан всего на пять минут, — виновато произнес Темченко.

— Ничего. Спасибо вам.

Когда замкомвзвода ушел, Трифонов достал служебные карточки солдат и нашел ту, на которой написана фамилия рядового Валерия Курмакова. Тут же нахмурился: опять повторяется старая история. Ни одного поощрения у солдата, а взысканий три. Одно — за опоздания в строй, другое — за плохую уборку помещения, когда был дневальным по роте, третье — за пререкание с