Метелица - Николай Ватанов

Ольга Николаевна качнула головой и презрительно про себя произнесла:

— Мужчины.

— Мужчина пошел мелкий, — охотно согласился Александр Ильич, раздумывая над ходом, — наголо бритый и вислоухий.

— Скоро кушать? — отозвалась из соседней комнаты Леночка.

— Сейчас. Но картошка в мундирах только!

— Ce sont мне ègal, мамочка, — проговорила побывавшая во многих европейских школах дочь.

За ужином, во время процесса глотания довольно- таки безрадостного картофеля, Ольга Николаевна скачала:

— Ты, папа, идеалист. В жизни ты ничего не понимаешь и понимать не хочешь. Нельзя питаться воспоминаниями прошлого и мечтами о светлом будущем. «Жизнь начинается завтра» — роман Гвидо-де-Верона… Дядя Ваня, хотите еще картофеля?

— Покорно благодарю. Я сыт.

Александр Ильич нахмурился:

— Что же по-твоему нам с дядей Ваней делать, « ели честный труд не обеспечивает жизненного минимума?

— Не знаю, право, — вздохнула Ольга Николаевна. — Леночка потеряла за этот месяц около двух кило.

Случилось так, что вскоре после упомянутого разговора в гости к Капустиным приехал из ближайшего лагеря Ди-Пи бывший колхозник Степан Мурый. Это был пожилой уже человек, но очень бодрый и полный энергии. Одет он был в новый костюм, при ярком галстуке; на пальцах блестели золотые кольца, пахло от него американскими папиросами и чем-то спиртным. Словом, все свидетельствовало, что человек в Европе не растерялся и преуспевает.

В тот. же день Ольга Николаевна съездила с Мурым в деревню за яблоками к знакомому бауэру. Вернулись они вечером с полными рюкзаками, и имели вид заговорщиков. Непосредственно за ужином, — на этот раз подано было жаркое, сладости и даже бутылка водки (все это навез Мурый), — началась атака на бедного Александра Ильича.

— Представь себе, папочка, в деревне, у мужиков все есть, — сказала Ольга Николаевна. — Нас угощали превосходной копченой грудинкой, белым хлебом, яблочным вином… И скот очень дешев. Мы, например, со Степаном Романовичем купили корову всего лишь за 1500 марок.

— Что…о…?! — подавился куском Александр Ильич.

— Корову, — подтвердила Ольга Николаевна. — 15 центнеров живого веса.

— Допельцентнеров, — вставил Мурый.

— Нет, Оля, постой, — Александр Ильич медленно покраснел. — Насколько я тебя понял, и если ты не шутишь, ты приобрела совместно с господином Мурым корову?!

— Да, корову.

— Гм…м… — Александр Ильич снял и снова надел очки.

— Что же вы с ней, с коровой, думаете делать, разрешите спросить?!

— Конечно, не целоваться с ней, а немедленно ей секи м-башка делать, — захохотал Мурый. — С немкой, хозяйкой вашей, уже условлено: она предоставляет нам свой сарай. Я же, как старый мясник, берусь за два часа все покончить.

— Да, фрау Zehnpfennig согласилась, — подтвердила Ольга Николаевна, — за центнер мяса и голову.

— Немецкий центнер, — поправил Мурый.

— Оставшееся мясо мы делим пополам; часть продаем, и для себя имеем мясо совершенно даром. День та на покупку коровы дает Степан Романович.

Александр Ильич встал и начал ходить по комнате.

— Признаться, это настолько невероятно, что я просто не нахожу слов, — произнес, наконец, он. — Известно ли тебе, Оля, что задуманное вами деяние — уголовное преступление?

Мурый утром уехал, пообещав через три дня прибыть со всеми инструментами. За этот промежуток времени Ольге Николаевне предстояло почти невозможное: убедить бывшего прокурора согласиться на преступление. Было мобилизовано все: и слезы, и худоба Леночки, и даже угроза семейного разрыва. Ничего не помогало. В канун приезда Мурого, Александр Ильич был еще непреклонен.

Приготовляя ужин — был снова голый картофель — Ольга Николаевна, роняя на сковороду слезы, размышляла вслух (Александр Ильич куда-то сбежал, а я читал в углу газету):

— Конечно, хорошо ему быть честным… А я какое-то чудовище и должна нести ответственность за семью… Леночка голодает… Зимой будет еще хуже… Дядя Ваня, — вдруг отнеслась она ко мне. — А, дядя Ваня, помогите! Вас одного только он может послушать.

Я был в затруднении. У меня тоже не лежало сердце к этой афере. Не то, что моральные соображения, как у Александра Ильича, меня останавливали. Суровая жизненная школа в Советском Союзе научила меня всячески изворачиваться и не быть слишком щепетильным. Но я считал предприятие рискованным, и Мурый был мне несимпатичен. С другой стороны, в благополучии семьи Капустиных, к которым я привык и которых полюбил, я был тоже заинтересован. Я не мог отказать Ольге Николаевне, так много для меня сделавшей, в поддержке.

— Хорошо, я попробую, — решился я. — Только вы, Ольга Николаевна, напрасно волнуетесь и вкладываете столько души в это, по существу мелкое дело.

Ольга Николаевна протянула мне свою маленькую, энергичную руку.

— Спасибо, дядя Ваня, — с чувством сказала она. — «Свои люда сочтутся» — Островского.

Я направился в город искать Александра Ильича. Я вполне сознавал, что взялся за довольно отчаянное предприятие: Александр Ильич всю жизнь построил на семи добродетелях, — как-то: честность, неподкупность, уважение к законам и т.п. и не на страх, а на совесть их придерживался. Нужно было найти какие-то совершенно новые доводы, придумать какой-то трюк, чтобы сломить его сопротивление.

Я нашел Александра Ильича в городском саду. Он одиноко сидел, глубоко задумавшись, на скамье под большим дубом. Полная луна освещала его представительную фигуру; седые его волосы казались при лунном свете совсем белыми. Я тихо подошел к нему; он вздрогнул.

— А, это ты, — сухо сказал он,. — что скажешь?

— Ольга Николаевна зовет ужинать, — и после паузы, — Александр Ильич, я вижу, насколько тебе неприятна вся эта возня с коровой.

Александр Ильич насторожился, но промолчал.

— Извините меня, пожалуйста, что я решаюсь вмешаться в не свое дело. Но я считаю себя членом вашей семьи и потому не могу оставаться в стороне. Ольга Николаевна страдает, когда видит, что мы все голодаем. Гм ссылаешься на принципы, все это очень красиво, но мне кажется, что если глубже вдуматься в проблему, то справедливость не на твоей стороне. Что собственно говоря происходит? Ольга Николаевна хочет купить корову, не украсть, заметь, а купить, для того, чтобы иметь средства к существованию. Конечно, здесь нарушаются в известной степени действующие в Германии на сей предмет законы. Но обязаны ли мы, эмигранты, морально, я подчеркиваю — морально, всегда и слепо им следовать? Вот в чем вопрос. Если учесть все те преступления, весь тот вред который германцы, начиная еще с первой войны, причинили нашей родине, как-то: Ленин в пломбированном вагоне, дважды интервенция с огнем и мечем, повальный грабеж и т.д., — то будет совершенно ясно, что русское государство и отдельные члены имеют святое право на какое-то удовлетворение. Но так как Советы ни в коем случае не могут считаться законными правопреемниками на такого рода удовлетворение, то не в праве ли мы, изгнанные за правду, в известной степени претендовать на него? Конечно, да. Приобретая для себя корову, которая должна по германскому закону пойти в общий котел, мы всего лишь осуществляем свое право, и то в самом незначительном размере.

Александр Ильич презрительно зафыркал. Подожги же, дружок, это только психологическая подготовка, главный удар еще впереди: я намеревался одну добродетель прогнать сильнейшей добродетелью же.

— Александр Ильич, у меня к тебе большая просьба, — продолжал я уже другим тоном. — Так как тебе неприятны весь риск, возможно объяснения с полицией, может даже суд и отсидка, то разреши мне все это взять на себя. Я куплю корову на свое имя, и в случае чего буду ответ держать и высижу положенное. Мне, как человеку одинокому и уже запятнанному 25-ти летним, так сказать, сожительством с Советским Союзом, это и более приличествует.

Удар был слишком силен для Александра Ильича. Так низменно истолковать его поведение, объяснить все трусостью — было просто жестоко. Нет, трусом он никогда не был!

— Где эта корова? Едем!

Александр Ильич стремительно вскочил и ринулся вперед в темную аллею.

— Куда же ты, постой, — смущенно говорил я, с трудом за ним поспевая. — На дворе ночь. Завтра приедет Мурый, тогда. Сейчас же Ольга Николаевна ждет нас ужинать.

Мурый прибыл в положенный день и час и немедленно нами было проведено производственное совещание. На совещании было решено, что за коровой отправимся мы все с ручным возиком. В лесу, невдалеке от села, мы нарубим дров (одно преступление влечет за собою другое — заметил при этом Александр Ильич), потом о дан из нас пойдет к бауэру, заплатит ему и вместе с ним пригонит корову в лес. Далее мы запряжем бурёнку в возик с дровами и замаскировав таким ловким образом наши действительные намерения, проследуем домой, не возбудив подозрения шныряющих по шоссе агентов полиции. В последнюю минуту Мурый неожиданно уклонился от поездки за коровой, сославшись на необходимость произвести дома приготовления к убою.