Распутье Воронов - Анджей Сапковский

эпикурейские черты маркграф выглядел сурово и грозно. Может, из-за изборождённого морщинами лба, увеличенного основательной и преждевременной лысиной. Может, из-за бровей, кустистых и взъерошенных, как пара каких-то косматых грызунов. Может, из-за глаз с опасным выражением.

На Геральта исходящая от маркграфа грозная суровость впечатления не произвела. Наверное, из-за его юношеского отсутствия воображения.

В углу залы, под большим чучелом орла, стояли кросна, за ними сидели две женщины, а точнее одна женщина и одна девочка. Девочке было лет двенадцать, и выглядела она как девочка. У женщины были длинные прямые волосы, большие газа и тонкие губы. Выглядела она плохо. Может, из-за болезненной бледности лица и белизны тонких рук. А может, тут было ещё что-то, чего Геральт не мог определить.

Обе они — девочка и женщина — ткали на кроснах. Машинальными движениями управлялись со станом, переплетая уток и нити основы, женщина — челноком, девочка — бёрдом. Ткали они нечто похожее на завесу. Или сеть. Сплетение нитей было странным — узор выглядел как чешуя. Либо кольчуга.

Среди костяных накладок на кубке маркграфа Геральт заметил зубы и глазницы.

— Ведьмак, — прервал тяжёлое молчание Луитпольд Линденброг, вознося кубок. — Ты знаешь, что это?

Геральт знал, но промолчал.

— Этот кубок, — продолжил маркграф, — сделан как раз из черепа ведьмака. Главаря всех ведьмаков. Это трофей достопамятной битвы при Каэр Морхене, каковая произошла в году сто девяносто четвёртом. На память об этой битве части черепа убиенного о ту пору ведьмака были врезаны в кубок. Кубок сей родитель мой, тоже маркграф Верхней Мархии, получил в дар от одного из участников того победоносного сражения.

Геральт не намеревался выводить маркграфа из заблуждения. Трофей был явной подделкой. Знал ли маркграф об этом или же был обманут, не имело большого значения.

— Почему я о сем тебе повествую и отчего из оного кубка испиваю в твою здесь бытность? Свершаю сие, дабы известить тебя, что я, как и родитель мой во времена оны, к ведьмакам сердечной склонности не питаю. Мутацию, вас породившую, почитаю за дело, противное натуре и не заслуживающее в сей натуре находиться. Если даже мы смело предположим, что вы творите столь же доброго, сколь и злого, если допустим, что ваши добрые дела уравновешивают ваши пакости и преступления, то в результате выйдет ноль. Ноль. То есть ничто. Этот нулевой результат означает, что, говоря кратко, миру вы совершенно не надобны.

— Но, — маркграф хлебнул из кубка и поднял голову, — я способен проявить снисходительность, когда речь заходит о профессионализме. Эльфы и полукровки мне тоже, мягко говоря, не по сердцу. Но я снисходителен к Фиакре де Мерсо, в которой четверть эльфийской крови, потому что она выдающаяся профессионалка. Так что, если я превозмогаю брезгливость и разговариваю с тобой, то потому, что надеюсь увидеть в тебе профессионала. Хотя ты и молокосос… Деянира! Герцелоида! Мне осточертел ваш стук! Вон отсюда! Обе!

Последние слова маркграфа поистине громыхнули, как рёв лося. Женщина и девочка прямо-таки скорчились от этого звука. Они встали и бегом кинулись из залы, бросив как кросна, так и затканную рыбьей чешуёй завесу.

Луитпольд Линденброг проводил обеих взглядом, сохраняя молчание до тех пор, пока они не вышли. Геральту стало ясно, что не стук кросен мешал маркграфу, но их присутствие. Он явно не хотел говорить при них.

— Вверенная моему покровительству дева, — заговорил он, наконец, снова глотнув из кубка, — внезапно умерла. И после смерти, после погребения превратилась в стрыгу. В дьявольское отродье, которое по ночам выползает из могилы, убивает людей и наводит ужас на всю округу. Комендант де Мерсо получила приказ сообщить тебе все детали, так что ты наверняка знаешь их. Подтверди.

— Подтверждаю.

— Я со своей стороны кое-что добавлю. Видишь ли, ведьмак, вести тут расходятся скоро, особенно когда кто-то помогает им расходиться. А некий жрец из Стеклянной Горы помогал, да ещё как. Хвастался всем и каждому, что в оном городишке своими горячими молитвами снял страшное проклятие с бургомистра и его семьи. Когда сие дошло и до моих ушей, а стрыга к тому времени загрызла уже с дюжину людей, я послал Фиакру и приказал жреца сего предо мною поставить. Вот и стоит он предо мной, точь-в точь как ты сейчас. Но у него поджилки тряслись, аж смотреть было жалко, а у тебя, я гляжу, не трясутся. Ха, видно, воображения тебе не хватает.

Но вернёмся к делу. Я говорю жрецу, в чём дело, что есть-де стрыга и что надобно снять заклятие. Описал я ему, как стрыга выглядит и чем занимается. А он, смотрю, побледнел весь, как задница в зимнюю пору. Я-то сразу понял, но спрашиваю вежливо, очень вежливо, тот ли он самый, чьи горячие молитвы там, в Стеклянной Горе, проклятие победили? А он глазки долу, и что-то бормочет. Я на него прикрикнул, он закивал — согласен-де, готов-де, только надо ему сначала богам помолиться — в одиночестве и всю ночь. Я милостиво разрешаю, но, поскольку не лыком шит, велю секретно приставить нему караул. И что же? Вообрази, чуть лишь стемнело, жрец пускается в бега. Ясное дело, караул его сцапал и ко мне. Я опять спрашиваю, и опять вежливо, куда ему так спешно? И с этим его снятием проклятия — не врёт ли он мне? А он опять за своё. Тут с меня вся вежливость и слетела. Короче говоря, разгневался я. Велел я его в железную клетку посадить и на кронштейне повесить над обрывом. И получаса не провисел, завопил, милости запросил. И признался, что в Стеклянной Горе вовсе не он проклятие снял. И назвал того, кто на самом деле сие учинил. Отгадаешь, кого он назвал?

Геральт кивнул.

— Отгадал, — притворно обрадовался маркграф. — Потешил меня. Ну, и что теперь? Возьмёшься ли ты расколдовать стрыгу? Только не говори, что тебе сначала надо молиться всю ночь. Потому что клетка висит там, где висела.

— Со жрецом внутри?

— Ещё чего, — Луитпольд Линденброг поморщился. — Я его освободил и прогнал ко всем чертям. Приказавши сначала поучить маленько кнутом.

— Кто-нибудь ещё пытался… Ваша светлость уже кого-нибудь… В Мархии ведь должен быть чародей-посланник?

— Был. Взял да и помер, весной прошлого года. Должны были прислать мне другого из Бан Арда, да вот по сю пору не прислали. И раз уж мы заговорили о Бан Арде, то насчёт стрыги просил я помощи у одного тамошнего чародея. Сильного мага, большую шишку в этой их академии, вдобавок и родню Деяниры, супруги моей, а в былые годы друга моего