Пропажа государственной важности - Монт Алекс

— Вот это да! — воскликнул Сергей, пораженный выводом судебного патологоанатома. — Стало быть…

— Предполагаемого студента сперва застрелили, а потом уж поглумились от души ножиком, — не дал договорить ему Блок. — Труп был настолько обезображен и залит кровью, что прибывший в Лигово на место преступления доктор попросту не заметил входного отверстия от пули на груди покойного при первичном осмотре, — объяснил он врачебную ошибку.

— А личность убитого…

— Полагаю, не сегодня завтра установим, — уверенно отвечал почуявший след сыскарь.

После визита к Блоку он отправился к Цепному мосту, имея заднюю мысль не застать Шувалова на месте. Ожиданиям Сергея не суждено было сбыться. Граф пребывал в особняке Третьего отделения, и узнавший его адъютант предупредительно ввел в кабинет шефа жандармов.

— Признаться, не ожидал подобного исхода, — задумчиво протянул Шувалов, прочитав письмо герцога.

— Полагаю, его высочество просчитал все последствия своей женитьбы на Акинфиевой, — осторожно предположил Чаров.

— Так-то оно так, да не так, — досадливо хлопнул по столу Шувалов. — Не похоже на герцога!

— А если матушка его высочества повлияла на сына?

— Сомневаюсь! Она не может служить ему примером. Великая княгиня завела роман с графом Строгановым еще при жизни покойного отца герцога его высочества Максимилиана. К счастью, эту связь, а потом и их морганатический брак удалось сохранить втайне от императора Николая. Поговаривают, что лишь сам герцог да его старшая сестра, принцесса Баденская — настоящие дети Максимилиана. Все последующие — от Строганова.

— Но ему известно отношение его величества к Акинфиевой.

— И что из того! Государь тоже не безгрешен, да простит меня Бог! Весь двор судачит о его связи с юной Долгорукой, — в сердцах ляпнул лишнее граф, — а в салонах распевают возмутительные куплеты про продажу нами Аляски, — искренне негодовал он.

— Куплеты про Аляску?! — встрепенулся Чаров.

— Вот, извольте взглянуть на эту мерзость, — он протянул ему листок со стихами.

— …Когда я был царем российским,

Блядей французских я любил

Продав в Америке владенья,

Я им подарков накупил… — прочитал Чаров.

— Причем сия отвратительная пакость поется на фривольный мотивчик, взятый из оперетки Оффенбаха «Орфей в Аду», да еще накануне отъезда государя на выставку в Париж. Неслыханная дерзость! По замыслу этих борзописцев, наш император попадает в Ад и распевает там подобные куплеты. Безбожное паскудство! — брызгал слюной Шувалов. — Ладно, забудем про то. Итак, вы спросили?..

— Я лишь заметил вашему высокопревосходительству, что его императорское высочество герцог едва ли осмелится пойти против воли государя, да и…

— Осмелится, еще как осмелится! — резко оборвал его шеф жандармов, показав своим видом, что слабо верит в происшедшую в герцоге перемену. — К тому же сама мадам, во что бы то ни стало, желает развестись с мужем. О том свидетельствует их переписка, нами в черном кабинете[42]просмотренная. Господин Акинфиев готов дать ей развод и признать вину за якобы имевшие место случаи прелюбодеяния. Правда, свое согласие он оценил в весьма солидную сумму. Впрочем, герцог без труда выплатит ее, как и князь Горчаков, возможно. Хотя последнему это будет сделать куда затруднительнее. Не в пример его высочеству, князь отнюдь не богат.

— Мадам требует денег от них обоих? — искренне удивился Чаров.

— Убежден, она сыплет пудру на мозги министра на предмет замужества и вытягивает из него деньги, — без обиняков отрезал его сиятельство и взялся вновь за письмо. — Ничего не понимаю, — окончив чтение, заключил он. — Это письмо совершенно против логики последних событий и идет вразрез наших собственных наблюдений за Акинфиевой.

— Ваше высокопревосходительство полагает… — сделал непонимающую мину Чаров, застряв на полуслове.

— Или герцог действительно изменил своим планам и решил отказаться от женитьбы на Акинфиевой, во что я не верю, или мадам определилась с выбором в пользу вице-канцлера.

— Однако герцог — куда выгодная партия! — в нужном духе поддержал разговор Чаров.

— Иных мнений и быть не может! — живо откликнулся шеф жандармов. — Ничего не понимаю, — в третий раз, пробежав текст глазами, — повторил он, нахмурившись. — Кто доставил вам послание герцога? — после затянувшейся паузы вопросил он.

— Курьер, ваше высокопревосходительство. От герцога прибыл курьер ко мне на квартиру, — в тревожном недоумении пояснил Сергей.

— Понятно, что курьер, но кто он? Как выглядел? Где изволил остановиться? — нервно хрустя пальцами, раздраженно сыпал вопросами Шувалов.

— В летах, на вид годов сорока будет, обыкновенной наружности. Где остановился, не сообщил, поскольку герцог не ждет от меня немедленного ответа, как явствует из письма.

— Странно, все это чрезвычайно странно, Чаров, — недовольно бурчал шеф жандармов. — И все-таки повидайтесь с Акинфиевой и передайте ей тот ваш камень. Поглядим, как она с ним поступит, — несколько успокоившись, он вспомнил о его идеи с лейхтенберитом[43].

— Непременно, ваше высокопревосходительство. Сегодня же и передам.

— И уведомьте меня запиской на оный предмет. Кстати, оставьте мне на часок письмецо герцога, в приемной его вернут вам, — завершил аудиенцию шеф жандармов.

Едва за Чаровым закрылась дверь, граф позвал адъютанта, приказав отдать текст на графологическую экспертизу. «Пусть мои молодцы почерка сверят, а то уж больно скоро его высочество изволил планы свои поменять. Или, по совету этой интриганки, решил подпустить туману и распространить ложный слух о своих намерениях, коли письмо не подменили и почерк признают за его. А если подменили, тогда, кто и когда это сделал? Жаль, что Чаров не узнал адрес курьера, наблюдение за ним установить следует. А если письмо Чаров подменил? Нет, это совершенно невозможно», — мучился подозрениями Шувалов.

Выйдя из приемной, Сергей направился к Мерзликину.

— Значит, желаешь до конца недели Шнырем попользоваться?

— Буду весьма признателен, коли позволишь, — с искательным лицом подтвердил Чаров.

— Позволить-то, позволю, о чем речь — свои люди. Только вот… — умолк на мгновение он, — начальство о его личности у меня уж справлялось, да я придумал, что сказать. Не тревожься, до конца недели он твой, но опосля, не взыщи. В понедельник он должен стоять как штык в этой комнате. Ну, а от тебя, сам знаешь, уговор дороже денег, — посмотрел на него с прищуром Мерзликин, — услуга одна мне понадобится.

— Не сомневайся, Яков Петрович, сделаю, все что смогу.

— И может быть даже больше, — с потаенной грустью вымолвил Мерзликин.

Чаров немало обеспокоился шуваловской уловкой с письмом. Забрав его у адъютанта, он всю дорогу до службы придирчиво рассматривал бумагу на предмет появления новых сгибов, пятен и прочих подозрительных следов, но ничего подобного не обнаружил. Поскольку необходимые документы так и не поступили в Окружной суд, он придумал себе дело в Департаменте законов и уехал из присутствия. В Сенате он долго не задержался и явился на квартиру Акинфиевой в третьем часу пополудни. К его счастью, Надин оказалась дома и любезно приняла его.

— Какой восхитительный камень! — любовалась минералом женщина, рассматривая его на свету.

— Так вы возьметесь передать его герцогу? — хотел уже для себя установить ее истинные намерения Чаров.

— Разумеется, я передам ваш подарок Николя, — отбросив смущение, откровенно призналась Акинфиева. Едва он показал ей настоящее письмо герцога, прикрыв конвертом слова о дворце и бриллиантах, ее отношение к нему стало доверительным. — Кстати, о чем он попросил вас? — Надин не упустила случая полюбопытствовать.

— Об этом вы скоро узнаете, может быть, даже сегодня, — он ушел от прямого ответа.

— Фу, какой противный! — привычно надула губки Акинфиева, продолжая любоваться камнем.