«Ныне и присно» - Константин Мартынов

«Зажрались, скоты. Привыкли семужку монастырским вином запивать!» Сергей проводил кашу печальным взглядом.

— Тфой ета! — успевший сбегать к котлу бонд сунул в руки с горкой наполненную миску.

«А молодец повар! Вовремя кашу проспал — перед дорогой нажраться не помешает…»

Каше не хватает соли, от гари першит в глотке… Сергей и не думает жаловаться — это еда!

Хутор остался за холмом, но Сергей по-прежнему чувствовал пустой взгляд Весайнена. Ознобная волна запоздало прокатилась по телу. Шабанов искоса глянул на спутников.

Здесь, вдали от хутора, шведы чуяли неладное, держались настороженно. Седобородый Ивар угрожающе выставил пику, рука Свена любовно поглаживала висящий за поясом топор…

Ничего, впереди целый день лесоповала — усталость свое возьмет… надо ждать…

С треском падает ель, комель подпрыгивает к небу, надтреснутым тенорком дребезжит метровой длины отщеп… Ель за елью, дальше и дальше от хутора… Дальше? Дальше!

Низкая облачность по-прежнему затягивает небосвод от краядо края, но и без солнца нетрудно сообразить — давно перевалило за полдень.

— Hwar är swa usling aff stekare? Middaghstidh! /Где этот недоделанный кухарь? Обедать пора! (древнешведск.)/ — угрюмо бурчит седобородый Ивар.

Проходит еще около получаса.

— Iasso, Swen, ga i stekarahus — swa stekare här, synas iak,är farit vilder! /Вот что, Свен, сходи на кухню — этот кухарь наверное заблудился! (древнешведск.)/

Молодой задумчиво смотрит на Серегу.

— Iak forstaar äkke hwar fore Pekka angrar? Hälder een geit kunde vakta swa dare aff ryz! /Не понимаю, отчего Пекка беспокоится? Этого тупого русского и коза устережет! (древнешведск.)/

Ель начинает потрескивать, шведы, забыв о разговорах, упираются пиками в ствол. Треск усиливается, ель встряхивает верхушкой, сопротивляется, цепляясь за жизнь… упертое в кору железо оказывается сильнее.

— Тафай, тафай! — подбадривает Ивар Шабанова и указывает на самую толстое дерево в округе. — Тафай, русс!

Толстая? Ну и что? Один леший топором махать — хоть по маленьким, хоть по большим… Сергей еще примеряется, как половчее ронять, когда седобородый бросает молодому:

— Ga for middagh, Swen, thet tagher ryz lengi medh thän gran. Iak kan göra thet än. /Иди за обедом, Свен, этой ели русскому надолго хватит. Я один справлюсь. (древнешведск.)/

И, вслед за этим, удаляющиеся шаги.

«Уходит, молодой… Уходит! Теперь главное — не спешить… и не медлить черезчур — упустишь момент, второго не будет… Подманить старого… он расслабился… надо показать, что не опасен…»

Сергей рубит размеренно, не отвлекаясь. В стороны летит остро пахнущая смолой щепа. Из-за спины доносится протяжный, с подскуливанием, зевок. «Пора!»

Сергей неловко шагает в сторону — так, чтобы ступня попала в замеченную пятью минутами раньше ямку. Теперь взмах руки, испуганный вскрик… и упасть — понатуральней, понатуральней. Остается лежать и стонать, мол, все, отработался!

— Huath for een tulling thän ryz är! — раздраженно вздыхаетседобородый Ивар. Слышится ленивое кряхтение… — Sta upp, okunnogher! Hwo kunnadhe thik at sätta ben swo?! /Что за придурок этот русский! Вставай, неумеха! Кто тебя учил так ноги ставить?! (древнешведск.)/

Голос звучит почти добродушно, в подмышку впивается жесткая, как еловое корневище рука.

«Что тебе сдохнуть, чмо болотное! За больное плечо!» Сергей вскрикивает без всякого наигрыша, поднимается — медленно, всем телом опираясь на топор. Ивар замечает, потихоньку усмехается в густую бороду — русский совсем раскис, пожалуй, стоит подсказать Юхо, что из парня выйдет хороший раб…

Седобородый не смотрел в глаза Шабанова, и потому не увидел вспыхнувшего в них огня.

Сергей пошатнулся, словно вновь собираясь упасть, швед машинально протянул руку… В тот же миг топор взлетел, описав короткую упершуюся в промежность шведа дугу.

Седобородый взвыл — боли еще не было, но бывалый воин знал — она придет через пару ударов сердца. Ослепительная, не оставляющая ничего, кроме сузивегося до булавочной головки мира… и пронзительного крика. Его, Ивара, крика! Второй удар — в висок, — прекратил муки.

«Круто! Чуть полбашки не снес. Кровищи-то кровищи! И дергается, как припадочный. Никак сдохнуть не может… Аж проблеваться хочется… нет, каши жалко.»

Сергей зачем-то вытер топор о траву, на глаза попалась лежащая рядом с трупом пика…

«Хорошая железяка… такую бросать… а что это, кстати, я молчком, да молчком?»

— Да пошли вы все! — зло крикнул Сергей.

Не боясь испачкатся, он стянул с трупа одежду.

— Мертвяку шмотки ни к чему, — бурчал Шабанов, переодеваясь. — И не мародерство это, а захват боевых трофеев.

«Во-первых — сапоги. Сколько можно босиком шастать?»

Лихорадочное веселье кривило губы, Шабанов едва сдерживал нервное хихиканье.

«Хороша куртка — и крепка, и подклад меховой. Великовата? Так это к лучшему — поясом утянется… а пояс тяжелый, небось золото зашито! Жаль, проверять некогда.»

Сергей подхватил пику, топор занял место за поясом… «Больше здесь делать нечего. Теперь найти одиноко стоящую ель, глянуть, с какого бока ветки гуще… И на восток. ДОМОЙ!»

Подъем — короткая, десять вдохов, передышка — спуск. Низины залиты дождем, щедро напоенный ягель брызжет прозрачной влагой, белесые веточки прилипают к штанинам… Густой ольшаник хлешет по лицу, путается в ногах… З-зараза!

Низина кончилась, впереди каменистая сопка, ноги скользят по мокрой поросшей лишайником скале, пальцы цепляются за малейшие неровности… жутко мешает зажатая в правой руке пика… Бросить жалко — оружие!

Из-под ноги выворачивается камень, Сергей, гремя засунутым за пояс топором, съезжает метра на три, на ободранных ладонях выступает кровь.

— Твою м-мать! Срань поганая!

Шабанов поднимает зацепившуюся за куст пику, упрямо лезет вверх.

Подъем становиться положе, ярко-зеленые елочки вороники сплошь покрыты россыпью сизо-черных ягод… черпнуть на ходу, смочить пересохший рот?.. нет, лучше на привале…

«Все… вершина…»

Шабанов грузно упал за оставленный ушедшим ледником валун. Легкие клокочут, словно в них кипит горшок с кашей… Хочется пить… теперь можно и вороники… горсточку. И вперед! Нельзя рассиживаться!

Ноги протестуют, мышцы сводит судорогой. Сергей нехорошо поминает Весайнена, заставляет себя подняться.

Спуск — болотистая низинка — ельник — подъем — плешивая, заросшая ягелем вершинка сопки — лесистый пологий склон — валун с хорошую избу, в трещине цепляется за жизнь каргалистая северная березка… Чуть дальше на глаза попадается высокий, по грудь, пень. По зиме рубили или елка сама упала? Если рубили, где-то поблизости жилье. Это плохо…

Сергей пробегает еще с полсотни метров и резко останавливается — в центре красневшей спелой брусникой поляны копошится охряно-рыжий силуэт.

«Люди. И что теперь? Тихо уползти? Поздно — топот, небось, за версту слышно!» Пика толкнулась в ладонь, подсказывая выход. «Верно. Отступать-то некуда — убитого шведа не простят.»

Незнакомец чуть повернулся, стали видны узкие покатые плечи, тонкая рука в отороченном узорчатой тесьмой рукаве…

«Пацан? Ха! Знаем мы этих пацанов. В пеккиной банде всякой твари по паре. Отгулял свое, говнюк!»

Сергей, вскинув пику, рванулся к притаившемуся за сосной человеку…

«Мать-перемать! Да их двое. Вон он, второй, из-за кочки лезет. Ну и здоровила, чтоб ему… Еще и в шкуре мехом наружу. Под варвара косит.»

Ноги неудержимо несут вперед. Сергей пушечным ядром вылетает на опушку. В голове бьется — здорового на пику, заморыша — топором. Главное — чтоб очухаться не успели…

Беги он чуть медленней, может, и сумел бы затормозить, увернуться от вставшего на дыбы медведя… Может, и сумел…

Пика воткнулась в заросшую косматой свалявшейся шерстью грудину. Медведь оглушительно взревел, из широко разинутой пасти дохнуло невыносимым смрадом.

«Во нарвался!»

Когтистая лапа ударила по древку пики. Толстая, предназначенная для валки леса жердина выдержала, лишь кусочки плохо счищенной коры брызнули…

Зато Шабанова от души мотнуло в сторону. Так, чтобы мельком увидеть белое от страха лицо прижавшегося к сосне подростка… искаженное гримасой ужаса, с огромными — в поллица — глазищами… Очередной удар лапой развернул спиной к юнцу. Пика затрещала. На древке появились глубокие борозды.

«Упри в землю-то! И ногой держи!»

Сергей послушался, даже не вдумываясь, от кого пришел совет. Медвежья пасть окрасилась розовой пеной. Зверь подался вперед, стараясь достать обидчика, кованое острие пики целиком погрузилось в звериное тело.

«Держи косолапого!» — азартно выкрикнул тот же голос.