DARKER: Бесы и черти - Екатерина Белугина

и принялись «музицировать» у Горбашей дома. Сам Горбаш хоть и чувствовал себя сбоку припека – обугленной коркой на румяном, раскрасневшемся каравае, но не роптал: понимал, что Фадеев дает Гале то, чего он сам дать неспособен. Поначалу пытался участвовать – гладил любимую, шептал на ухо ласковые непристойности, обцеловывал шею, но вскоре занял позицию наблюдателя в кресле напротив. Фадеев не одобрил:

– Нет уж, без дела ты сидеть не будешь. Мы же все-таки режиссеры. Давай снимать кино! Неси сюда свой «Болекс».

Так сорежиссер Горбаш на выходных превращался в оператора. Bolex стрекотал, как швейная машинка, пока Фадеев раз за разом «прошивал» Галю, будто пришивая ее к себе. От Горбаша не укрылось, что та начала принаряжаться к приходу Фадеева, побрила между ног, а в глазах вновь появилась пропавшая было искорка. Трудно было не замечать ее сочувственного взгляда, в котором читалось: «Когда же ты поймешь?»

Понял Горбаш слишком поздно. После очередной «сцены», когда супруга блаженно откинулась на кровати, демонстрируя мужу измочаленные свои «струны», а Фадеев жадно пил прямо из чайника, дверь спальни отворилась, и на пороге появилась заспанная двухлетняя Надя в ползунках. Позвала плаксиво:

– Мама!

Горбаш едва успел прикрыть промежность и вскочил, растерянный. Галя неловко укрылась простыней. Кто не растерялся – так это Фадеев. Громыхнул шутливо:

– Что за дела? Посторонний на площадке!

Сюсюкая, подхватил хнычущую Надюшу, прижал к груди.

– Кто это тут у нас не спит? Кто у нас такая красавица? Вся в маму…

Фадеев всегда ладил с детьми – сказывался опыт работы с актерами, многие из которых были еще дошколятами. Надюша быстро успокоилась. Бархатным баритоном он запел, укачивая:

– Баю-баюшки-баю, не ложися на краю, придет серенький волчок…

Что сделает серенький волчок, Горбаш дослушивать не стал – вырвал дочь из рук Фадеева, и та тут же разревелась. По-новому он взглянул на своего наставника, лучшего друга, человека, заменившего ему погибшего во время оккупации отца: перед ним стояло чудовище. Чудовище с сальными глазами и еще влажным после Галиного лона отростком, который вновь налился кровью, стал болезненно-малиновым и вздымал свою слепую голову к новой «жертве». Совсем иначе теперь виделись сцены с пытками и убийствами пионеров-героев, когда Фадеев с режиссерского кресла покрикивал: «Не жалей его! Ты пороть его должен, а не гладить!» Пронеслись перед глазами кадры с обнаженными, расстрелянными, забитыми прикладами, сожженными и задушенными детьми, те самые, что не раз вызывали овации фестивальных снобов, коих сам Фадеев клеймил «извращенцами». А Горбаш стоял с орущей дочерью на руках и осознавал, что самого страшного из них он сам пустил в семью.

«Летний вечер» продолжал стрекотать, хотя пленка давно закончилась, но Горбаш сидел, уткнувшись лицом в ладони, не смея поднять головы, точно гадкие воспоминания отпечатались на желтых обоях.

Из интервью с Романом Волошиным, блогером и кинокритиком

– Как вы относитесь к тому, что «Фонд кино» анонсировал съемки ремейка «ЖУРЩ»?

– Плохо. А как еще к этому относиться? Переснимать культовую классику – это как пытаться воскресить любимого, но давно погребенного родственника. От самой идеи воротит на стадии питчинга. Вы же слышали, что Лефанова отрисуют в цифре? И уж я молчу про актерские таланты этой Манд… рагоры. Извините. Суть в том, что воскрешение мертвецов – процесс противоестественный и всегда заканчивается трагично. Да, результат может быть похож на усопшего, но он смердит, разлагается, он мертвый, бездушный наконец! Вспомните раскрашивание «Семнадцати мгновений весны» – это же чистая танатокосметология. То же самое здесь – я уверен, что новый «ЖУРЩ» не принесет никому радости, он будет разлагаться на искаженные смыслы и поруганные воспоминания. К тому же, простите, учитывая, что в режиссерском кресле сидит Серов… Скажем так, нужные руки он пожимает гораздо лучше, чем снимает кино. В общем, я считаю это самой настоящей кинонекрофилией.

2019

Серов курил четвертую сигарету подряд. Сцены с Надеждой Олеговной давались тяжко: дочка великого режиссера то и дело устраивала истерики, настаивала, что «должна стоять здесь, а не там», терялась на площадке и переиначивала присланный сценаристом текст на свой лад, из-за чего съемка пары коротких эпизодов растянулась на часы и вся команда была уже на пределе. Велико было желание позвонить Вовчику, чтобы тот вычеркнул старую дуру из сценария, но всяческие критики и блогеры и так уже обвиняли Серова в изнасиловании классики, так что присутствие дочери Горбаша служило хоть какой-то индульгенцией за вставки упоминаний Сбербанка и крупного плана коробки конфет «Коркунов» на столе. И плевать, что никакого «Коркунова» на момент событий фильма и в помине не было. Из-за тягомотных дублей с Надей Горбаш на прочие сцены оставалось меньше времени, приходилось торопиться. Инвесторы Куньина откусили куда более щедрый процент от бюджета, чем рассчитывал Серов, а каждый съемочный день влетал в копеечку. Вдобавок над квартирой Вовчика прорвало трубы и пожгло всю проводку, залило ноутбук. Пришлось выуживать из бюджета деньги на отель. На замену испорченной технике Серов одолжил Вовчику свой старый планшет. Вовчик ругался на непривычный тачскрин, требовал купить ему нормальный компьютер, но каждый рубль был на счету. Матерясь, Вовчик, будто назло, присылал сцены с опозданием и с тонной опечаток. Статистов, носивших «зеленку», дизайнерская студия зачем-то тасовала, присылая каждый раз новых, так что первые полчаса уходили на вводный брифинг. Вишенкой на торте стало очередное опоздание актера, игравшего Тишина. Помреж напряженно слушала гудки в трубке, пытаясь дозвониться.

– Водички принести?

Лена потрепала Серова за плечо.

– Лучше коньяку.

– Зря ты. Пить надо не меньше двух литров воды в день, – поделилась она мудростью, почерпнутой из бездны тик-токов, и зашагала за очередным стаканом к кулеру. От его постоянного журчания у Серова уже глаз дергался.

– Ответил! – воскликнула помреж.

– Ну что?

– Не приедет…

– В смысле?

– Отказывается сниматься.

– Дай-ка трубку!

Серов выхватил смартфон и приготовился умасливать, а если не поможет – угрожать, но осекся, услышав жалобный лепет, – пожалуй, актер и правда идеально подошел на роль Тишина.

– Извините, Михаил Дмитриевич, не хочу подводить…

– Что такое, э-э-э… – Серов взглянул на помрежа, ожидая подсказки. Та произнесла одними губами. – Леша? Нарисовалось предложение пожирнее?

– Нет, дело не в этом…

– А в чем? Тебя гонорар не устраивает?

– Нет же, Михаил Дмитриевич, вы не смейтесь… Кажется, с фильмом что-то не то.

– Конечно, не то, Алексей! Исполнитель главной роли сниматься, видите ли, не желает!

– Да я серьезно, Михаил Дмитриевич. Понимаете, он как будто сопротивляется…

– Кто?

– «ЖУРЩ»! На площадке атмосфера… тяжелая, понимаете? Как под водой, и вот-вот давлением расплющит. Еще сом этот проклятый…

Серов поднял взгляд на сома. Тот бесил и